Будущее растрачено на людей. (с)
Название: «Ай»
Фандом: Loveless
Автор: Pat
Бета: Tarry
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Сеймей/Соби, Соби/Сеймей.
Жанр: романс, драма.
Статус: закончен
Размер: мини
POV: Соби, Сеймей
Дисклеймер: все персонажи принадлежат Коге Юн.
Саммари: ну вот и пришло мое время перелопатить все что было до… Когда они были совсем юными, зелеными и глупыми.
Комментарий: AU. OOC. Ненормативная лексика.
Этот короткий рассказ хочу подарить Laliho и Tarry. Спасибо вам огромное, вы очень много для меня значите.
осень...Саунд: Lunatic Soul – Lunatic Soul
Lunatic Soul – Summerland
В тот день я проснулся счастливым, улыбнулся своему отражению в зеркале и написал на запотевшем стекле 愛 («ай» — «любовь»). За окном ярко светило солнце, а к полудню небо заволокли тяжелые грозовые облака, и хлынул ливень. В тот день мы наконец-то выбрались за город. Обедали в старой маленькой кафешке, под кронами раскидистых деревьев.
Я улыбался, мне было хорошо…
Ливень шумел и охапками рвал красные листья японских кленов. Пора увядания, великолепие последних дней жизни. Ничуть не хуже, чем цветение сакуры. Заросли леса разрывало багряное зарево. Ухоженные сады сбрасывали пастель и повседневность, сменяя своего художника; у него другая техника – это экспрессионизм. Буйство красок, созданное рукой богов.
В тот день я так отчетливо и остро чувствовал твои взгляды, твои легкие, едва заметные посторонним, касания. Самые простые блюда казались изысканным пиршеством. А великолепный вкус дешевого белого вина хотелось смаковать часами.
Табачный дым невесомыми изгибами поднимался в облака, попадал в глаза, а я боялся моргнуть. Пропустить хотя бы миг настоящего, этого безупречного настоящего. «Жадный эгоист», – надоедала совесть. Я мысленно отмахивался от нее и снова улыбался тебе.
В тот день…
*
Ты снова улыбнулся. Чертов Агацума, как у тебя это выходит? Полуулыбки, намеки, неуловимые жесты. Никто не поймет, что нас связывает… Я понимаю все. И даже больше.
– Этот дом со всех сторон окружен лесом.
– Мне уже нравится.
– Идиот.
Порыв ветра разгоняет дым, убирая едва заметную пелену, разделяющую нас. Я уже пьян. Вторая бутылка, а еще нет и шести. Влажный воздух. Твои волосы такие мягкие на ощупь. Дотронуться бы, но на тебя устремлены бесконечно долгие взгляды большинства посетителей кафе. Держать себя в рамках… осточертело.
Резким жестом вытряхиваю из пачки сигарету и закуриваю.
Идея сбежать на пару недель из города принадлежала нам обоим. Поиски места я взял на себя. И вот, вуаля, мы оказались в этой глуши.
Длинные пальцы осторожно поглаживают черную зажигалку. Ты говоришь о чем-то, я вслушиваюсь лишь в тембр голоса, в твои интонации. Сейчас я даже смысла разобрать не могу, просто любуюсь тобой. Раскаты грома за окном. Плевать. Держу себя в руках из последних сил.
*
Мы выбежали из кафе под дождь, ведь это невыносимо – жить без твоих объятий, поцелуев, одергивать себя, оглядываться на окружающих. Терпеть.
– Ты простудишься… дурак… – шептал ты в перерывах между поцелуями.
Я мог думать лишь о твоей близости, о жаре твоей кожи, об этой выдуманной опасности, когда прижимал тебя к бревенчатой стене какого-то амбара. Убирая мокрые пряди волос с любимого лица, заглядывая в глубину черных глаз. Прижимаясь к тебе ближе, ощущая, как твои ладони блуждают под тканью одежды.
– Сей… сделай что-нибудь… я… просто не могу.
В ответ ты лишь сильнее притянул меня к себе, надавливая на затылок, углубил поцелуй. Я почти потерял себя, полностью отдавшись ощущениям.
Ты резко меня оттолкнул, подхватил валявшийся рядом рюкзак и крикнул:
– Побежали, извращенец! Я уже нашел повод согреть тебя!
Мы неслись сквозь замирающие капли, сквозь подхваченные порывами ветра осенние листья, мимо маленьких домов и ровных газонов, мимо редких удивленных лиц в окнах. Мы неслись сквозь пространство и время. Оно будто сговорилось с нашими ангелами, оно было с нами заодно.
Огромные лужи, твой смех, мокрая одежда и бесконечное счастье. Тогда… мне было хорошо… тогда.
Маленький дом с заросшим садом. Пыльные окна и запах деревянных опилок внутри. Бесформенный ком сырой одежды на полу. Теплые пледы и потрескивающий в камине огонь.
– Почему ты выбрал европейский дом, а не традиционный?
– Черт, да вообще-то мы с тобой тоже не совсем традиционные.
Я дотрагивался до упрямого изгиба бровей, до безупречно красивых губ. Целовал твои закрытые веки, мокрые виски, холодные пальцы. Ты обнимал крепко, надежно. Всегда любил это ощущение крепких объятий. На душе становилось так спокойно, тепло. И я уверен – тебе это тоже нравилось.
– Возьми меня… – прошептал я тебе в губы.
*
Я задыхаюсь каждый раз, когда слышу от тебя что-то подобное. Ты… иногда я сомневаюсь в том, что ты реален.
И еще, Соби, по-моему, я счастлив.
– Медленнее, Сей… Прошу тебя…
Обхватываешь меня обеими руками, притягивая к себе, пальцы зарываются в волосы на моем затылке. Пытаешься контролировать? А ты прав, черт побери, ты прав! Мне сложно сдерживать себя. Сложно гасить это пламя, усмирять его в такие моменты. Сложно сказать себе «стоп», когда я нахожусь на пике. С тобой мне сложно притворяться и быть тем, чей образ я постоянно внушаю окружающим.
Трешься об меня, чуть выгибаясь, приближаясь. Закусываю губу, пытаясь представить океан, его приливы и отливы. Я пытаюсь быть нежным, клянусь всеми святыми, я пытаюсь! Осторожно вхожу, проталкиваюсь, ощущая все меньшее сопротивление.
– Не больно?
