Фанфик

[sans-amour]

Название: Коробка
Автор: Yumeni
Рейтинг: G
Персонажи: Соби, Рицка, Яей мельком.
Жанр: ангст
Предупреждение: ООС, POV Рицки
Дисклеймер: все права на персонажей принадлежат Коге Юн
Саммари: Всё проходит.
От автора: Это мой первый фик, так что прошу сильно не бить =))

Столько альбомов, отдельных фотографий, зарисовок и просто записок друг для друга, что кажется, будто они вмещают целую жизнь, а не несколько лет. Ах да, еще видеозаписи. Рицка водрузил на получившуюся кучу стопку дисков. Диски грозили свалиться, поэтому пришлось их снять и просто положить рядом с альбомами. Да, такое следует назвать «Архив Аояги Рицки и Агацумы Соби». Хотя, нет, слишком официально. Просто «Архив Рицки и Соби». «Просто наш архив, наша память, наша жизнь. Только моя и Соби».
- Привет.
- Ох… - Рицка испугался и обернулся. Он не слышал, как Соби вернулся домой, не думал, что он вернется так скоро. Рицка еще рассчитывал успеть сложить все это в коробки.
Соби вальяжной походкой прошелся между открытых чемоданов и плюхнулся на постель, закуривая.
- Ну как? Все нашел? – спросил он, подбирая под себя ноги и зажав в зубах дымящуюся сигарету. Отсутствующий равнодушный взгляд скользил по разбросанным вещам, по стопке альбомов на столе.
- Да. Кажется, - Рицка почесал затылок. – А ты как сходил?
- Отлично. Взял как раз последние билеты.
Соби не смотрел на него. А если смотрел, то не видел. Старался слышать, но Рицка знал, что он не может. Давно такого не было. Полное погружение в себя.
«Куда ты все время сбегаешь, Соби? Что есть там, чего нет у меня?»
- Как думаешь, мы правильно поступаем, что уезжаем? – спросил Рицка, присев на корточки и раскрыв коробку.
- А?
Опять эта стена. Хочется нагрубить. Закричать. Он не слышит. Не хочет слышать.
- Я спрашиваю, правильно ли уехать? – повторил он натянуто ровным голосом.
Соби лег на спину. Теперь его холодный взгляд был устремлен в потолок. Еще лучше.
- Мы ведь уже все решили. Ты передумал?
- Нет. Я устал от этого города. От всего здесь устал.
Недосказанность этой фразы повисает между ними. Можно еще добавить, что они устали друг от друга. Правда ли это? Возможно ли это? Десять лет вместе – не так уж мало. Устали? Рицка не знал. Но каждый раз, когда Соби проваливался в себя, ему становилось страшно. Дико страшно. Он боялся видеть в его глазах равнодушие, желание одиночества - невидимый текст, который способен прочесть только тот, кто знает его также хорошо, как Рицка: «Я устал». Но ведь он свободен. Никто его не держит. Если ничего больше нет, зачем держаться за обломки? Эта мысль пугает. Ничего больше нет.
Теперь стопка воспоминаний на столе уже не вызывает в нем чувства трепетной ностальгии, теперь она внушает панику. Как будто подводит итог, ставит точку.
- Соби… Мы сходим туда перед отъездом?
- Да, если хочешь.
Могила Сеймея – это место, о котором они почти не говорят. Рицка никогда не произносит этого словосочетания. «Могила Сеймея». Даже звучит жутко. Он вообще не произносил больше имя брата, словно одно только имя способно было заставить его снова вернуться. И Соби тоже не произносил. Для них место, где похоронен Сеймей, стало просто местоимением: там, туда, оттуда.
Рицка знал, что Соби бывает там очень часто. Чаще, чем сам Рицка. И особенно его прогулки на кладбище учащаются в такие вот «периоды отсутствия», как Рицка окрестил их про себя. Что он ищет там? Свое прошлое? Что-то, что утрачено безвозвратно и что уже невозможно заменить ничем? Рицка не хотел так думать. Он хотел верить, что Соби не скучает по нему, и только повторял без конца одними губами: «Пожалуйста, пожалуйста, пусть я буду не прав». И только холодный и пустой взгляд Соби давал ему один и тот же ответ. Никакой надежды.
