Нового Бойца привели через два дня после похорон. Хидео был даже рад, потому, что ему не хватило бы никого времени, чтобы подготовиться.
- Это очень хороший Боец, Bloodless...
Мальчишка , красивый, с цепким взглядом любителя всего блестящего.
Кукла, - Хидео презрительно хмыкнул.
- ...Исключительный потенциал. Гораздо лучше твоего предыдущего Бойца.
Кукла кокетливо улыбнулась, как улыбаются красивые избалованные сучки, зная, что получат все, что захотят.
Хидео захлестнула волна горячей ненависти, и он даже удивился такому сильному чувству.
- Вам нужно создать связь.
Ненависть была также эффективна, как любовь.
- Сработаемся, - нехорошо усмехнулся Хидео.
Он уже знал, с чего начнет.

Он уже знал, с чего начнет.
Распустит веревку на запястьях, проведет пальцем по содранной до кровавых ссадин коже. Тонкой-тонкой коже рук, на внутренней стороне которой проступали венки, разливаясь под кожей голубыми реками. Соби уже не должен ощущать своих рук. Вообще.
Потом, он раздвинет жалюзи, впуская в кабинет рассвет. От его тусклых лучей Агацума застонет, пытаясь прикрыться руками. Для него, поведшего целую ночь в неудобном бондаже, на коленях, без сна (да кто сможет заснуть в таком положении?) лучи робкого солнца будут пыткой.
Потом, Минами снимет с его локтей фиксаторы, позволяя распрямить плечи, потом - жесткий пояс-корсет, не позволявший согнуть спину, потом...
Потом сэнсей удовлетворенно кивнет и выйдет, спросив напоследок, усвоил ли Агацума урок.
В давно закрывшуюся дверь будет брошено бессильное «ненавижу». Без всякой злобы.

Он уже знал с чего начнет воспитание своего Бойца.
Никакой пощады, никакой ласки. В глазах полных преданности и отчаянья должно быть только подчинение. Улыбка полная ненависти в ответ на едва заметно вздрагивающие ресницы. Хлесткая пощечина и обиженно-недоумевающий взгляд от Бойца. За что, Хозяин? Связь тихо тренькнула.
- Разве я приказывал тебе думать о чем-то кроме боя?
Юную Жертву выводила из себя щенячья преданность Бойца.
"Неужели он один из сильнейших? Тряпка."
Еще одна звонкая пощечина.
- Ты недостоин называться моим Бойцом. Того и гляди отдам кому-нибудь.
С загадочной улыбкой Сэймей раздумывал кому же можно сбагрить это ходячее недоразумение.
- Сэймей, можно к тебе? - донесся из-за двери голос Рицки.
- Сейчас, Рицка, подожди минутку.
Короткий приказ по Связи.
Убирайся.
Нехорошо улыбаясь Жертва Возлюбленных пошел открывать дверь младшему брату.
"Чем не Пара?"

Без всякой злобы.
Просто так, потому что хочется. Дернуть Нисея за волосы, больно, так, чтобы взвизгнул, как девчонка.
Чтобы обернулся, посмотрел по-детски обиженно. Чтобы задрожали ресницы, чуть искривились губы. На секунду. По-настоящему. У Нисея редко что выдается настоящим. Но вот это выражение лица...
Оно быстро меняется. На обычное. Нисей вообще быстро меняется. И это определенно не нравится его Жертве.
Ему необходимо настоящее. Почему-то.
И Сеймей готов придумывать новые неожиданности для своего Бойца. Ради истины во всегда нахально-насмешливых глазах.
Пока он не найдет что-то другое.