– Хорошо… очень…
Притягиваешь, впиваясь в губы. Я ощущаю привкус табака и винограда. Дом стыдливо кряхтит скрипучими досками, потрескивающими поленьями.
Твое частое горячее дыхание. Уже тяжелее. Подложить плед – это великолепная идея, но я не привык быть сверху, да еще и с тобой. Ты стонешь, кусаешь меня.
– Сволочь… разве можно так… сам же просил…
Языком проводишь по подбородку, снизу вверх, оттягивая меня за волосы. Это конец. Нет, это до упора. Дыхание сбивается ко всем чертям. Сам провоцируешь меня. Я тянусь пальцами к тебе, пытаясь обхватить, помочь, сделать так, чтобы ты забылся не меньше, чем я.
– Не надо… Сей, я могу и так… Такие оргазмы тоже бывают.
– Чтоб тебя, извращенец чертов…
Чувствую, как твоя рука соскальзывает со спины на мою грудь, придавливает сосок, чуть вытягивает, играет. Я уже не понимаю, что делаю, почти беззвучно продолжаю крыть тебя идиотской руганью и двигаюсь, двигаюсь, двигаюсь…
– Сей…
– Ноги держи…
– … да…
– Чертов… длинноногий… белобрысый…
Чувствую укус где-то под ключицей, потом на шее. Дышишь все чаще. Хватаешься за меня все сильнее. Чуть сдавливаешь меня бедрами.
– Мальчик мой…
Последняя капля… так называешь меня только ты, а я ненавижу, нет, просто обожаю, когда ты говоришь так. Не признаюсь, но эти слова… они будто только для меня, такие родные, близкие.
– Соби…
Упираюсь обеими руками. Твои стоны сводят с ума. Если ты сейчас меня остановишь, я не услышу, и будь что будет – а случится взрыв. Огромный, оглушающий.
Кожей ощущаю приближение твоего оргазма. Ловлю остатки разума и прерываю твой стон долгим поцелуем. Движения все медленней, поцелуй все откровенней. Два огромных потока соединились в один. Параллельные прямые все-таки пересекаются. Вот оно, доказательство. Мы вместе.
Опускаю голову тебе на грудь, укладываясь рядом.
*
Я поглаживал твои все еще влажные черные пряди.
– Сей… люблю тебя.
Ты улыбнулся. Нет, я не видел этого, просто почувствовал.
– Ты в порядке?
– А что со мной может быть не так?
Поднявшись, ты нашел свой рюкзак и бросил мне салфетки.
– Теперь твоя очередь.
В спальне стоял все тот же запах дерева. Каждую секунду этой ночи мы использовали по максимуму. В этом была наша давнишняя задумка. Жизнь в системе не отпускает так просто, у нас никогда не хватало времени, чтобы быть друг с другом настолько откровенными. Поэтому мы и ждали этой поездки. Наконец-то этот день настал… и он неумолимо двигался к концу. Как жаль…
На следующее утро я проснулся и долго моргал в пустоту. Сладко потянулся, раскинул руки, но тебя рядом не нашел. Я не помнил, куда во время вчерашней суматохи дел свои очки. За окном пылали клены, светило яркое солнце.
– Сей, – проговорил я в пустоту.
Мой голос разбередил тишину, она заворочалась и разошлась пыльным хороводом. Где-то в доме ты разговаривал… по телефону.
– Сеймей, кажется, мы договаривались, – тихо сказал я, заходя на кухню.
– Соби, мне звонили из дома. И это, черт побери, важно. Я не собираюсь отключать все из-за этой твоей детской прихоти. Тоже мне, в Робинзонов он решил поиграть.
Я закурил.
– Мы договаривались перед отъездом. Телефоны выключены, все связи с внешним миром заблокированы.
– Да помню я об этих гребаных договоренностях! Агацума, мать твою, у меня есть семья! Пойми ты это, наконец! Я не могу оставить Рицку без связи!
Глубоко затянулся. Ревность, обида… у тебя есть семья… Все. Вчера мне было хорошо. Вчера.
– Тогда к чему было…
– Прекрати! Я не виноват в том, что…
Я развернулся и вышел, не хотел больше это слушать. Чем дольше длятся подобные разговоры, тем больше слов «прости» приходится говорить после.
– Не смей от меня уходить! Агацума, у тебя у самого с собой телефон, и ты не оставил его дома!
Я посмотрел в твои разгоревшиеся в пылу спора глаза и ровным шагом подошел к своему рюкзаку, достал телефон. Снаружи громыхнуло, и полил дождь. Я распахнул окно, меня окутала влажная свежесть раннего утра. Телефон полетел в непроглядную зелень.
Ты вздохнул тогда, понимающе, глубоко. Принял.
Темно-каштановые стены успокаивали, окружали теплом.
– Соби, – теплые руки скользнули по торсу, я улыбнулся. – Прости меня.
*
Вот черт, был бы интернет, заказали бы себе еды. Но нет, ты ж у нас надумал отказаться от всех благ цивилизации и поиграть в прошлый век. Чертов Агацума. А теперь мы шагаем в хлюпающих кедах по грязным лужам. Щуримся на солнце, что временами припекает почти как летом.
Ловлю тебя за пояс джинсов и тяну к себе.
– Соби, знаешь... Мне здесь дышать легко и… спасибо тебе.
Целуешь меня так, как в общественных местах не целовал ни разу, ладонью скользя вниз по ширинке.
– Ты!..
Мой вскрик оборван прижатой к губам ладонью. Твой шепот в тесно сжатые пальцы:
– Я счастлив, что тебе понравилось. Очень.
Улыбаешься, а я с трудом пытаюсь вырваться… может… от того что не хочу?
Продавщица украдкой оглядывает нас с ног до головы и, смутившись, предлагает какие-то местные овощи. Возможно, они нам пригодятся, но значительно позже.
– Бутылку шампанского, пожалуйста. У нас есть повод…
Уже дома, вытянув ноги в грязных джинсах на дощатом столе в глубине сада, я открываю шампанское. Оно шипит и пенится, бесконечные пузырьки роятся в прозрачных бокалах.
*
Золотистая жидкость блестела в лучах заходящего солнца, шептала о чем-то на непонятном языке. Я смотрел на тебя… ты сиял, мой мальчик. Маленькая капля стекла по ножке бокала и упала на землю.
– За тебя, Сей.