Время. Теперь Рицка считал его своим главным врагом. Время забирает все, что тебе дорого. И однажды оно заберет у него Соби. Однажды Рицка проснется один. И, возможно, почувствует облегчение. Рицка отметил, что эта мысль уже не внушала ему такого страха, как раньше. Вообще ничего не внушала, никаких больше эмоций.
Он посмотрел на часы. Время - враг и одновременно спаситель. Может, нужно просто оставить все как есть? И время само сделает все как надо?
Стрелка часов не двигалась с места.
- Села батарея, - прошептал Рицка, сам не зная, к кому обращается, и поднялся с пола, мельком взглянув на «итог своей жизни», который нужно было упаковать до завтрашнего утра. Он ничего не чувствовал.
- Соби, я в магазин схожу, - сказал Рицка, стараясь не смотреть на него, не наткнуться нечаянно на его взгляд. – Батарейки для часов нужно купить.
В ответ было только едва слышное «угу», из чего Рицка сделал вывод, что Соби ответил бы также, даже, если бы он заявил, что идет в бордель. «Угу, Рицка. Мне все равно».
«Что ж, тогда и мне все равно».
В парке было промозгло и тихо после недавнего дождя. Мокрая податливая земля проминалась под ногами, сухие листья прилипли к кроссовкам. Рицка вышел на асфальтированную дорожку и начал вытирать подошвы, сначала спокойно, потом с какой-то болезненной, непонятно откуда взявшейся яростью, топая ногами, ругаясь. Зачем он вообще сюда пришел? Неужели не было лучшего способа прогнать навязчивые воспоминания? Ведь здесь, в этом месте, они всегда будут жить.
Из головы все никак не шло его «угу». Краем глаза Рицка все-таки заметил, как при этом его расслабленные пальцы ленивым жестом стряхнули пепел на пол. Было время, когда Соби тут же вскочил бы с возгласом: «Я с тобой!». А он, Рицка, ворчал бы, что даже в магазин ему нельзя сходить одному. И как он был бы при этом счастлив! А потом они накупили бы кучу какой-нибудь ненужной ерунды и, придя домой, долго недоумевали бы, зачем им все это вообще понадобилось. И они бы долго смеялись, дурачились. Целовались. И оба были бы уверены, что это никогда не закончится. Как безумные, пьяные связью, возможностью быть вместе, пьяные друг другом. А когда это ушло (да, Рицка больше не боялся признать, что это ушло), сначала ему было очень больно, и Соби, наверное, тоже. А после Рицка уже ничего не чувствовал. Иногда тоска возвращалась, впивалась холодными тисками в горло, но теперь это происходило все реже. Скоро все пройдет. И станет легко. Наверное.
Лавочки все были мокрые, а так хотелось сесть и ни о чем не думать. Но возвращаться домой с мокрыми штанами тоже не было никакого желания.
Закат догорал в небе огненно-красными полосами, которые словно перечеркивали полосы холодного сиреневого и голубого оттенков. Ни одного облака, лишь это марево неистово ярких цветов, будто небо было ледяным озером, на поверхности которого колыхались языки пламени.
Наверное, завтра будет холодно… Еще холоднее, чем сегодня.
А еще завтра они уедут. Оставят могилу Сеймея, на которую больше не опустят букета белых хризантем, оставят свой дом, стены которого помнят каждый шаг, каждый стон, каждый вздох и счастливый звонкий смех. Оставят и этот парк, немой и темный сейчас, искрящийся солнечным светом – когда-то. Они заберут с собой только большую картонную коробку, которую задвинут в самый дальний и пыльный угол своего нового дома. И это единственное, что будет связывать их там. Рицка никогда не думал, что всю жизнь можно упаковать в коробку. Так просто. И ничего не чувствуешь.
А еще, кажется, снова дождь сейчас пойдет.
- Эй, Рицка! – окликает мужской голос с легкой хрипотцой, которую Рицка не помнил в нем раньше.
Это был Яей. Рицка улыбнулся. Они не виделись около года.
Яей стал высоким красивым юношей, астма не помешала ему начать занятия спортом и жениться на теннисистке, с которой он познакомился в старшей школе.
