Автор: Motoharu
Бета: Librari
Пейринг: Рицу/Соби
Рейтинг: G
Жанр: ангст
Размер: зарисовка
Дисклаймер: эх... не дано мне ничего...
Саммари: Так они и жили (с) Librari
читать дальше
Аригато, сенсей
Я сидел на подоконнике и смотрел в мир. В мире было пасмурно и безнадёжно. Шёл дождь, мелкий, серый… кап-кап по жестяному подоконнику, обречённая песнь осени. Резкие порывы ветра срывали с деревьев листья и бросали их на землю, под ноги редким прохожим. По телу пробегала невольная дрожь, и хотелось втянуть голову в плечи, сжаться в одну точку, так, чтобы не было, так, чтобы не болело, чтобы в глазах не щипало. Да и что такого в этом дожде? Что такого страшного в этой пустой, размытой улице? Всё как обычно, как всегда, как вчера, как сегодня днём, утром… а вот сейчас хочется исчезнуть, открыть окно, выпрямиться, встать в полный рост, вдохнуть сырой холодный воздух, так много, чтобы захлебнуться, раскинуть руки и прыгнуть, прыгнуть в мир… Навсегда оторваться от всего привычного, от обыденного, от навязанного. Слёзы отчаяния жгут щёки. Нельзя. Нельзя. Нельзя, чтобы он видел. Но грудь уже рвётся от невольных рыданий, навзрыд, взахлёб. Ужасная осень, кто тебя выдумал, глупая осень?
Холодное, стекло холодное, как то, что должно быть внутри. Идеально холодное сердце. Пульс восемьдесят в минуту. Он никогда не видел, как я плачу – это моя гордость, моё достоинство, моя выдержка.
Двое мальчишек быстро выбежали из подъезда, раскрыли яркие пятнистые зонты и, смеясь, поспешили по гравиевой дорожке к витой ограде, за которой их ждала чёрная машина с тонированными окнами. Родители приехали забрать их на выходные, спрятали за тёмными окнами своё счастье и уехали в темнеющий мир, куда-то где тепло, смех, дом…
Мальчишки учатся из рук вон плохо, но всегда улыбаются, веселятся. Люди любят смотреть на чужое счастье. Почему?.. Не люблю, не хочу, не могу… Завидно, завидно, до боли в суставах, до боли в ногтях и волосах завидно. И нет сил думать, почему всё не так, как хотелось, не так, как раньше, не так, как у всех.
«Ты привыкнешь».
Затыкаю уши, закрываю глаза. Никогда не привыкну, пока жив, не привыкну. Он не знает меня, я другой, я совсем другой… Я умею плакать, я умею чувствовать. Ненавижу осень, ненавижу его, ненавижу этот неправильный, несправедливый мир. Подняться на ноги, открыть окно… закрыть глаза, холодно, свежо, свободно. Мир во мне и я в мире. Всего один шаг…
- Закрой окно, Соби-кун, дует.
Он отрывается от компьютера и бросает всего один взгляд. Останавливающий, остужающий, осуждающий. Сколько таких взглядов было на моей памяти, сколько их ещё будет. Нельзя не подчиниться. Тело замирает, рука сжимает раму, щёки покалывает от мелких холодных капель, рвущихся в комнату. В голове – пустота, в душе – смятение. «Не смотри так на меня!» - кричит внутренний голос, а губы сжимаются сильнее.
- Соби-кун, что за ребячество?
Он опять отворачивается к компьютеру. Бой проигран. Кому нужна моя смерть? Никому. Кому нужна моя жизнь? Моей жертве. Я не имею права оставить её. Не имею…
Закрываю окно, опускаюсь обратно на подоконник. Опять плачу. За окном почти стемнело, в комнате тоже темно, потому он не увидит моих слёз. Да и даже если бы увидел... я не смог бы остановиться. Сорвался, теперь уж нужно дойти до конца, пока пульс не успокоится до нужных восьмидесяти в минуту.
Он встаёт из-за стола, я слышу шорох его шагов, непроизвольно вздрагиваю. Сейчас он будет говорить, что я ничтожен, слаб и безволен. Я готов… я всегда готов. Наказывай, сенсей. Он слегка касается рукой моей головы, гладит, перебирает волосы. Молчит. Невыносимая нежность, запредельная, запрещённая… Я поворачиваюсь к нему лицом, утыкаюсь носом в грудь, дышу его запахом, его теплом. Он позволяет. Опять плачу, но теперь легче, теперь намного легче. Сенсей… сенсей, спасибо.
Холодное, стекло холодное, как то, что должно быть внутри. Идеально холодное сердце. Пульс восемьдесят в минуту. Он никогда не видел, как я плачу – это моя гордость, моё достоинство, моя выдержка.
Двое мальчишек быстро выбежали из подъезда, раскрыли яркие пятнистые зонты и, смеясь, поспешили по гравиевой дорожке к витой ограде, за которой их ждала чёрная машина с тонированными окнами. Родители приехали забрать их на выходные, спрятали за тёмными окнами своё счастье и уехали в темнеющий мир, куда-то где тепло, смех, дом…
Мальчишки учатся из рук вон плохо, но всегда улыбаются, веселятся. Люди любят смотреть на чужое счастье. Почему?.. Не люблю, не хочу, не могу… Завидно, завидно, до боли в суставах, до боли в ногтях и волосах завидно. И нет сил думать, почему всё не так, как хотелось, не так, как раньше, не так, как у всех.
«Ты привыкнешь».
Затыкаю уши, закрываю глаза. Никогда не привыкну, пока жив, не привыкну. Он не знает меня, я другой, я совсем другой… Я умею плакать, я умею чувствовать. Ненавижу осень, ненавижу его, ненавижу этот неправильный, несправедливый мир. Подняться на ноги, открыть окно… закрыть глаза, холодно, свежо, свободно. Мир во мне и я в мире. Всего один шаг…
- Закрой окно, Соби-кун, дует.
Он отрывается от компьютера и бросает всего один взгляд. Останавливающий, остужающий, осуждающий. Сколько таких взглядов было на моей памяти, сколько их ещё будет. Нельзя не подчиниться. Тело замирает, рука сжимает раму, щёки покалывает от мелких холодных капель, рвущихся в комнату. В голове – пустота, в душе – смятение. «Не смотри так на меня!» - кричит внутренний голос, а губы сжимаются сильнее.
- Соби-кун, что за ребячество?
Он опять отворачивается к компьютеру. Бой проигран. Кому нужна моя смерть? Никому. Кому нужна моя жизнь? Моей жертве. Я не имею права оставить её. Не имею…
Закрываю окно, опускаюсь обратно на подоконник. Опять плачу. За окном почти стемнело, в комнате тоже темно, потому он не увидит моих слёз. Да и даже если бы увидел... я не смог бы остановиться. Сорвался, теперь уж нужно дойти до конца, пока пульс не успокоится до нужных восьмидесяти в минуту.
Он встаёт из-за стола, я слышу шорох его шагов, непроизвольно вздрагиваю. Сейчас он будет говорить, что я ничтожен, слаб и безволен. Я готов… я всегда готов. Наказывай, сенсей. Он слегка касается рукой моей головы, гладит, перебирает волосы. Молчит. Невыносимая нежность, запредельная, запрещённая… Я поворачиваюсь к нему лицом, утыкаюсь носом в грудь, дышу его запахом, его теплом. Он позволяет. Опять плачу, но теперь легче, теперь намного легче. Сенсей… сенсей, спасибо.