Название: Урок для сердца
Автор: Luminele
Бета: Кокоро
Фендом: Loveless
Пейринг: Нисей/Семей
Рейтинг: PG-13
Жанр: романтика
Размер: мини
Статус: закончен
Отказ от прав: все права на персонажей принадлежат Kouga Yun
От автора: написан в подарок для  lupi (Арт к фанфику от lupi)
читать дальше

Dori me interimo adapare dori me
Ameno ameno lantire lantiremo dori me
Ameno omenare imperavi ameno
Dimere dimere mantiro mantiremo ameno
Из песни ERA - Ameno

Нисей беспокойно крутился на стуле, раздражённо тряся под столом тапочком. Ему было до отупения скучно! Уходя разбираться с Накахирой, Семей мрачно положил Бойцу на стол целую стопку листов с новыми заклинаниями, приказав к его приходу выучить всё. Нет, конечно, Нисей сам напросился на наказание, доведя вчера ушастого блондинчика до бешенства, но... на хрен было лезть к нему со своими манерами?!
Нисей тяжело вздохнул, с обречённостью пробегая глазами по строчкам в размере хайку, и зло прыснул, наткнувшись на заклинание исцеления.
Забыты раны,
когда ладони скользят
по рёбрам моим.
- Семей точно издевается! - угрюмо произнёс Акаме вслух, с тоской отводя глаза и прикусывая нижнюю губу. - Хотя... если помирать буду, может быть, и дотронется...
Следом шли заклинания ограничения, но легче Нисею не становилось. «И зачем только Семею понадобилось так изощрённо надо мной издеваться?! И, ведь, не подкопаешься, всё по делу!» - надув щёки, Акаме тёр пальцем набежавшие от досады морщинки на лбу, сверля глазами иероглифы на бумаге.
Губами прильни,
разбей оковы моего
одиночества.
- Ага, щазззз... так он меня и поцелует, чтобы оковы снять, - буркнул Нисей, чувствуя, как от разрастающейся в груди обиды на глаза набегает влажная поволока. - Догонит, мать его, и потом ещё раз поцелует...
Тяжёл ошейник.
В его объятьях
я задохнулся.
Акаме достал ручку и молча переправил «я» на «враг». Ещё не хватало убить свою Жертву собственным заклинанием! Впрочем, это натолкнуло Нисея на правильную, но порядком запоздавшую мысль. «Откуда у Семея заклинания для Бойцов? Не сам же он сидел-парился, сочиняя их вечерком...» - от этих мыслей рука Акаме сама потянулась, выводя на бумаге злое о наболевшем.
Две любви сразу
в сердце юноши живут.
Страдают избранники.
«А ничего получилось», - мрачно улыбнулся Нисей и, неожиданно увлёкшись, продолжил марать бумагу, выплёскивая на неё накопившееся...

* * *

Вернувшись, Семей застал Бойца за прелюбопытнейшим занятием - с присущей только ему увлечённостью тот что-то упорно пытался написать на бумаге, ругаясь сквозь зубы и до красноты кусая тонкие губы.
- Ну и чем ты сейчас занимаешься, вместо того, чтобы учить заклинания? - холодно поинтересовался Аояги, не сводя глаз с мгновенно напрягшейся узкой спины.
- В хайку упражняюсь, - судорожно пряча исписанный каракулями листок в ящик стола, ответил Нисей и обернулся к Жертве, ища на её лице результат встречи с Накахирой. - С заклинаниями no problems, я всё уже давно выучил.
- Покажи, - приказал Семей, упираясь бедром в столешницу и скрещивая руки на груди. - Хочу на это посмотреть. Вдруг окажется, что прямо у меня под носом настоящий талант пропадает.
Нисей обиженно поджал губы, остро отреагировав на иронию, прозвучавшую в голосе Жертвы, и с излишним шумом отодвинул ящик стола, вынимая на свет помявшийся листок бумаги.
- Смотри! - яростно прошептал Акаме себе под нос, протягивая Семею желаемое.
Аояги с любопытством заглянул в листок и, едва-едва пробежав глазами по кривоватым строчкам, побледнел, невольно задерживая дыхание. Всё это время Нисей думал о нём...