- Почему ты не сказал, что уезжаешь? – первый вопрос после дружеских объятий. – Я бы пришел попрощаться!!!
- Не знаю. Не люблю я прощания. Глупо это как-то.
Глупо. Все глупо. И эта встреча тоже. Когда-то они были втроем: Рицка, Яей и Юйко. Когда-то они решили никогда не разлучаться, учиться и работать вместе. Они любили строить планы, каждый раз все более невероятные. Наверное, они действительно были очень хорошими друзьями. Просто так получилось. Жизнь раскидала их по разным уголкам этого крохотного душного мирка, и дороги друг до друга оказались настолько велики, что на их преодоление у них не хватало ни сил, ни времени. Ни желания. Глупо было мечтать обо всем этом.
- Как Соби?
Рицка вздрогнул. Яей смотрел на него, не моргая.
- Нормально.
А что он еще мог сказать? Рицка и сам не заметил, как научился врать автоматически. Стандартные вопросы – стандартные ответы. Здесь нет места наивным детским мечтам.
Они немного погуляли по парку, а когда попрощались, Рицка не ощущал ничего кроме звенящей пустоты. И что-то было безвозвратно утрачено. И Рицке казалось, что его разобрали и собрали заново, забыв несколько деталей. А внешне почти ничего не изменилось. И так будет всегда. Рицка знал, что на своем пути ему еще много деталей предстоит потерять.
Высоко в небе пронзительно закричала птица, и ее крик расколол немое безмолвие на тысячи не связанных друг с другом осколков-звуков.
Когда Рицка шел домой, тянущее чувство пустоты и горечи усиливалось, отравляло, выбивало из последних сил. Я так не хочу, чтобы что-то еще менялось, думал он. Пусть лучше все останется как есть. Тогда больше не придется терять.
Когда Рицка вернулся, Соби сидел за столом, уставившись безжизненным взглядом в лежащий на коленях альбом. Его волосы были мокрые, на плечах лежало длинное бежевое полотенце. Конечно, ни про какие батарейки он не спросил. Может, забыл, а может, просто знал, что это был всего лишь повод.
- Есть хочешь? – спросил он, откладывая альбом и вставая.
- Нет.
Больше ничего не говоря, с усталым вздохом, Соби прошел мимо него и вышел из комнаты. В воздухе остался легкий запах сигарет, вымытых волос и пены для бритья.
Рицка подошел к столу. Альбом был открыт на странице с фотографией Сеймея.


* * *


Память – удивительная вещь. Позволяет погрузиться в прошлое и даже на какой-то момент испытать слабое подобие того, что уже было испытано, пережито, забыто.
Рицка смотрел и пересматривал альбомы всю ночь. Как только Соби уснул, Рицка бесшумно выскользнул из постели, прошелся на цыпочках по ледяному полу, задерживая дыхание всякий раз, когда скрипели половицы. Соби нельзя будить не только потому, что будут вопросы (а, скорее, их не будет), а еще и потому, что завтра трудный день. Ему нужно отдохнуть.
Рицка начал с тех, где он был еще мальчиком. В основном фотографии того времени состояли из прогулок в парке и нескольких поездок в Иокогаму. И Соби здесь улыбался так беспечно. И у них было еще так много времени.
Это было время, когда они всегда гуляли, неизменно держась за руки. Рицка раздражался, что Соби идет так медленно, и постоянно тянул его за собой.
- Пойдем же быстрее! Юйко и Яей, наверное, давно ждут нас! Соби!
Но Соби как будто нарочно замедлял шаг. Смотрел на Рицку и улыбался чему-то своему.
- В следующий раз пойдем гулять одни, чтобы ты из-за них не беспокоился, - ответил Соби.
- Это из-за тебя я беспокоюсь! Ты что, ходить разучился?!
- Да… Что-то я устал немного. Ноги совсем не гнутся. Может, посидим где-нибудь?
По его довольной ухмылке никогда не скажешь, что он устал.
- Прекрати симулировать! Ты просто не хочешь гулять с моими друзьями!
- Ой, что-то в ногу вступило…
- Соби! Я все равно тебе не верю! Ведешь себя как старый дед!
- Посмотри, какая замечательная тихая лавочка, - гнул свое Соби.