Без всякой злобы.
Без ненависти, жестокости, корысти можно ломать другого человека. Смотреть на его боль, наблюдать, как краска сходит с лица.
Сеймей всегда получал огромное удовольствие от их с Соби прогулок. Зажать где-нибудь у дерева. Практически вмять Агацуму в древесный ствол, прижимаясь всем телом.
Так одуряюще-жадно смотрят синие глаза. Боец ждет, и ему уже неважно - чего именно. Можно наказывать, мучить, пообщрять. Соби часто дышит, теряет самоконтроль, дуреет от близости Жертвы. А Сеймей наслаждается каждой секундой - Соби принаждлежит ему. Он - его раб, его судьба, его любимая белокурая кукла.
И сегодня Аояги ласков как никогда. Он довольно щурится, втираясь в дрожащее тело Бойца, ощущая его тепло сквозь одежду.
Сеймей хочет слышать стоны. Пусть Соби стонет сейчас - сейчас можно. Пусть получает удовольствие, как заветную кость.
Пусть кричит и всхлипывает здесь, под старым кленом. Здесь, а не на поле битвы. Сейчас - пока никто не видит.

Чем не пара?
Жертва. Высокий, темноволосый парень, не особо крепкого телосложения, но необъяснимая притягательная сила чувствуется во всём: в повороте головы, взмахе руки, легкой походке и даже в мягкой улыбке, которая почти никогда не покидает губ загадочного брюнета. Вокруг него всегда шум. Компания. Куча бесполезных, ничего не значащих для объекта всеобщего внимания людей, масса, которой так легко управлять. Масса, которая по грациозному взмаху руки сделает всё, что нужно. Всё, что нужно милому брюнету. И среди этой толпы ОН…
Боец. Одинокий. Весь образ можно описать одним этим определением. Он выделяется из толпы не только длинными блондинисто-пепельными волосами, расслабленной позой и выражением глаз, которые он не отводит от своего агнца. Он будто горит невидимым пламенем, вокруг него тут же образуется кольцо одиночества, неприступная стена, от которой веет холодом. Неприступная для всех, кроме НЕГО. Кроме того, для кого он сделает всё…
Идеальный руководитель… Идеальный исполнитель…
Разные, как пламя и лёд, ночь и день, агнец и страж…
Противоположности сходятся… Идеальная пара…
Но ведь не сложилось?

Но ведь не сложилось?
Нас всегда готовили к чему-то великому, всесокрушающему и, несомненно, чужому.
Конечно, нам льстила мысль стать властительницами всего мира, держать в кулаке все школы, да-да, конечно.
Но мы же не дуры?
Нагиса не умеет врать, и мы это замечаем.
Её взгляд, направленный на Рицу-сенсея. Никто не смотрит на коллегу-соперника таким взглядом. Рыцари в каком-то английском кино смотрели так на неприступную даму.
Конечно, ей нужна наша слава, нами она хочет добиться признания. Его и всеобщего.
Да, нам многое обащали. Многого требовали, когда-то мы даже верили в это.
Недолго.
Идеальная пара, не чувствующие боли Боец и Жертва.
Не вышло.
Ха-ха. Нам смешно.

Нам смешно.
Ведь лучше смеяться, нежели плакать. Мы такие, жестокие дети. Даже если мы когда нибудь вырастем, подарим друг другу наши ушки и хвосты, мы все равно останемся жестокими детьми. Потому что нас такими создали.
Мы Зеро, пустота замкнутая на бесконечности. Так что давай смеяться, любимый. Смеяться когда больно, ведь смех так похож на плач. Нам легче, а все по-прежнему верят что мы не чувствуем боли. Смеяться когда страшно, и страх если не уйдет, то потеряет добрую половину своей силы.
Все что угодно, лишь бы не смеяться в одиночестве.
Ведь мы пара. Мы рождены друг для друга

Нам смешно.

Хотя, конечно, скорее ему, чем мне. Я лишь поддерживаю видимость веселья. Ведь мы здесь, чтобы нести людям радость.

Цуруки сдал нас с потрохами, стоило Лунам предложить ему несколько тысяч йен. Его небрежность сыграла нам только на руку – иначе я мне пришлось бы долго выбирать, с кого начать, а я крайне не люблю делать выбор перед самым началом спектакля.

Нисей заливисто смеется, наматывая внутренности предателя на рукоять вакидзаси, а я растягиваю губы в светской улыбке, кланяясь нашим благодарным зрителям.