Переведя красноречивый взгляд на Акаме, Семей ткнул пальцем в верхнее стихотворение и требовательно произнёс:
- Читай! Это приказ, - листок из рук Жертвы перекочевал к Бойцу.
- Пока тебя обнимаю... - краснея и запинаясь, начал Нисей, нервно ёжась под прицелом полночно-синих глаз. - Пряди волос смешались, прямые с кудрявыми.
- Что ты там про себя бубнишь, Нисей, - издевательски хмыкнул Семей, чуть улыбнувшись краешками губ. - А где же чувство? Где ритм? Повтори!
Следующие пятнадцать минут прошли в яростном словесном поединке - Боец пытался прочитать стихотворение, а Жертва неизменно оставалась им недовольна и требовала повторить.
- Пока тебя обни...
- С чувством!
- Пока тебя обнимаю, пряди волос...
- Не верю! Повтори!
- Пока тебя обнимаю... Что ты от меня хочешь, Семей!?
- Не отвлекайся. Ещё раз!
- Пока тебя обнимаю, пряди волос... Прекрати издеваться, я больше не могу!
- Будь серьёзней, Нисей. Ты же Боец и должен понимать, что чем больше чувства будет заключаться в твоих заклинаниях, тем выше окажется их эффект.
- Да чтоб тебя! Пока тебя обнимаю, пряди волос смешались, прямые с кудрявыми...
- Уже лучше, Нисей. Повтори!
- АААААААаааааа...

* * *

- Скажи, чем ты всё время остаёшься недоволен?! - возмущённо воскликнул Акаме, когда его терпение окончательно лопнуло.
- Тем, что твоё заклинание не работает, - слегка улыбнувшись, ответил Семей, предчувствуя, какую бурю в душе Бойца вызовут его слова.
- Да ты... Знаешь, кто!? - Нисей в запале взвился с места, крепко сжимая ладони в кулаки, и ядовито выплюнул. - Ну и сволочь же ты, Семей!
- Прекрати беситься, Нисей, - твёрдо ответила Жертва, раздражённо дёрнув ушком. - И... для разнообразия, включи голову!
- Голову?! - скрежеща зубами, выдохнул Акаме. - Мы не в системе, чтобы заклинание сработало! Или мне стать для тебя Господом Богом?!
Аояги обречённо покачал головой, останавливаясь взглядом на дрожащих от ярости губах Акаме.
- Ты ведёшь себя, как ребёнок, - с грустью произнёс Сеймей и не без сарказма добавил. - Вот скажи, у тебя что, рук нет? Или они находятся там же, где и голова, в отпуске?
- В отпуске... - резко успокоившись, ошарашенно повторил за Жертвой Нисей и, подняв на него недоуменный взгляд, густо покраснел. В происходящее верилось с трудом, но не спросить он просто не мог. - То есть... мне тебя обнять?
- Давно пора было догадаться, - с нотками презрения в голосе ответил Семей, но потом смягчился. - И всё-таки услышать от тебя сорок три раза подряд неплохое хайку оказалось забавно.
- У тебя чёрный юмор, Семей, - сделав шаг вперёд и крепко прижавшись к груди Аояги, прошептал Нисей. Так было гораздо уютнее и... от Жертвы пахло чем-то очень приятным, но он бы никогда не смог сказать, чем именно.
Мягко улыбнувшись Акаме в макушку, Семей прошелестел пальцам по его волосам, остановив руки на лопатках, и ласково прижал мальчишку к себе, шепча:
- Они не смешиваются, потому что ты на голову меня ниже, - в голосе Жертвы прозвучала легкая насмешка, но, прежде чем Нисей успел возмутиться, Аояги добавил. - Надо было сочинить что-то вроде этого...
В кольце твоих рук
нежным соловьём сердце
пело бы всю жизнь.
«Значит, все те заклинания он написал сам», - улыбнувшись Семею в грудь, подумал Нисей, полностью растворяясь в родном тепле, в ровном стуке его сердца и шуме дыхания у себя над ухом.
- Скажи, чем закончился разговор с Накахирой, раз ты сейчас такой... - нарушая установившуюся тишину, спросил, запнувшись на полуслове, Акаме, так и не сумев подобрать определение к свалившемуся ему, как снег на голову, счастью.
- Накахира здесь ни при чём, - едва прикусив губу, ответил Семей, и тёмно-синие глаза заметно просветлели. - Ты думал обо мне, пока меня не было. Это важно, Нисей. Думай обо мне всегда!
- Угу, - Акаме кивнул.
- Завтра ночью у нас дело в Гоуре, ты должен быть готов, - мягко отстраняясь, сказал Семей и, раздражённо ударив воздух хвостом, отошёл к дивану, показывая, что на сегодня с нежностями покончено. - Так что... садись и учи заклинания.
- Да, конечно, я выучу, - ответил Нисей и по-детски открыто улыбнулся. «Я для тебя теперь всё, что угодно сделаю...»