- Соби, если мы сядем… - Рицка запнулся, смутился. – Они нас точно никогда не дождутся.
- А ты позвони им и скажи, что мы задержимся. Они отлично проведут время вдвоем. Хочешь мороженое?
Это было время, когда они могли бесконечно долго болтать о пустяках, спорить или просто молчать и есть мороженое, например. Это было время, когда они могли все.
Однажды, уже когда Рицка учился во втором классе средней школы, Соби залез к нему в комнату, как обычно, через балкон. Рицка тогда слишком устал, чтобы ругаться, и слишком соскучился, чтобы выгонять его.
- Смотри, что у меня есть, - сказал Соби, разжимая ладонь, которая тут же засветилась в полумраке комнаты живым теплым светом.
- Светлячок! – воскликнул Рицка. – И как ты только умудрился залезть вместе с ним?
Соби засмеялся, и Рицка подхватил его смех. И сразу на сердце стало легко, тепло, радостно.
Светлячок взлетел к самому потолку, потом опустился, сделал круг по комнате. Рицка и Соби смотрели на этот крошечный живой огонек, не отрываясь, затаив дыхание, а потом Соби сказал:
- Ложись-ка ты спать, Рицка. Завтра в школу.
- Нет, Соби! Так красиво! Я теперь совсем не хочу спать!
- Ты должен высыпаться. Ты же растешь.
- Сам ведь мне этого светлячка притащил!
Рицка лег спать, а Соби сел на краешек его кровати, поправляя мальчику одеяло.
- Что ты со мной, как с маленьким возишься? – удивился Рицка. В его голосе тогда не было упрека. Ему нравилась спокойная улыбка Соби в полумраке комнаты. Ему нравилось видеть Соби таким умиротворенным.
- Мне просто нравится заботиться о тебе, Рицка.
Они еще долго шептались в темноте. Рицка чувствовал, как усталость и сонливость наваливаются на него, но изо всех сил старался не закрывать глаза. Еще немножко. Совсем чуть-чуть побыть здесь, послушать его глупости, на которые у Соби просто талант, его приглушенный смех, посмотреть, как блестят его глаза в темноте. Если уснуть – все это исчезнет, и Рицке снова придется проснуться одному тусклым равнодушным утром.
Это было поистине удивительное время. Ведь Соби умел удивлять как никто другой. Рицка дивился его бесконечной изобретательности по части всего, что касалось сюрпризов. Рядом с Соби каждый день превращался в сплошной сюрприз. Рицка мог ни с того ни с сего обнаружить с утра у себя в постели розы, а вечером Соби только пожимал плечами с невинным видом: «Понятия не имею, что это может значить. И, вообще, ты думаешь, это я?». А Рицка краснел и верещал:
- А кто же еще это может сделать?!
- Ну, может, у тебя появились поклонницы?
- Которые залезли ко мне на балкон?!
- Ну, может, они сильны в занятиях спортом…
И доведенный до отчаяния Рицка, сгорая от стыда, выгонял Соби, так и не получив от него внятных объяснений. И весь вечер он, насупившись от обиды, смотрел на ненавистные розы в вазе, а засыпая, почти начинал верить, что во всем действительно виноваты тайные поклонницы. А утром находил на том же месте новый букет, еще более шикарный, вместе с запиской: «Не волнуйся, это от меня. Извини, что расстроил тебя вчера. Люблю. Соби». И Рицка улыбался, смеялся со слезами на глазах, вдыхая нежный, едва уловимый аромат и не переставая ругать глупого Соби.
А было время, когда они взяли моду писать друг другу записки, сначала по делу, а потом из-за всякой ерунды. Теперь этих записок накопилась целая пачка, которую Рицка хранил в файле и как раз собирался убрать на самое дно коробки, но зачитался, привлеченный живостью, напряженностью и нетерпением каждой строчки.
«Соби, прекрати вынуждать меня на эти глупости. Мы живем в одном доме и мы не глухонемые!»