Они сидят на полу, образовывая полукруг. Ритцу, Нагиса, Соби, Рицка, Йодзи, Нацуо. Последние, правда, сначала чуть было не испортили все представление, но Нисей вколол им двойную дозу, и они снова вспомнили о манерах. Идеальные зрители, молчаливые и неподвижные, они украшают наш спектакль. А их взгляды говорят лучше, чем слова - мы не оставили их равнодушными.

Кукольный театр всегда производил на меня впечатление. Искусство оживлять неживое тревожило мой ум и покоряло взгляд. Но после нескольких спектаклей я понял недостающую деталь.

Нисей умолкает и вытаскивает вакидзаси. Представление начинается.

Ха-ха. Нам смешно. - говорят они, и мне действительно становится смешно. Как жертва может говорить так? Теряя свою власть и сущность, приравнивая себя к бойцу... Еще в Школе я часто слышал: "Боец и жертва - одно", общее имя это связь от рождения, судьба, мне уже тогда было смешно. Жертвы дотягивают слабаков до своего уровня, отдавая силу, стараясь... Ты сам выбираешь свою судьбу. Твоя жертва - выбор, который принадлежит только тебе, Соби до сих пор мне покорен, вот оно доказательство. Сила пары это воля жертвы.
Сэмэй поворачивается и смотрит на руку своего бойца. У Нисея изумительно белая кожа, безжизненная, кажется, будто смотришь на расписанную тонкой костю руку куклы. Пальцы бойца гнутся под немыслимым углом, аномалия, которая добавляет такому опасному существу беззащитности. Внешне. Все это внешне, как и рисунок имени на коже. Сэмэй знает, имя жертвы должно быть написано в сердце бойца. Сэмэй поджимает губы, он же знает, точно знает, что Нисей его.. только его. Только почему Акаме так независим, почему он никогда не дает жертве поверить в свою власть. Почему, глядя на гладкие черные волосы без ушек, он каждый раз невольно спрашивает себя, чье же имя написано в сердце Нисея?

Мы рождены друг для друга, думает Соби, когда ему исполняется двенадцать.

Ритцу дарит ему мольберт в тринадцать, а в четырнадцать первый раз целует на людях, ероша длинными пальцами волосы на затылке.

В пятнадцать Соби уверен, что боль – лишь отголосок наслаждения, а наказание – необходимый элемент самосовершенствования, но следующий год переворачивает его мир с ног на голову, и боль становится мучением, а наказание – оправданием.

Он познает сожаление на вкус, когда ему исполняется семнадцать, а в восемнадцать сожаление и горечь – это все, что составляет его существование.

Невидимые пальцы сжимаются на горле все плотнее, а пронзительный свит перед ударом больше не вызывает у него никаких эмоций - ни страха, ни предвкушения, когда ему двадцать.

Мы рождены друг для друга, думает Соби, когда ему исполняется двадцать один.

Мы рождены друг для друга, думает Соби, когда ему исполняется двадцать один.

«Мы рождены друг для друга», - думает Сеймей всю свою жизнь.
Мы одной крови, мы от одной плоти.

Когда Рицка, всхлипывая и давясь слезами, разбуженный ночными страхами, укрывается в постели брата, тревожа влажным дыханием его шею, щекоча прижатыми темными ушками, когда, елозя, укладывается удобнее и судорожно выдыхает, постепенно успокаиваясь, Сеймей помнит об этом.
Мы – одно целое.

Как русская матрешка, скрывающая внутри свое меньшее подобие, Сеймей окутывает теплое сонное тело объятьем – защищая. Оберегая часть себя.
Убери из деревянной игрушки ее сердцевину и внутри останется пустота.

Сеймей помнит об этом.

Сеймей помнит об этом. И я не забуду. Боль соединяет людей прочной нитью. И я найду тебя по ней, Сеймей. Найду, чтобы довершить начатое мной.