– За нас! За наше время, за каждую минуту в этих четырнадцати днях.
Шампанское тут же ударило в голову. Мы смеялись, разговаривали, кутались в пледы и ловили последние отблески догорающего заката.
– Что сейчас перед твоими глазами, Сей?
– Дом, со всех сторон окруженный лесом, – со смехом отвечал ты. – А у тебя?
– Мы сидим на невысоком холме, а там, впереди, огромное, подернутое золотистой дымкой, поле, за ним темной полосой проступает лес, подсвеченный охрой закатного солнца.
– Чертов художник… А знаешь, что это означает?
Я сделал несколько глотков и вопросительно взглянул на тебя.
– Ты свободен, Соби. Перед тобой – будущее. И это совсем не закат, это восход.
– Перестань, это же шутка.
– А я ограничен, загнан в рамки, условности, обязательства…
– Сей, все не так, это не тест. У нас разное мышление. Так и должно быть.
– Да уж, в этом ты прав. Вот, например ты любишь заниматься этим медленнее.
– А ты быстрее.
– Ты описываешь все красками и оттенками цветов.
– А ты чувствами и звуками.
– Ты любишь этот чертов «творческий беспорядок».
– А ты у меня педант и чистюля.
– Ты любишь темноволосых.
– А ты блондинов.
– Ты пьешь белое вино.
– А ты будто его не пьешь!
– И, в конце концов, ты боец, мой боец.
– А ты жертва, моя.
– И еще… ты меня любишь.
– И ты любишь меня.
*
Знаешь, а я ведь промолчал об одном очень важном факте, Соби. Ты никогда не обманываешь меня, а я… Я не могу, я никак не могу оставить Рицку наедине с матерью, лишенного хоть какой-то поддержки. До сих пор я не говорил тебе о ее болезни, незачем. Кривлю душой? Нет, это мои трудности, Соби, я справлюсь с ними сам. Ведь семья в моем случае – не совсем то, что многие вкладывают в это понятие. Для меня, в первую очередь, это ответственность.
Рицка каждый день пишет мне сообщения, утром и вечером. Я должен знать все это. Должен.
Ты куришь, закутанный в теплый плед, облокотившись на массивный деревянный подоконник. Дым неспешно поднимается вверх, неуловимо истаивая на глазах.
Натянув на себя шерстяное одеяло, уютно устроившись на мягкой постели, листаю твой блокнот с зарисовками.
– Соби, почему ты рисуешь именно это? Чем ты руководствуешься, выбирая сюжет?
Быстро затушив сигарету, ты залезаешь ко мне под одеяло. Глубоко вдыхаю запах табака и твоего тела, запах холодного осеннего вечера.
– Тебе интересен этот набросок?
– Да.
– Знаешь, Сей, я всегда руководствуюсь одним правилом. Если сюжет вызывает у меня чувства, если он заставляет меня улыбнуться и заплакать, я напишу его. Я изображу это предельно четко, так, чтобы любой смог почувствовать то же самое, взглянув на мою картину.
– Ты играешь чувствами людей?
– Нет, я их воскрешаю.
Пристально вглядываюсь в синеву твоих глаз. Воскрешаешь? Черт, да ты прав. Не просто воскрешаешь, ты даешь им жизнь.
– Обними меня.
*
Когда ты попросил меня об этом, я был счастлив, Сеймей. Я был безумно, безраздельно счастлив.
У тишины в этом доме был ореховый цвет, она пахла свежими опилками.
Ты ушел в душ, а я выпускал в потолок довольные дымные кольца.
– Ты долго, Сей, я скучал.
– Там проблемы с выключателем, так что, когда пойдешь, осторожнее.
– Иди ко мне.
– Мне нужно уехать, Соби.
– Что?
– В Семи Лунах какой-то переполох, меня вызывает Совет.
Я устало пожал плечами и запрокинул голову. Тяжело было смотреть на тебя. Четырнадцать дней вместе. Никакой связи с внешним миром. Выпьем за это. Я мог придумать, что бы там происходило, в эти оставшиеся двенадцать дней. Мог нарисовать картины. Ты бы смеялся и плакал, глядя на то, что упустил.
– Сей, я…
– Соби, это важно. Я член Совета. Никто не знает об этой поездке, любые ложные вызовы можно отмести. Если они позвонили, то это что-то серьезное. Соби, пойми.
Перед моими глазами сегодняшний закат, твои грязные джинсы и мокрые кеды. Ты пил шампанское, ты был только моим.
– В любом случае, я останусь.
– Агацума, твою мать, это моя гребаная жизнь. Понимаешь ты это или нет?!
– Чего ты от меня хочешь, Сей?
Твой формальный тон, срывающийся на крик. Твоя выдержанность, трещащая по швам из-за чувства вины. Но ты всегда куда-то рвался, мой неустанный господин Аояги. Ты всегда что-то искал. Намного большее и интересное. Я не мог тебе этого предложить? Пусть, подумал я тогда.
В том мире снаружи мы играли ужасные роли. Ошейник на горле каждое утро напоминал мне об этом. Я ненавидел тот мир, хотя и был его частью.
– Не знаю. Мы играем с тобой, притворяемся. Так ведь надо, но только кому? Этому ублюдку Минами Ритсу? Скажи мне, Агацума?! Мне наплевать на Совет! Мне нужна свобода действий, но никто, кроме меня самого, не подарит мне эту свободу! У меня нет достаточных сил и средств, чтобы соперничать с ними.
Что-то оборвалось тогда внутри меня.
– Я хочу, чтобы ты остался.
– Кретин! Ты все только усложняешь!
Ты набросился на меня с кулаками, пытаясь силой выбить разрешение, прощение, напутствие.
*
Соби, что же ты творишь? Ты же видишь, как все это сложно. Уехать от тебя… горло перехватывает моментальный спазм. Меня трясет от одной только мысли об этом. Если я уеду, то уже вряд ли вернусь. Все будто сговорились, пытаясь забрать у нас эти долгожданные часы. Безумие. Не хочу верить… но эта гребаная реальность никуда не испарится, а проблемы надо решать.
– Все, все хватит. Перестань, – твой голос не приносит никакого успокоения.
– Соби, гад... ОТПУСТИ УЖЕ МЕНЯ!
Вырываюсь из твоих рук, заталкиваю вещи в рюкзак и чуть ли не бегом несусь к выходу. Краем глаза успеваю заметить, что ты все так же смотришь в потолок, выдыхая сигаретный дым.