@музыка: ERA - Ameno

@темы: СэмейХНисей, Арт, Фанфики

@темы: Аниме-рейтинг

Название: "Портрет жизни"
Фандом: Loveless
Автор: Snezhka (CatInHat)
Бета: Faceless с 16-ой главы
Пейринг: Соби/Рицка - основной. Упоминается Ритсу/Соби, Сеймей/Нисей.
Статус: в процессе
Размер: макси
Саммари: Мой взгляд на прошлое и настоящее Соби.
Рейтинг: в планах NC-17
Жанр: драма, romance, экшн.
Комментарий: очень уж хотелось разобраться в отношениях Соби и Семи Лун, что это за организация вообще. Все детали о прошлом Агатсумы взяты из неугомонной головы автора. Сюжет противоречит манге примерно с седьмого тома.
Предупреждения: вымышленные персонажи, AU, немного ООС
POV: Соби
Размещение: только с разрешения автора. Давайте же будем уважать друг друга
Дисклаймер: все принадлежит Госпоже Коге Юн.
Благодарность Kuroteddy и Emgris за вдохновение. Спасибо вам.

Главы 14-18

читаем...Глава 14.
Постскриптум.

Спустя двадцать минут в дверь звонят. Я так затуманен шепотом тишины и мыслями о Рицке, что вздрагиваю. Поднимаюсь с кровати, отпустив его руку, и иду открывать.
Щелкаю замком и молча впускаю Зеро.
-Неважно выглядишь, - замечает Нацуо, снимая легкую ветровку.
Одеваться не по погоде после того, как ты чуть не умер от переохлаждения? Хмыкаю: в стиле Зеро.
Пока они раздеваются, я быстро накидываю плащ и кое-как наматываю на шею шарф.
-Куда это ты собрался? – Йоджи вскидывает брови, - затащил нас к себе домой, а теперь сваливаешь?
-Я ненадолго. Присмотрите за Рицкой.
Я уже тянусь к ручке двери, но Нацуо меня останавливает:
-Не хочешь нам хоть коротко объяснить, в чем дело, Мистер Самый Крутой?
Вздыхаю, кидая взгляд на часы. Чем препираться, быстрее им в двух словах обрисовать ситуацию.
-Легче показать.
Веду их в спальню и гостиную в одном лице, где на кровати лежит, не поменяв позы, Рицка. Я мягко приподнимаю его подбородок, показывая ошейник.
Йоджи присвистывает:
-Кто это вас так?
-Безжалостные.
-Имя само за себя говорит. И это, - Нацоу кивает на ошейник, - наглядное доказательство того, что им стоит хорошенько надрать задницу.
-Применив смертельное заклинание, я обеспечил нам победу, но лимитер остался после окончания боя, - я нежно провожу по волосам Рицки, задевая ушки, - он пострадал из-за меня.
-Да о чем ты, Соби?! Откуда ты мог знать, что эта Пара ненормальная такая?!
-Если они умерли, то ошейник никак не мог остаться, - тихо сказал Нацуо, обмениваясь взглядом с Йоджи.
Я кивнул:
-Они живы.
-Чего стоишь тогда? Топай уже разбираться с ними! – Йоджи уселся за маленький стол в углу комнаты, - А мы…
-..посторожим, - закончил Нацуо, привалившись спиной к Жертве.
-Спасибо.
Я уже хотел было выйти из комнаты, но потом, развернувшись, быстро подошел к кровати и накрыл губы Рицки своими. Затем кивнул переглянувшимся Зеро и, поправив шарф, вышел из квартиры.