Так думает Ритцу, расположившись на больничной кушетке в госпитале школы Семи Лун. Причитания Нагисы раздражают, они мешают течению мыслей. Неприятно, когда у них такой назойливый фон. Ритцу непонятны ее страдания. Отсутствие глаз - мелочь. Досадная помеха, она не помешает Ритцу продолжить работу. Надо будет перевести входящую корреспонденцию и отчеты в форму аудио-посланий. Завести секретаря, а лучше двух, чтобы были рядом и днем, и ночью посменно. Жаль, что Ритцу так и не освоил метод "слепой печати".

Представление продолжается. И он, Ритцу еще сыграет в нем свою роль. Единственное, что не дает покоя - это последние слова Сеймея:
- Не думай, что я жесток. Я всего лишь избавил тебя от того, чем ты и так не пользуешься. Тому, кто слеп изначально, не нужны глаза. К чему тебе "смотреть", если ты не способен "видеть".
Ты полагаешь, что оказал мне услугу, Beloved? Губы Ритцу искривляются в ироничной усмешке.
Не думай, что я не оценил этого по достоинству.

«Не думай, что я не оценил этого по достоинству», – слова Нисея разбиваются о ледяную стену беспристрастного молчания Связи.
Он один.
Сеймей блокировал Связь и теперь Боец совсем не чувствует свою жертву.
Нисей скулит, зажимает рот руками и вцепляется зубами в буквы желанного имени. Может ли одна боль заглушить другую? Эта – физическая, прервать ту, обжигающую изнутри, от которой хочется биться головой о стену?
Он не слышит. Он не чувствует. Он не знает.
Сеймей…
Грохот открывшейся двери Нисей воспринимает как райскую музыку. Можно не думать, не ощущать пульсацию душевной боли.
Он вглядывается в мелово-белое лицо Соби, наблюдает за шевелящимися губами. Нисей не слышит. Нисей не чувствует. А Соби не знает.
И новую боль от сломанного пальца Нисей воспринимает как благо, проваливаясь в блаженную пустоту.
Боль победила боль. Ненадолго.

Не думай, что я не оценил этого по достоинству.
Кио, ты слишком требователен ко мне, ты знаешь? Я принял твою помощь, и могу оказать ответную услугу. Но не более.
-Со-тян, ты так жесток со мной!
Врешь. Вижу же. Не драматизируй, Кио. Я сказал "спасибо", разве этого недостаточно?
-Если бы не я...Ты хоть понимаешь?
-Кио, я тебе благодарен. Все.
Глупый. Ничего не понимающий, глупый человек.
Но благодаря именно ему я провел вечер с Рицкой, а не в библиотеке.
-Кио, послушай...Ну ты же меня знаешь? - делаю ему комплимент.
Конечно, ничего он не знает. Но может, это его успокоит.

Ненадолго. Просто прижать к себе, поцеловать в висок. Отпустить. Четыре с половиной секунды.
Он злится. Машет хвостом, сверкает глазами. Обиженно.
- Соби!..
Прости. Котенок, прости. Это же ненадолго, всего лишь четыре с половиной секунды.
- Я люблю тебя, Рицка.
Хочется говорить постоянно. Шептать, кричать. Произносить одними губами, а потом говорить всему миру. Люблю. Люблю своего Рицку. Завидуйте.
- Прекрати! Нельзя!
Приказ. Приказ? Нет... Мольба. Мольба, подкрепленная желанием. Нельзя не повиноваться.
- Как пожелаешь.
На сегодня. На сейчас. На эту минуту я готов тебе повиноваться. Завтра я урву свои четыре с половиной секунды. Если повезет - чуть больше.

Если повезет - достанется чуть больше.
Прикосновение к шее, активирующее связь - на секунду длиннее.
Мимолетный взгляд довольных темных глаз, - на мгновение зацепится за показно-равнодушный, будет всего лишь на миг дольше вглядываться, пытаясь понять, что не так.
Пусть боль - но дольше, совсем чуть-чуть, только на секунду, и еще одну… и еще. Столько, сколько захочешь, столько - сколько я сам смогу вынести. Все твое внимание будет для меня, все касания, все усмешки, все тоненькие морщинки у глаз от твоей злой улыбки. Мне не нужно любви, Нисей, - мне нужно всего мгновение. Ненависти, пренебрежения, злости. Один миг твоего «неравнодушия».
Прикажешь - встану на колени. Скажешь убить - убью. Что мне нужно для тебя сделать, Агнец? Я отдам все лишь за то, чтобы мне досталось чуть больше.