Хлопаю дверью за своей спиной. Сырость тяжелым грузом наваливается со всех сторон. Ты никогда не врешь мне, Соби. Зато я лгу всему миру.
На Рицку вновь напала мать, он наверняка молчит о том, что она на самом деле с ним сделала. А Семь Лун… пригласили меня для встречи с Акаме Нисеем, природным бойцом Beloved.
*
Я приказывал себе принять все как есть. Но разве это возможно? Переделать, отказаться, промолчать. Отпустить то, чего ждал долгие годы. Сеймей, мой бескомпромиссный агнец. Ты всегда делал то, что должен. Я мог поступить так же, но отчаянно не хотел этого. Слишком много свободы поселилось тогда в моем разуме. Смыслом этой свободы был ты.
На кухне в медной турке поднималась шоколадная кофейная пена. В окно стучал унылый осенний дождь. Клены все так же пылали на холодном ветру. Я не ждал, что ты вернешься. Или ждал, но не признавался себе, пытаясь забить реальностью утопию своих надежд.
Следующим утром я не видел солнца. Темно-бордовые листья покрывали землю. Я снова забыл свои очки. С волос падали дождевые капли.
Мокрый асфальт под босыми ногами. Обувь пришла в негодность еще два дня назад. Отмахнулся от налетевшей багряной вспышки, резные края кленового листка чернели следами близкой смерти. Мокрые джинсы облепили ноги. Я хотел найти в себе специальную кнопку, что отключает все чувства. Я не хотел рисовать, говорить, молчать. Я просто шел куда-то.
Места, где мы смеялись, где мне было хорошо. Я омрачал их своим унынием.
Знакомая мелодия словно разбудила меня тогда. Я шел на звук, искал в тесном сплетении веток. Я хотел, чтобы это был ты. Всем сердцем, всей душой, всей своей сутью я мечтал об этом. Царапая кожу, разрывая ткань, я добрался до все еще «живого» телефона.
– Сеймей!
– Нет, мой мальчик, это Ритсу-сенсей…
*
К ЧЕРТУ ВСЕ!
Я врываюсь в маленький дом, со всех сторон окруженный лесом. В запах табака и древесных опилок.
Поздний вечер. Гребаное время, оно играет сегодня не за мою команду. Несколько часов я маялся на одной из конечных станций, потому что уснул и заехал совсем не туда, куда мне было нужно. Это был последний ночной поезд. С трудом дождавшись утра, я прыгнул в толчею народа и еле выдержал этот бесконечный путь обратно.
Я передумал столько, что волосы становятся дыбом. И ты знаешь, Соби, я принял решение. Единственно верное и важное. Я решил.
Мне не нужна Система, Семь Лун, боец. Я смогу выжить без этого дерьма. Я знаю, что прецеденты есть, и я далеко не первый, кто отказывается от жизни в Системе. За эти долгие часы я успел обдумать все, что скажу на Совете, кому передам дела, как аргументирую. Куда пошлю Ритсу… Все решено.
– Агацума!
Ты сидишь на кухне. На столе чашка нетронутого кофе, выкуренные сигареты, не вмещающиеся в переполненную пепельницу, и телефон. Мокрые волосы, грязные джинсы, босые ступни.
– Агацума, что с тобой? – вцепляюсь в насквозь промокшую легкую куртку.
Трясу, пытаюсь добиться от тебя хоть какой-то реакции. Ноль. Ничего. Абсолютно ничего.
– Соби, посмотри на меня, я прошу тебя. Соби, ответь мне. НЕ МОЛЧИ, ЧЕРТ ТЕБЯ…
Прижимаю тебя к себе, целую чуть теплые бледные губы.
– Хватит, Сей.
Ровным, четко выверенным движением ты отстраняешь меня.
– Что с тобой?
– Все в порядке.
Ты идешь в комнату, переодевшись, выбрасываешь мокрую одежду в мусор. Все движения предельно точны, ничего лишнего. Какой же я идиот, не я один в этом мире способен принимать решения…
Собираешь волосы в хвост, кладешь в рюкзак зубную щетку, сигареты, зажигалку… телефон.
– Ты ничего не заметил, Агацума?
– Не волнуйся, Сеймей. Ты не должен…
– Мне нужно тебе кое-что объяснить. Я… принял решение.
Ты обрываешь меня коротким жестом.
– Не трудись. У меня новая жертва. Я возвращаюсь домой.
Я не могу вымолвить и звука. Тяжелая деревянная дверь хлопает перед моим носом.
*
Сей, любимый, я помню тот день…
– Ты плачешь? – ухватив за локоть угрюмого подростка с лиловыми глазами, спрашиваю я.
В его руках так и не зажженные в суматохе прощальной церемонии благовония.
– Что ты прицепился?! Отпусти меня! Ты кто?!
– Я твой боец, Рицка.
– Откуда ты знаешь меня?
– Бойцы… Сеймей не рассказывал тебе?
…помню, как проснулся счастливым в тот день, как улыбнулся своему отражению в зеркале и написал на запотевшем стекле 愛 («ай» — «любовь»)…
Фандом: Loveless
Автор: Pat
Бета: Tarry
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Сеймей/Соби, Соби/Сеймей.
Жанр: романс, драма.
Статус: закончен
Размер: мини
POV: Соби, Сеймей
Дисклеймер: все персонажи принадлежат Коге Юн.
Саммари: ну вот и пришло мое время перелопатить все что было до… Когда они были совсем юными, зелеными и глупыми.
Комментарий: AU. OOC. Ненормативная лексика.
Этот короткий рассказ хочу подарить Laliho и Tarry. Спасибо вам огромное, вы очень много для меня значите.
осень...Саунд: Lunatic Soul – Lunatic Soul
Lunatic Soul – Summerland
В тот день я проснулся счастливым, улыбнулся своему отражению в зеркале и написал на запотевшем стекле 愛 («ай» — «любовь»). За окном ярко светило солнце, а к полудню небо заволокли тяжелые грозовые облака, и хлынул ливень. В тот день мы наконец-то выбрались за город. Обедали в старой маленькой кафешке, под кронами раскидистых деревьев.