«А, по-моему, очень даже милые глупости (улыбающаяся рожица в очках). Я сегодня вернусь поздно, так что, уже хочу увидеть тебя. Не жди меня, как в прошлый раз, ложись спать. А я сейчас пишу и слушаю, как «шумит море» в той большой ракушке, которую ты нашел на берегу в Иокогаме. Я помню твои нелепые красные шлепанцы со звездами, в которых ты был в тот день, и которые к вечеру жутко натерли тебе ноги. Помню, как ты разулся, когда мы дошли, наконец, до пляжа и побежал босиком, размахивая руками и крича от восторга. Ты был такой смешной и милый! Давай еще обязательно туда съездим этим летом. Ладно, мне пора. Увидимся утром. Целую».
«Спасибо, конечно, за «нелепые красные шлепанцы»!!! Это ты их купил, между прочим! Но съездить туда еще раз надо, это точно. Ты просил тебя не ждать, но надеюсь, что все равно не усну. Не хочу ждать до утра».
Странно, но эти записки существовали как бы сами по себе. Они никогда не говорили о них, словно это какая-то отдельная часть жизни, а может, и не их жизни вовсе. Даже упреки по поводу тех же самых посланий высказывались Рицкой письменно. Что-то вроде этого: «Опять ты их по всему дому разложил! Неужели нельзя написать все, что ты хочешь сказать, на одном листочке?! Чтобы, когда я вернусь, на полу ничего не было! Считай это приказом!»
А когда Рицка возвращался, он находил листочки склеенными, а Соби - улыбающимся, и уже ни в чем не упрекал его.
Убирая последний альбом в коробку и накрывая его газетой, Рицка с усталым равнодушием подумал, что он даже не заметил, как все это исчезло из их жизни. Это происходило так медленно, но верно, сродни смертельной болезни, которую замечаешь только когда пора заказывать гроб.
Уже рассвело, когда Рицка задвинул коробку под стол, накинул куртку и вышел на улицу. Он знал, что Соби скоро проснется, поэтому хотел опередить его и прийти туда первым, чтобы попрощаться с ним в одиночестве. Соби, наверное, хотел того же, и Рицка ощутил какую-то неприятную мрачную радость от мысли, что он отнимает у него такую возможность.
Следующей весной могила Сеймея уже зарастет травой, потому что некому будет убраться здесь. Рицка сел на корточки. Так тихо. Некому будет положить цветы. Рицка приложил ладонь к холодному камню. Скоро он нагреется на солнце. Но некому будет провести по нему рукой и смахнуть пыль. И Рицка не испытывал ни капли сожаления по этому поводу. Вообще ничего не испытывал. Когда он успел стать черствым и циничным? Скоро, наверное, он станет похожим на Сеймея.
Но ведь Соби тоже изменился. Между тем Соби, которого Рицка встретил в двенадцать лет, и тем, с которым он жил, лежала огромная пропасть. Он менялся на протяжении всех десяти лет, причем Рицке всегда казалось, что в лучшую сторону. Как так случилось, что они совсем отдалились друг от друга? Наверное, виновата все та же медленная, но верная смертельная болезнь по имени «время».
Рицка отнял заледеневшие руки от могильного камня и сжал их в бессильные кулаки. Почему даже сейчас, когда он пришел попрощаться с братом, он не перестает думать о Соби? Почему он никак не может перестать сожалеть? Сожалеть обо всех своих невыполненных обещаниях, о том, что они больше так и не съездили в Иокогаму, хоть и собирались не один раз. Сожалеть, что тогда он так хотел дождаться Соби, но все равно уснул. Сожалеть о том, что он так и не признался, что очень радовался, когда получил розы, а только снова накричал на Соби. О том, что он не разрешал ему разбрасывать записки по комнате. О том, что Соби больше никогда не приносил ему светлячков. О том, что когда Соби изображал, что у него болит нога, он уперся и не согласился сесть на лавочку и купить мороженое. О том, что он так больше ни разу и не надел те нелепые красные шлепанцы. О том, что он уже ничего не может изменить. О том, что уже не любит его. Так сильно.
И эта боль была такой неожиданной, сильной, тупой, когда хочется плакать, но не можешь, а только сгибаешься пополам, морщишься и судорожно ловишь ртом воздух, как в приступе удушья.
- Рицка.
Рицка испугался, обернулся и, теряя равновесие, чуть не свалился в траву. Соби смотрел на него, приподняв левую бровь.
- С тобой все нормально?