- Я отдам все лишь за то, чтобы мне досталось чуть больше, Нацуо!
- Йодзи, прекрати!
Люди. Глупые люди бегут мимо и не знают, что сейчас, возможно, умрет человек. Умрет. Страшное слово...
- Нацуо, это дело чести! - невозможно-пафосно-отвратительно-ужасно-прекрати-это-говорить-идиот.
Нацуо плачет. Йодзи нерешительно смотрит на него, гладит по мокрой щеке.
- Ну... Не надо... - умоляюще.
- А ты перестань! - всхлип.
Йодзи, тяжело вздохнув, притягивает к себе ревущего Нацуо. Целует в макушку.
- Да ладно тебе. Я пошутил.
Нацуо всхлипывает, все никак не соберется и не скажет, какой же Йодзи идиот. А тот и сам все понимает. По связи, наверное...
- Ну да, я глупый. Очень... Прости.

Прости.
Эти слова звенят в тишине, отражаются в запотевших окнах. Бегут неуловимо, пролетают и исчезают, словно пыль.
Прости.
Невозможно много, невозможно мало чувств в этом слове.
Го-ме-но-сай.
Казалось бы, все просто. Все разложено, раз-обрано, раз-образно.
Разнообразно. Разно.
Каждый поймет по-своему это молчаливое "прости", невесомое касание холодных губ и медленно закрывающуюся дверь.
И этот лучик света, маленький, яркий лучик - умирающая надежда. Лампа в коридоре.
Но он больше не станет здесь задерживаться.
Ведь оно так и надо. Все для тебя, Рицка.
Щелчок дверного замка и отдаляющиеся шаги.

Щелчок дверного замка и отдаляющиеся шаги. Рицка поднимает голову с подушки, сонно хлопает глазами.
- Мама?..
Темно, тихо. Рицка, вздохнув, ныряет под одеяло с головой, и только кончики кошачьих ушей остались снаружи. Рицка в коконе. Сопит носом, жмурится. Жарко и душно. Выныривает из-под одеяла и встречается взглядом с льдисто-голубыми глазами. Тихо, возмущенно:
- Соби?!
Соби немного виновато улыбается.
- Ты позвал...
- Нет, я не звал, - Рицка упрямо мотает головой, ушки встают торчком. - Соби, уходи.
В глазах Бойца отражается тоска. На мгновение, но Рицка замечает. Кусает губы.
- М... Ладно, оставайся. Будешь спать на полу.
Через час Рицка уже мирно лежит в объятиях Соби, сонно сопит ему в шею. В самые бинты. Соби жмурится, как обогретый, сытый дворовый кот, тихонько мурлыкает и едва сдерживает себя, чтобы не начать вылизывать-зацеловывать Рицку. Ушки изредка тихонько шевелятся, задевая его по подбородку. Внутри все тихонько дрожит.

Внутри все тихонько дрожит. Но он должен быть сильным. Не должен показывать чувств. Потому что ОН этого не терпит.
За время, проведенное вместе с Сеймеем, Нисей очень хорошо изучил и понял, что нравится, а что не нравится его Жертве. Никаких проявлений эмоций у него на глазах. Единственное, что можно - гнев. Да и то по отношению к другим, но не к Нему.
- Ты не похож на Соби... - эти слова, всегда произносимые с досадой, Нисей уже давно привык слышать и не реагировать на них. А раньше его это обижало.
А сейчас...И сейчас обижает...Где-то глубоко-глубоко внутри.
Загонять чувства поглубже в нужный момент-это Нисей умел. Но с Соби ему никогда не сравниться. Тот все время держит эмоции в узде, словно кукла. Хорошо выдрессированная кукла.
И нетрудно догадаться, кто выступает в роли кукловода. Вернее выступал когда-то...
- Не понимаю, почему я до сих пор с тобой. - слова слетают с губ помимо воли, даже прежде, чем Боец успевает обдумать их смысл и возможные последствия сказанного.
Но похоже, что у Аояги сегодня хорошее настроение. Красивое лицо озаряет легкая почти что безмятежная улыбка.
- Сила...Она манит и пугает одновременно, правда?