Я улыбался, мне было хорошо…
Ливень шумел и охапками рвал красные листья японских кленов. Пора увядания, великолепие последних дней жизни. Ничуть не хуже, чем цветение сакуры. Заросли леса разрывало багряное зарево. Ухоженные сады сбрасывали пастель и повседневность, сменяя своего художника; у него другая техника – это экспрессионизм. Буйство красок, созданное рукой богов.
В тот день я так отчетливо и остро чувствовал твои взгляды, твои легкие, едва заметные посторонним, касания. Самые простые блюда казались изысканным пиршеством. А великолепный вкус дешевого белого вина хотелось смаковать часами.
Табачный дым невесомыми изгибами поднимался в облака, попадал в глаза, а я боялся моргнуть. Пропустить хотя бы миг настоящего, этого безупречного настоящего. «Жадный эгоист», – надоедала совесть. Я мысленно отмахивался от нее и снова улыбался тебе.
В тот день…
*
Ты снова улыбнулся. Чертов Агацума, как у тебя это выходит? Полуулыбки, намеки, неуловимые жесты. Никто не поймет, что нас связывает… Я понимаю все. И даже больше.
– Этот дом со всех сторон окружен лесом.
– Мне уже нравится.
– Идиот.
Порыв ветра разгоняет дым, убирая едва заметную пелену, разделяющую нас. Я уже пьян. Вторая бутылка, а еще нет и шести. Влажный воздух. Твои волосы такие мягкие на ощупь. Дотронуться бы, но на тебя устремлены бесконечно долгие взгляды большинства посетителей кафе. Держать себя в рамках… осточертело.
Резким жестом вытряхиваю из пачки сигарету и закуриваю.
Идея сбежать на пару недель из города принадлежала нам обоим. Поиски места я взял на себя. И вот, вуаля, мы оказались в этой глуши.
Длинные пальцы осторожно поглаживают черную зажигалку. Ты говоришь о чем-то, я вслушиваюсь лишь в тембр голоса, в твои интонации. Сейчас я даже смысла разобрать не могу, просто любуюсь тобой. Раскаты грома за окном. Плевать. Держу себя в руках из последних сил.
*
Мы выбежали из кафе под дождь, ведь это невыносимо – жить без твоих объятий, поцелуев, одергивать себя, оглядываться на окружающих. Терпеть.
– Ты простудишься… дурак… – шептал ты в перерывах между поцелуями.
Я мог думать лишь о твоей близости, о жаре твоей кожи, об этой выдуманной опасности, когда прижимал тебя к бревенчатой стене какого-то амбара. Убирая мокрые пряди волос с любимого лица, заглядывая в глубину черных глаз. Прижимаясь к тебе ближе, ощущая, как твои ладони блуждают под тканью одежды.
– Сей… сделай что-нибудь… я… просто не могу.
В ответ ты лишь сильнее притянул меня к себе, надавливая на затылок, углубил поцелуй. Я почти потерял себя, полностью отдавшись ощущениям.
Ты резко меня оттолкнул, подхватил валявшийся рядом рюкзак и крикнул:
– Побежали, извращенец! Я уже нашел повод согреть тебя!
Мы неслись сквозь замирающие капли, сквозь подхваченные порывами ветра осенние листья, мимо маленьких домов и ровных газонов, мимо редких удивленных лиц в окнах. Мы неслись сквозь пространство и время. Оно будто сговорилось с нашими ангелами, оно было с нами заодно.
Огромные лужи, твой смех, мокрая одежда и бесконечное счастье. Тогда… мне было хорошо… тогда.
Маленький дом с заросшим садом. Пыльные окна и запах деревянных опилок внутри. Бесформенный ком сырой одежды на полу. Теплые пледы и потрескивающий в камине огонь.
– Почему ты выбрал европейский дом, а не традиционный?
– Черт, да вообще-то мы с тобой тоже не совсем традиционные.
Я дотрагивался до упрямого изгиба бровей, до безупречно красивых губ. Целовал твои закрытые веки, мокрые виски, холодные пальцы. Ты обнимал крепко, надежно. Всегда любил это ощущение крепких объятий. На душе становилось так спокойно, тепло. И я уверен – тебе это тоже нравилось.
– Возьми меня… – прошептал я тебе в губы.
*
Я задыхаюсь каждый раз, когда слышу от тебя что-то подобное. Ты… иногда я сомневаюсь в том, что ты реален.
И еще, Соби, по-моему, я счастлив.
– Медленнее, Сей… Прошу тебя…
Обхватываешь меня обеими руками, притягивая к себе, пальцы зарываются в волосы на моем затылке. Пытаешься контролировать? А ты прав, черт побери, ты прав! Мне сложно сдерживать себя. Сложно гасить это пламя, усмирять его в такие моменты. Сложно сказать себе «стоп», когда я нахожусь на пике. С тобой мне сложно притворяться и быть тем, чей образ я постоянно внушаю окружающим.
Трешься об меня, чуть выгибаясь, приближаясь. Закусываю губу, пытаясь представить океан, его приливы и отливы. Я пытаюсь быть нежным, клянусь всеми святыми, я пытаюсь! Осторожно вхожу, проталкиваюсь, ощущая все меньшее сопротивление.
– Не больно?
– Хорошо… очень…
Притягиваешь, впиваясь в губы. Я ощущаю привкус табака и винограда. Дом стыдливо кряхтит скрипучими досками, потрескивающими поленьями.
Твое частое горячее дыхание. Уже тяжелее. Подложить плед – это великолепная идея, но я не привык быть сверху, да еще и с тобой. Ты стонешь, кусаешь меня.
– Сволочь… разве можно так… сам же просил…
Языком проводишь по подбородку, снизу вверх, оттягивая меня за волосы. Это конец. Нет, это до упора. Дыхание сбивается ко всем чертям. Сам провоцируешь меня. Я тянусь пальцами к тебе, пытаясь обхватить, помочь, сделать так, чтобы ты забылся не меньше, чем я.
– Не надо… Сей, я могу и так… Такие оргазмы тоже бывают.
– Чтоб тебя, извращенец чертов…
Чувствую, как твоя рука соскальзывает со спины на мою грудь, придавливает сосок, чуть вытягивает, играет. Я уже не понимаю, что делаю, почти беззвучно продолжаю крыть тебя идиотской руганью и двигаюсь, двигаюсь, двигаюсь…
– Сей…
– Ноги держи…
– … да…
– Чертов… длинноногий… белобрысый…
Чувствую укус где-то под ключицей, потом на шее. Дышишь все чаще. Хватаешься за меня все сильнее. Чуть сдавливаешь меня бедрами.