- А… Ага, - дыхание немного выровнялось. Рицка встал на ноги.
- Я думал, ты купишь цветы.
- А я думал, что ты купишь, - Рицка улыбнулся, хоть вышло неестественно и бледно. В горле все еще стоял ком, который он никак не мог проглотить. Во рту появился противный соленый привкус, словно слезы застряли где-то там, в пути, свернули не туда, и вместо того, чтобы вылиться из глаз, оказались на языке.
- Что-то ведь случилось, да? – спросил Соби.
- С чего ты взял?
- Ты бледный. Не выспался?
Рицка был немного озадачен таким пристальным вниманием к своей персоне, ведь он уже успел забыть, когда Соби последний раз интересовался его состоянием. Может, это всего лишь дежурная забота? Привычка, которая выработалась у человека, который так старательно оберегал его детство?
- Я… По правде говоря, я вообще не спал. Все перебирал вещи, укладывал в коробки…
- Всю ночь? Нельзя же так, Рицка! Ты можешь пойти пока поспать. Время еще есть, а я могу сходить за цветами и оставить их здесь.
Так вот в чем дело. Соби хочет выгнать его, чтобы остаться одному на могиле его брата. Ни удивления, ни огорчения. И снова противный привкус во рту.
- Соби… Прости меня.
- Что? За что?!
- За то, что я так и не смог стать для тебя тем, кого ты хотел бы видеть рядом с собой.
- Рицка…
- А еще за то, что я постоянно кричал на тебя из-за всякой ерунды… и, - судорожный вдох. – И за то, что обещал поехать в Иокогаму позапрошлым летом, но не поехал, потому что сослался на работу. А ведь я знал, что ты очень хотел поехать… И мне так жаль, что я обещал так много, но делал так мало… Прости. Прости меня, Соби! Я так хотел бы все изменить! – Рицка дрожал от глухих бесслезных рыданий, и когда Соби подошел и обнял его, он задрожал только сильнее. Он так сожалел, что не может больше плакать как в детстве.
- Успокойся, - говорил Соби, и голос его был таким далеким, словно принадлежащим совсем другому человеку. И Рицка с тупой яростью сжимал в пальцах рубашку на его спине, царапая кожу, словно желая убедиться, что перед ним Соби, которого он любил. Любил.
Все проходит. И это тоже пройдет. И станет легко. Наверное.
- Тебе не нужно извиняться, Рицка. Все нормально. Все так, как должно быть.
- Нет! Все не нормально! Ты скоро бросишь меня!
- Вот еще. С чего мне бросать свою Жертву?
- Да забудь ты уже, что я твоя Жертва! Если я тебе в тягость, лучше уходи!
Тишина. Рицка разжал пальцы. Соби вздохнул.
- Ты мне не в тягость, Рицка.
И это все? Его голос такой бесцветный, усталый.
- Не стоит так переживать о том, что прошло.
- Но… - Рицка замер. Он понял, что Соби все знает. Знает, что Рицка плачет по ушедшей любви, по цветам, что завяли в его сердце, по всем несбывшимся мечтам.
- Не плачь, потому что это прошло, улыбнись, потому что это было, - прошептал Соби ему на ухо. – Ну же, улыбайся. Я хочу, чтобы ты всегда улыбался для меня, Рицка. Давай. Я же не плачу.
И хоть голос Соби и дрожал, когда он произносил это «Я же не плачу», Рицка нашел в себе силы, чтобы улыбнуться так искренне, как он всегда улыбался только Соби.
- Ты прав, - сказал он. – Незачем плакать. Мы будем улыбаться.
- Хороший мальчик, - усмехнулся Соби, целуя его в лоб.
И они пошли домой, купив по дороге мороженого, смеясь и болтая о пустяках. И даже, если сегодня они уедут, навсегда оставив свое тяжелое, но такое дорогое прошлое, и начнут новую жизнь в новом доме, большом и светлом, но таком тесном для двоих, что им придется расстаться, думая только о том, кому достанутся все эти обрывки и осколки прошлого счастья, которые Рицка задвинул под стол, уходя, даже если такое все-таки случится, то сейчас Рицка просто улыбался и ел мороженое. И в такие моменты ему казалось, что совсем ничего не изменилось.