Внутри все тихонько дрожит.
-Йоджи, ты, - неловкая пауза, - точно...уверен?
-Ну конечно, - с самым невозмутимым видом произносит Жертва Зеро.
-Ну хорошо. А как мы будем это делать?
-Ты что, совсем дурак? - Ушки раздраженно дергаются, припадая к голове.
-Мы же смотрели с тобой всякие...ээ...журналы.
-И что? Я не представляю себе, как это.
-Ты просто трус. Ты боишься, - с умешкой.
-Я не знаю, вот и все, - Натсуо поворачивается к нему спиной, наблюдая неровно окрашенную стену перед собой.
-Ах так! - Йоджи резко наваливается на него сзади, упираясь локтями в плечи, отчего его Боец, не выдержав веса, шлепается с кровати на пол. На него же падает и Йо.
-Ну да, так там было, конечно, - слегка смущенно бормочет Нацуо, неловко ерзая под другим мальчиком.
-Но..., - Йоджи растерянно смотрит на лежащего на полу Бойца, явно не зная, что делать дальше, - знаешь, мне кажется, нам еще рано.
-Хах. Я это говорил.
-Я могу...вот что, - наклоняется и мягко прижимается губами к губам Натсуо, обвивая руками его шею и медленно поводя хвостом из стороны в сторону.
В девять лет такое - достаточно, не так ли?

Сила... Она манит и пугает одновременно, не так ли?
Сила, что сосредоточенна в этом хрупком теле, что иногда вместе с раздражением виднеется в твоих фиолетовых глазах, Рицка... Мой Рицка. Только мой. Я знаю, тебе никто не нужен, кроме меня... А мне – никто кроме тебя. Хотя, ведь на свете больше нет никого, равного нам. «Милые собачки, красивые птички» - так я, что ли, сказал когда-то Нисею? Не важно. Сейчас не важно... Ты мой брат, младший, любимый, невероятно хрупкий, как те бабочки. И сильный, настолько, что это удивляет... В чем твоя сила, Рицка?
Имена врут. Нагло, в лицо. Кто прозвал меня Возлюбленным? Ведь никто в меня не влюблен... Почему тебя называют Нелюбимым? Ведь ты любим. Любим мной!
Сейчас, когда я смотрю на тебя, в полутемной библиотеке. Ты смотришь так недоуменно, так открыто... Что хочется, подобно этому глупому Соби, шептать слова любви.
- Здраствуй, братик... Пойдем за мной? – в голосе предательские молящие нотки. Ты удивлен, ты цепляешься за Соби... Зачем он тебе? Ведь есть я. Твой брат. А эта пародия на Бойца тебя недостойна. Пошли за мной и я покажу тебе весь мир!

-Пошли за мной и я покажу тебе весь мир!
Пафос.Фу.Ты внимательно смотришь как кривяться мои губы.Я пытаюсь улыбнутся,потому что чувствую,что ты этого хочешь.Чтобы потом посмеяться надо мной.Ну что ж..такова моя участь.Растягиваю губы в довольной улыбке,незамедлительно следует хлёсткая фраза.
-Бака.ты действительно поверил?
Щупаешь меня глазами,выворачиваешь наизнанку душу,даёшь понять,что ТЫ здесь главный.Я подчинюсь.Я создан для этого.Как и ты для того чтобы отдавать приказы.Смеёшься,думая что уел меня.Мне всегда было интересно,почему проявление твоей любви,сопряжено с моим моральным насилием?Но мне нельзя думать,мне нужно подчиняться.Но на секунду я хочу разорвать этот порочный круг.Я тоже умею делать больно.Иногда даже тебе.
-Ты думаешь я много увижу одним глазом?
Немая сцена.Поникшие уши.Кажется ты наконец то понял..