– Мальчик мой…
Последняя капля… так называешь меня только ты, а я ненавижу, нет, просто обожаю, когда ты говоришь так. Не признаюсь, но эти слова… они будто только для меня, такие родные, близкие.
– Соби…
Упираюсь обеими руками. Твои стоны сводят с ума. Если ты сейчас меня остановишь, я не услышу, и будь что будет – а случится взрыв. Огромный, оглушающий.
Кожей ощущаю приближение твоего оргазма. Ловлю остатки разума и прерываю твой стон долгим поцелуем. Движения все медленней, поцелуй все откровенней. Два огромных потока соединились в один. Параллельные прямые все-таки пересекаются. Вот оно, доказательство. Мы вместе.
Опускаю голову тебе на грудь, укладываясь рядом.
*
Я поглаживал твои все еще влажные черные пряди.
– Сей… люблю тебя.
Ты улыбнулся. Нет, я не видел этого, просто почувствовал.
– Ты в порядке?
– А что со мной может быть не так?
Поднявшись, ты нашел свой рюкзак и бросил мне салфетки.
– Теперь твоя очередь.
В спальне стоял все тот же запах дерева. Каждую секунду этой ночи мы использовали по максимуму. В этом была наша давнишняя задумка. Жизнь в системе не отпускает так просто, у нас никогда не хватало времени, чтобы быть друг с другом настолько откровенными. Поэтому мы и ждали этой поездки. Наконец-то этот день настал… и он неумолимо двигался к концу. Как жаль…
На следующее утро я проснулся и долго моргал в пустоту. Сладко потянулся, раскинул руки, но тебя рядом не нашел. Я не помнил, куда во время вчерашней суматохи дел свои очки. За окном пылали клены, светило яркое солнце.
– Сей, – проговорил я в пустоту.
Мой голос разбередил тишину, она заворочалась и разошлась пыльным хороводом. Где-то в доме ты разговаривал… по телефону.
– Сеймей, кажется, мы договаривались, – тихо сказал я, заходя на кухню.
– Соби, мне звонили из дома. И это, черт побери, важно. Я не собираюсь отключать все из-за этой твоей детской прихоти. Тоже мне, в Робинзонов он решил поиграть.
Я закурил.
– Мы договаривались перед отъездом. Телефоны выключены, все связи с внешним миром заблокированы.
– Да помню я об этих гребаных договоренностях! Агацума, мать твою, у меня есть семья! Пойми ты это, наконец! Я не могу оставить Рицку без связи!
Глубоко затянулся. Ревность, обида… у тебя есть семья… Все. Вчера мне было хорошо. Вчера.
– Тогда к чему было…
– Прекрати! Я не виноват в том, что…
Я развернулся и вышел, не хотел больше это слушать. Чем дольше длятся подобные разговоры, тем больше слов «прости» приходится говорить после.
– Не смей от меня уходить! Агацума, у тебя у самого с собой телефон, и ты не оставил его дома!
Я посмотрел в твои разгоревшиеся в пылу спора глаза и ровным шагом подошел к своему рюкзаку, достал телефон. Снаружи громыхнуло, и полил дождь. Я распахнул окно, меня окутала влажная свежесть раннего утра. Телефон полетел в непроглядную зелень.
Ты вздохнул тогда, понимающе, глубоко. Принял.
Темно-каштановые стены успокаивали, окружали теплом.
– Соби, – теплые руки скользнули по торсу, я улыбнулся. – Прости меня.
*
Вот черт, был бы интернет, заказали бы себе еды. Но нет, ты ж у нас надумал отказаться от всех благ цивилизации и поиграть в прошлый век. Чертов Агацума. А теперь мы шагаем в хлюпающих кедах по грязным лужам. Щуримся на солнце, что временами припекает почти как летом.
Ловлю тебя за пояс джинсов и тяну к себе.
– Соби, знаешь... Мне здесь дышать легко и… спасибо тебе.
Целуешь меня так, как в общественных местах не целовал ни разу, ладонью скользя вниз по ширинке.
– Ты!..
Мой вскрик оборван прижатой к губам ладонью. Твой шепот в тесно сжатые пальцы:
– Я счастлив, что тебе понравилось. Очень.
Улыбаешься, а я с трудом пытаюсь вырваться… может… от того что не хочу?
Продавщица украдкой оглядывает нас с ног до головы и, смутившись, предлагает какие-то местные овощи. Возможно, они нам пригодятся, но значительно позже.
– Бутылку шампанского, пожалуйста. У нас есть повод…
Уже дома, вытянув ноги в грязных джинсах на дощатом столе в глубине сада, я открываю шампанское. Оно шипит и пенится, бесконечные пузырьки роятся в прозрачных бокалах.
*
Золотистая жидкость блестела в лучах заходящего солнца, шептала о чем-то на непонятном языке. Я смотрел на тебя… ты сиял, мой мальчик. Маленькая капля стекла по ножке бокала и упала на землю.
– За тебя, Сей.
– За нас! За наше время, за каждую минуту в этих четырнадцати днях.
Шампанское тут же ударило в голову. Мы смеялись, разговаривали, кутались в пледы и ловили последние отблески догорающего заката.
– Что сейчас перед твоими глазами, Сей?
– Дом, со всех сторон окруженный лесом, – со смехом отвечал ты. – А у тебя?
– Мы сидим на невысоком холме, а там, впереди, огромное, подернутое золотистой дымкой, поле, за ним темной полосой проступает лес, подсвеченный охрой закатного солнца.
– Чертов художник… А знаешь, что это означает?
Я сделал несколько глотков и вопросительно взглянул на тебя.
– Ты свободен, Соби. Перед тобой – будущее. И это совсем не закат, это восход.
– Перестань, это же шутка.
– А я ограничен, загнан в рамки, условности, обязательства…
– Сей, все не так, это не тест. У нас разное мышление. Так и должно быть.
– Да уж, в этом ты прав. Вот, например ты любишь заниматься этим медленнее.
– А ты быстрее.
– Ты описываешь все красками и оттенками цветов.
– А ты чувствами и звуками.
– Ты любишь этот чертов «творческий беспорядок».
– А ты у меня педант и чистюля.
– Ты любишь темноволосых.
– А ты блондинов.
– Ты пьешь белое вино.
– А ты будто его не пьешь!
– И, в конце концов, ты боец, мой боец.
– А ты жертва, моя.
– И еще… ты меня любишь.
– И ты любишь меня.
*
Знаешь, а я ведь промолчал об одном очень важном факте, Соби. Ты никогда не обманываешь меня, а я… Я не могу, я никак не могу оставить Рицку наедине с матерью, лишенного хоть какой-то поддержки. До сих пор я не говорил тебе о ее болезни, незачем. Кривлю душой? Нет, это мои трудности, Соби, я справлюсь с ними сам. Ведь семья в моем случае – не совсем то, что многие вкладывают в это понятие. Для меня, в первую очередь, это ответственность.
Рицка каждый день пишет мне сообщения, утром и вечером. Я должен знать все это. Должен.
Ты куришь, закутанный в теплый плед, облокотившись на массивный деревянный подоконник. Дым неспешно поднимается вверх, неуловимо истаивая на глазах.
Натянув на себя шерстяное одеяло, уютно устроившись на мягкой постели, листаю твой блокнот с зарисовками.
– Соби, почему ты рисуешь именно это? Чем ты руководствуешься, выбирая сюжет?
Быстро затушив сигарету, ты залезаешь ко мне под одеяло. Глубоко вдыхаю запах табака и твоего тела, запах холодного осеннего вечера.
– Тебе интересен этот набросок?
– Да.
– Знаешь, Сей, я всегда руководствуюсь одним правилом. Если сюжет вызывает у меня чувства, если он заставляет меня улыбнуться и заплакать, я напишу его. Я изображу это предельно четко, так, чтобы любой смог почувствовать то же самое, взглянув на мою картину.
– Ты играешь чувствами людей?
– Нет, я их воскрешаю.
Пристально вглядываюсь в синеву твоих глаз. Воскрешаешь? Черт, да ты прав. Не просто воскрешаешь, ты даешь им жизнь.
– Обними меня.
*
Когда ты попросил меня об этом, я был счастлив, Сеймей. Я был безумно, безраздельно счастлив.
У тишины в этом доме был ореховый цвет, она пахла свежими опилками.
Ты ушел в душ, а я выпускал в потолок довольные дымные кольца.
– Ты долго, Сей, я скучал.
– Там проблемы с выключателем, так что, когда пойдешь, осторожнее.
– Иди ко мне.
– Мне нужно уехать, Соби.
– Что?
– В Семи Лунах какой-то переполох, меня вызывает Совет.
Я устало пожал плечами и запрокинул голову. Тяжело было смотреть на тебя. Четырнадцать дней вместе. Никакой связи с внешним миром. Выпьем за это. Я мог придумать, что бы там происходило, в эти оставшиеся двенадцать дней. Мог нарисовать картины. Ты бы смеялся и плакал, глядя на то, что упустил.
– Сей, я…
– Соби, это важно. Я член Совета. Никто не знает об этой поездке, любые ложные вызовы можно отмести. Если они позвонили, то это что-то серьезное. Соби, пойми.
Перед моими глазами сегодняшний закат, твои грязные джинсы и мокрые кеды. Ты пил шампанское, ты был только моим.
– В любом случае, я останусь.
– Агацума, твою мать, это моя гребаная жизнь. Понимаешь ты это или нет?!
– Чего ты от меня хочешь, Сей?
Твой формальный тон, срывающийся на крик. Твоя выдержанность, трещащая по швам из-за чувства вины. Но ты всегда куда-то рвался, мой неустанный господин Аояги. Ты всегда что-то искал. Намного большее и интересное. Я не мог тебе этого предложить? Пусть, подумал я тогда.
В том мире снаружи мы играли ужасные роли. Ошейник на горле каждое утро напоминал мне об этом. Я ненавидел тот мир, хотя и был его частью.
– Не знаю. Мы играем с тобой, притворяемся. Так ведь надо, но только кому? Этому ублюдку Минами Ритсу? Скажи мне, Агацума?! Мне наплевать на Совет! Мне нужна свобода действий, но никто, кроме меня самого, не подарит мне эту свободу! У меня нет достаточных сил и средств, чтобы соперничать с ними.
Что-то оборвалось тогда внутри меня.
– Я хочу, чтобы ты остался.
– Кретин! Ты все только усложняешь!
Ты набросился на меня с кулаками, пытаясь силой выбить разрешение, прощение, напутствие.
*
Соби, что же ты творишь? Ты же видишь, как все это сложно. Уехать от тебя… горло перехватывает моментальный спазм. Меня трясет от одной только мысли об этом. Если я уеду, то уже вряд ли вернусь. Все будто сговорились, пытаясь забрать у нас эти долгожданные часы. Безумие. Не хочу верить… но эта гребаная реальность никуда не испарится, а проблемы надо решать.
– Все, все хватит. Перестань, – твой голос не приносит никакого успокоения.
– Соби, гад... ОТПУСТИ УЖЕ МЕНЯ!
Вырываюсь из твоих рук, заталкиваю вещи в рюкзак и чуть ли не бегом несусь к выходу. Краем глаза успеваю заметить, что ты все так же смотришь в потолок, выдыхая сигаретный дым.
Хлопаю дверью за своей спиной. Сырость тяжелым грузом наваливается со всех сторон. Ты никогда не врешь мне, Соби. Зато я лгу всему миру.
На Рицку вновь напала мать, он наверняка молчит о том, что она на самом деле с ним сделала. А Семь Лун… пригласили меня для встречи с Акаме Нисеем, природным бойцом Beloved.
*
Я приказывал себе принять все как есть. Но разве это возможно? Переделать, отказаться, промолчать. Отпустить то, чего ждал долгие годы. Сеймей, мой бескомпромиссный агнец. Ты всегда делал то, что должен. Я мог поступить так же, но отчаянно не хотел этого. Слишком много свободы поселилось тогда в моем разуме. Смыслом этой свободы был ты.
На кухне в медной турке поднималась шоколадная кофейная пена. В окно стучал унылый осенний дождь. Клены все так же пылали на холодном ветру. Я не ждал, что ты вернешься. Или ждал, но не признавался себе, пытаясь забить реальностью утопию своих надежд.
Следующим утром я не видел солнца. Темно-бордовые листья покрывали землю. Я снова забыл свои очки. С волос падали дождевые капли.