Немая сцена. Поникшие уши. Кажется, ты наконец-то понял.
Ты понял, что сказки не будет. Сказка - для маленьких детей, а ты уже не маленький. Ты Боец, Соби. А у Бойцов не может быть возраста. Бойцы не могут быть слабыми. Боец - Воин Тела. Ты должен привыкнуть к боли, ты должен впустить её в своё сердце, ты должен забыть своё имя. Отныне ты - иструмент, оружие, быстрый, беспощадный клинок.
- Сними рубашку и встань к стене.
В твоих глазах готовность, согласие, покорность. Но я знаю, что после первого же удара, они наполнятся слезами, но ты будешь молчать. Ты гордый, сильный, терпеливый.
Ты уже Воин Духа, Соби. Ты идеальный боец.
Поднимем тебя ещё выше.

- Поднимем тебя еще выше!
Счастливое лицо матери и собственный детский смех - это все, что помнил Рицка. Казалось, это было так давно...Очень давно и вообще не с ним.
Собственно, наверное так оно и есть. Во всяком случае мальчик давно считал, что все что было ДО - происходило не с ним, а с кем-то другим. И этому "другому" сейчас, наверное, очень хорошо.
В тайне ото всех маленький Аояги мечтал. И мечты эти были об одном-что было бы, окажись он на месте того "другого" мальчика?
Наверное у него были бы нормальные родители и старший брат. Любящая семья. Счастливая семья...
Хахаха. Смешно...
И грустно...
"Тогда у тебя не было бы его...Представляешь, как страшно?" - мелкая дрожь пробирала тело мальчика всякий раз, когда незванный внутренний голос встревал в его размышления.
Отсутствие Соби рядом. Да, пожалуй это самое худшее, что могло с ним случиться...

- Поднимем тебя еще выше...
Рицка смеется. Хохочет заливисто, откидывая назад голову, показывая ровные белые зубы. Йодзи самодовольно усмехается, Нацуо хитро смотрит на Соби. Соби стоит в стороне, зажимая в зубах сигарету. Качели равномерно скрипят, Рицка изредка вскрикивает. Соби следит за длинным черным хвостом.
Вперед. Назад. Вперед. Назад.
Нацуо, оставив Йодзи раскачивать Рицку, подходит к Соби.
- Почему ты не хочешь сам его покатать?
- Он запретил.
Рицке не нравится, когда Соби "пытается к нему подлизаться". Рицка не хочет, чтобы Соби считал его ребенком. Рицка приказал Соби уйти из парка... Соби не повиновался.
И теперь он стоит в стороне и следит за хвостом.
Вперед. Назад. Вперед.
Испуганный крик.
Соби, отбросив сигарету, подбегает к поднимающемуся с земли Рицке. Джинсы на коленях мгновенно пропитываются кровью, хвост поджат. Ссадины на ладошках кровоточат. Губа закушена почти до крови, брови чуть нахмурены.
- Рицка, позволь...
Рицка хмурится сильнее, смотрит на Соби исподлобья.
- Что?
- Я помогу залечить...

Да, пожалуй, это худшее, что могло с ним случиться.

Нет, ну то, что Со-тян определенно извращенец, было ясно почти с начала.
То самодовольное безобразие, Аояги Сеймей - ну, можно потерпеть, в конце концов, он живет с семьей, а я с Со-тяном. И ладно.
Умер - хуже. Со-тян расклеился. Черт. Ну ладно, зато - некому больше позаботиться о Со-тяне. Уже жена.
Ушастый братец. Паранойя. Ну и черт с ним, я с фотографий пыль посдуваю, с меня не убудет; зато Со-тян все еще живет со мной. А мелкий, он, к тому же, шугается. Умничка, Аояги-младший.
Со всем этим еще можно было мириться.
Но это!...
- Со-тян, извращенец, я понятия не имею, кто это, но ОНИ будут спать на балконе!
И к черту. Еще с двоими делиться - выше моего ангельского терпения!