Мокрый асфальт под босыми ногами. Обувь пришла в негодность еще два дня назад. Отмахнулся от налетевшей багряной вспышки, резные края кленового листка чернели следами близкой смерти. Мокрые джинсы облепили ноги. Я хотел найти в себе специальную кнопку, что отключает все чувства. Я не хотел рисовать, говорить, молчать. Я просто шел куда-то.
Места, где мы смеялись, где мне было хорошо. Я омрачал их своим унынием.
Знакомая мелодия словно разбудила меня тогда. Я шел на звук, искал в тесном сплетении веток. Я хотел, чтобы это был ты. Всем сердцем, всей душой, всей своей сутью я мечтал об этом. Царапая кожу, разрывая ткань, я добрался до все еще «живого» телефона.
– Сеймей!
– Нет, мой мальчик, это Ритсу-сенсей…
*
К ЧЕРТУ ВСЕ!
Я врываюсь в маленький дом, со всех сторон окруженный лесом. В запах табака и древесных опилок.
Поздний вечер. Гребаное время, оно играет сегодня не за мою команду. Несколько часов я маялся на одной из конечных станций, потому что уснул и заехал совсем не туда, куда мне было нужно. Это был последний ночной поезд. С трудом дождавшись утра, я прыгнул в толчею народа и еле выдержал этот бесконечный путь обратно.
Я передумал столько, что волосы становятся дыбом. И ты знаешь, Соби, я принял решение. Единственно верное и важное. Я решил.
Мне не нужна Система, Семь Лун, боец. Я смогу выжить без этого дерьма. Я знаю, что прецеденты есть, и я далеко не первый, кто отказывается от жизни в Системе. За эти долгие часы я успел обдумать все, что скажу на Совете, кому передам дела, как аргументирую. Куда пошлю Ритсу… Все решено.
– Агацума!
Ты сидишь на кухне. На столе чашка нетронутого кофе, выкуренные сигареты, не вмещающиеся в переполненную пепельницу, и телефон. Мокрые волосы, грязные джинсы, босые ступни.
– Агацума, что с тобой? – вцепляюсь в насквозь промокшую легкую куртку.
Трясу, пытаюсь добиться от тебя хоть какой-то реакции. Ноль. Ничего. Абсолютно ничего.
– Соби, посмотри на меня, я прошу тебя. Соби, ответь мне. НЕ МОЛЧИ, ЧЕРТ ТЕБЯ…
Прижимаю тебя к себе, целую чуть теплые бледные губы.
– Хватит, Сей.
Ровным, четко выверенным движением ты отстраняешь меня.
– Что с тобой?
– Все в порядке.
Ты идешь в комнату, переодевшись, выбрасываешь мокрую одежду в мусор. Все движения предельно точны, ничего лишнего. Какой же я идиот, не я один в этом мире способен принимать решения…
Собираешь волосы в хвост, кладешь в рюкзак зубную щетку, сигареты, зажигалку… телефон.
– Ты ничего не заметил, Агацума?
– Не волнуйся, Сеймей. Ты не должен…
– Мне нужно тебе кое-что объяснить. Я… принял решение.
Ты обрываешь меня коротким жестом.
– Не трудись. У меня новая жертва. Я возвращаюсь домой.
Я не могу вымолвить и звука. Тяжелая деревянная дверь хлопает перед моим носом.
*
Сей, любимый, я помню тот день…
– Ты плачешь? – ухватив за локоть угрюмого подростка с лиловыми глазами, спрашиваю я.
В его руках так и не зажженные в суматохе прощальной церемонии благовония.
– Что ты прицепился?! Отпусти меня! Ты кто?!
– Я твой боец, Рицка.
– Откуда ты знаешь меня?
– Бойцы… Сеймей не рассказывал тебе?
…помню, как проснулся счастливым в тот день, как улыбнулся своему отражению в зеркале и написал на запотевшем стекле 愛 («ай» — «любовь»)…
@темы: СобиХСэмей, Слэш, Фанфики
Для этого и пишу в шапке AU, OOC. Но если даже с этим вступлением ничего не понятно... То могу лишь процитировать:
" Все что сделал я - все напрасное.
...
Если б смог бы я, то повесился
На рогах у малого месяца
Только всей луны кряжести
Не сдержать вины моей тяжести." (с)
1. Сеймей часто взрывается, даёт волю чувствам, использует ненормативную лексику. Но в каноне он известен как человек весьма сдержанный, любезный со всеми, трудно поверить, что даже наедине с самим с Соби он может быть другим
2. Тогда к чему было…, – Сеймей, кажется, мы договаривались, – тихо сказал я, заходя на кухню. и т.д. - Пахнет лёгким недовольством. Хотя Соби всегда и во всём беспрекословно слушал Сеймея.
3.Это, может, уже немного глупо, но: здесь персонажи вступают в сексуальные отношения, тогда у Сеймея уже не должно быть ушек. В каноне они же есть всегда.
Лучше Серпенсортии ещё пока никто не написал...
Хороший автор Серпенсортия. Но причем тут она? Фиков с парой Сеймей/Соби я у нее как-то не припомню.
Отрезанный ломоть хлеба
В каноне они же есть всегда.
В шапке - АУ и ООС. Это альтернативная реальность, в которой герои - вот такие. Без ушек, с иными характерами, сложившимися под влиянием той самой АУ, с другими событиями и развилками выборов.
Насколько я помню в "Я тебя научу" они присутствуют.
Но причем тут она
Для всех остальных может и не причём. Просто для себя я констатирую: лучшего "видения" сюжета (лучшего - для меня) я ещё не встретила (хотя не утверждаю что их нет). Я высказала своё мнение по прочтение данного произведения. Не больше. Кто-то может со мной не согласиться. Никаких претензий (с моей стороны).
но.. совершенно не в моём виденье сюжета (гомен). Лучше Серпенсортии ещё пока никто не написал...
А здесь, что, конкурс "Кто напишет лучше Серпенсортии"?
Сравнивать авторов - худшее проявление невоспитанности и низкого уровня культуры.
Я не набиваюсь в образец культурности. Если автор и его "фанклуб" так боится мнения читателей и сравнения не в свою пользу - лучше не предъявлять широкой публике свои произведения, а зачитывать в узком кругу восторженных почитателей.
прочла с удовольствием) для меня хватило всего, эмоции великолепны.
Творите и дальше