Ведь выше?..

- Я помогу залечить...
- Пошел на хер!
Нисей отворачивается, начинается рыться в ящиках в поисках салфеток.
- Нисей, погоди...
Мимуро знает, где аптечка- сам покупал туда самое необходимое. Но думал тогда не о Beloved.
- Отвали от меня! - повышает голос Нисей, отчаянно дергая за все ручки, до которых только может дотянуться.
- Нисей...
Нисей в доли секунды оказывается рядом с Мимуро - тот даже не успевает удивиться, испугаться смертоносной скорости, с которой движется этот Боец.
- Что? - посиневшие губы, мокрые, трясутся. - Что тебе-то надо, а? - Нисей кричит, трясет Мимуро за грудки, пачкая фиалковую рубашку кровью.
- Я хочу помочь, - тихо шепчет Мимуро в ответ, теряясь перед таким Нисеем. В груди тяжелеет от мысли, что он уже подобное видел и еще горше, потому, что увидит еще. Прошлый, нынешний, будущий. Красивые, обреченные Сэмеевы игрушки.
- Помочь? - переспрашивает Нисей и, вдруг, лезет целоваться.
От него несет потом, гарью, у него стоит, у него мокрые от слез, липкие щеки. Мимуро изо всех сил стискивает тонкие плечи и отталкивает его от себя.
- Сука! - кричит Нисей в истерике и мечется по кухне. - Педофил гребаный! Да чтоб ты сдох со своей девчонкой!
Когда за ним захлопывается дверь, Мимуро чувствует себя, как человек, выбравшийся из клетки со львом. Он вытирает испарину над верхней губой и тянется за телефоном, ему так хочется услышать веселый, деланно недовольный голосок Мэй, но так и не решается позвонить. Он долго сидит на кухне, пытаясь замыть пятна, чувствуя себя грязным снаружи и изнутри.

Он долго сидит на кухне, пытаясь замыть пятна, чувствуя себя грязным изнутри и снаружи.
В такие моменты ему всегда кажется, что он весь облит какой-то тягучей, терпкой и мерзкой влагой, которую невозможно никак смыть. Ничем. Никогда.
Да, он всегда знал силу слов, особенно громких, особенно произнесённых Ей в моменты гнева.
Даже удары не ноют и не болят так сильно, как сводит и щиплет в глазах после Её отчаянных криков.
Самое страшное, что Она ведь...не со зла оскорбляет. От отчаяния оскорбляет. От боли...она Её тоже жжёт. Невыносимо, изнутри...Пронзительно. Постоянно.
За что только, интересно, им двоим досталась такая судьба?.. Неужели он, он - маленький, бессильный Ей помочь, настолько слаб и абсолютно потерян для Неё?.. Он так любит Её...Так хочет иногда просто, как маленький, уткнуться ей в коленки и тихо напевать что-нибудь или плакать, и чтобы она ласково, нежно, как может только мамочка, его любимая мамочка, гладила его по голове и пушистым ушкам...
Всё могло бы быть хорошо..."Могло бы быть"...Но не стало...
- Рицка, не плачь...не плачь, пожалуйста... Рицка... - кто-то обнял его сзади. Маленький мальчик вскакивает и пытается вырваться, отчаянно царапаясь и кусаясь. В такие моменты он был особенно похож на котёнка - и был особенно беззащитен. Взрослому не составляет никакого труда удержать его на месте и прижать к себе ещё сильней.
И тогда мальчик, который чувствовал себя в такие моменты особенно загнанным в угол, униженным, слабым и маленьким, прекращал сопротивляться и обессиленно-отчаянно и тихо плакал в руках у изумлённого и ничего не понимающего взрослого, который готов был бы отдать жизнь, чтобы его котёнок так никогда не плакал.
Только его Жертва об этом не знала.