На улице не было никого, кроме холода и темноты. Фонари одиноко освещали тротуар. Я вытащил сигарету и быстро зашагал в сторону парка.
Акаме Нисей. Он тот, кто надоумил Безжалостных сражаться с нами. А еще этот парень наверняка помог им. Если так, то он либо Целитель, что маловероятно, либо Боец. Жертвы могут лечить только своих Бойцов, так что он, будучи последним, с легкостью мог оказать своим подопечным экстренную помощь.
Думаю, я смогу проследить энергию его Силы, вернувшись в парк, где мы сражались с Безжалостными. Он применял свои способности Бойца, а значит, оставил след.

Когда имеете конкретную цель и решительно пытаетесь ее достичь, перестаете порой испытывать страх. Так случилось и со мной. Если всего несколько часов назад темный парк ввел меня в панику и гостеприимно угостил мыслями о воскрешении Сеймея, то сейчас я уже ни на что не обращал внимания, полностью сосредоточившись на своей цели – Акаме Нисей.
Еще не дойдя до той аллеи, где происходил бой, тишину разорвал противный писк, врезающийся в голову – система другого Бойца. Я сразу же узнал ее.
Безжалостные.
Я прибавил шаг.
Искать другую Пару – как играть в «тепло-холодно». Чувства Бойца как радар определяют правильное направление, когда ищешь противников. Если идешь куда надо – тепло, если ошибся – холодно.
Я сворачиваю с аллеи на поляну, и телу становится жарко – я на месте. Осматриваюсь, пытаясь разглядеть что-нибудь, но тщетно – слишком темно. Прикрываю глаза, прислушиваясь и сосредотачиваясь на ощущениях. Иду с закрытыми глазами, повинуясь внутреннему радару. В лицо бьют ветки, я отмахиваюсь, продолжая идти. И вот, наконец, я улавливаю чье-то дыхание и открываю глаза. Передо мной Накау – Боец Безжалостных.
Она стоит недалеко от меня, привалившись к дереву. Хмурюсь.
-Ты ждешь меня?
Накау боязливо озирается по сторонам, затем кивает.
-Да. У меня для тебя послание.
Послание, значит? Интересно, от кого. Хотя, я и так догадываюсь…
Медленно подхожу к ней, под ногами шуршат сухие листья. И когда я оказываюсь совсем рядом, Накау вздрагивает, и мне кажется, что сейчас она отпрянет назад – ее глаза блестят страхом. Затем, вздохнув и, как будто взяв себя в руки, она протягивает мне конверт из шершавой бумаги.
-От кого это?
Боец молчит, но я уверен – она знает, от кого. И судя по ее поведению, страшно боится отправителя.
Но мне, по правде сказать, ее страхи совершенно безразличны, и сейчас меня интересует только один вопрос:
-Что вы сделали с Рицкой?
Накау некоторое время непонимающе смотрит на меня, а затем, вздохнув и прикрыв глаза рукой, спрашивает:
-Лимитер?
-Да, - подтверждаю я, - твоих рук дело?
Она кивает.
Руки сами сжимаются в кулаки, тело напрягается как перед прыжком. Мне стоило неимоверных усилий успокоиться и подавить ярость, кричащую мне, что Накау виновата в том, что происходит с Рицкой. Но начинать бой сейчас нет смысла – так я не узнаю, как можно помочь моей Жертве. А разобраться с этой… с Безжалостной я могу в любую минуту. Она, заметив, мою реакцию, лишь в очередной раз вздыхает:
-Наше Имя – Безжалостные. Кай как-то предложил сделать такую штуку, чтобы все знали о наших победах и боялись нас, увидев результат боя с нашей Парой. Свой собственный стиль – так он говорил. Ошейник – это как роспись.
-Рицка без сознания! Больше не на роспись похоже, а на оставленный маньяком отличительный знак.
Накау прищуривается и презрительно смотрит на меня, как будто я ее оскорбил:
-Да что ты понимаешь! Кай… Это было не только стилем! Если наши противники не умирали, лимитер давал нам возможность восстановиться, в то время как Жертва оппонента страдала от энергетического истощения. Это исключало повторное нападение, и победа оставалось за нами.
-Это против правил, - хмурюсь я.
-Менять Жертв тоже против правил, - шипит Накау.
-Это тебя не касается!
-Так же, как и наша тактика тебя!
Я пытаюсь унять разъедающую меня злость и медленно выдыхаю через нос. Кажется, Боец Безжалостных проделывает тоже самое. Она фыркает:
-Не волнуйся за Нелюбимого – я уже практически полностью восстановилась, так что ошейник пропадет через час-два, не больше.
Меня отпускает томящая боль в груди, и тело окутывает облегчение. С Рицкой все будет в порядке.
-Прощай, - Накау разворачивается, но я хватаю ее за руку – несильно, но она шипит и отдергивает руку, потирая запястье. Ах, да, оковы. Наверное, сегодня Боец Безжалостных в первый раз ощутила на себе их полную силу.
-Что еще?
-Мне нужно имя человека, передавшего тебе это, - я киваю подбородков на письмо у меня в руках.
-Ничего не знаю, - твердо отвечает она, но я бросаю на нее предостерегающий взгляд. Даже при том, что Накау полностью восстановилась, без своей Жертвы она против меня не выстоит.
А где, кстати, Кай?
-Почему ты одна? – я прищуриваюсь, вглядываясь в ее лицо.
Накау бледнеет, и даже из-за очков видно, как ее глаза предательски заблестели.
-Они забрали Кая, - опустив голову, шепчет она, - Они сказали, что если я не передам тебе письмо, они убьют его.
-Кто – они?
Безжалостная оглядывается, как будто страшась, что ее услышат, затем переводит затравленный взгляд на меня:
-Бегите! – яростно шепчет она, - Спрячь Нелюбимого!
Я слышу, как моя кровь стучит в висках, в груди, в запястьях – по всему телу. Липкий страх цепляется за меня, ползет из головы в грудь, замораживая всего меня, каждую клеточку тела. И свой голос я слышу уже со стороны, как будто чужой:
-От кого? – вопрос глупый. Его задает надежда, пытаясь протолкнуться чрез толпу эмоций. А на площади моего разума сейчас настоящая давка.
«Ты ведь знаешь ответ, Соби. Зачем спрашивать?»
Отказываюсь верить. Не хочу слышать правду. Кто сказал, что она – положительный герой сказок о жизни?
-Beloved, - голос Накау срывается. - Возлюбленный жив, Агатсума. И мне… страшно. Я боюсь этого человека.
Я разворачиваюсь и на ватных ногах иду в сторону главных ворот парка. И, дрожащими руками вытаскивая сигарету из пачки, твердым голосом говорю:
-Его многие боятся.
Она что-то говорит мне вслед, но я не слышу. Перед глазами плывет картинка: Сеймей, вырезающий мне Имя на шее. Сеймей, приказывающий мне убивать. Сеймей, заставляющий меня сражаться в авторежиме и с презрением бросающий меня одного в случае проигрыша.
Я был в силах терпеть это, потому что внушил себе, что люблю его – такого, каким он был: жестокого, своенравного, эгоистичного. Но сейчас, обласканный случаем, подарившим мне Рицку… смогу ли я вернуться к жизни, где наказание было для меня щедрым подарком, означавшим внимание?
А Рицка? Как он справится? Ведь он до сих пор…
Я останавливаюсь перед лестницей, ведущий на мой этаж и выбрасываю докуренную до фильтра сигарету.
…до сих пор не знает Сеймея.
Вытаскиваю из кармана измятый конверт, распечатываю его и затравленно гляжу на расплывающиеся перед глазами слова, подтверждающие мои предположения и предупреждение Накау:

«Афиши расклеены. Зрители покупают билеты.
P.S. Не пропусти спектакль."
И подпись: А.С.

Глава 15.
На выдохе.

Когда я захожу в коридор квартиры, я уже спокоен. Две сигареты сделали свое дело, приструнив расшатавшиеся нервы. Разматываю шарф, снимаю пальто и быстрым шагом направляюсь в гостиную, надеясь, что Рицка уже пришел в себя.
-Ну вот, вернулся, - увидев меня, Йоджи состроил недовольную гримасу.
-Я же говорил, - Нацуо самодовольно выпрямляется, - ты проиграл. Гони мои двести йен.
-Черта с два!
-У нас пари!
-Ничего не знаю!
Затем Зеро замолкают и через секунду, обернувшись ко мне, хором излагают замечательную идею:
-С Соби сдерем! Гони нам деньги!
-Угомонитесь уже, - я устало опускаюсь на кровать рядом с Рицкой. Он по-прежнему без сознания. Беспокойно кошусь на часы – если верить словам Накау, Рицка уже должен очнуться.
-Ну как? Отметелил Безжалостных?
-Можно и так сказать, - я поправляю одеяло, сползшее у Рицки до пояса.
-И что? С Рицкой все путем будет?
Тут я, не удержавшись, чуть улыбаюсь и киваю. Зеро так беспокоятся о Рицке, и мне это приятно. Поворачиваюсь к нему и ласково заглядываю в безмятежное лицо. В комнате воцарилось молчание. Краем глаза я замечаю, как Нацуо толкает свою Жертву в бок.
-Мы пойдем, пожалуй, - нараспев сообщает Йоджи, то и дело переглядываясь с Нацуо, - а то, я смотрю, мы тут лишние…
-Пока, Соби.
Я встаю и провожаю их до двери. Они быстро накидывают ветровки, обуваются и ждут, пока я открою дверь.
-Спасибо вам, - говорю я, когда они уже спускаются по лестнице.
-Да о чем речь? Рицке помогать - одно удовольствие. Он милашка.
-Йоджи, - предупреждающе одергиваю его я.
-Да ладно-ладно, молчу.
-Тебе повезло с ним, - Нацуо подмигивает одним глазом.
Я вздрагиваю, услышав свой собственный внутренний голос:
«Смогу ли я расстаться с Рицкой?»
Грудь кольнуло, и я, грустно опустив голову, шепчу:
-Знаю.
Зеро переглядываются и в один голос прощаются, скатываясь по очереди с перил. Я закрываю дверь, иду в гостиную, и, выключив свет, ложусь рядом с Рицкой.
Как только голова касается подушки, я понимаю, как сильно устал. В комнате темно, но ненадолго – скоро рассвет. Бездумно смотрю в окно, где ночь уже клонит в сон, а день раздражается звоном будильника в форме алого круга.
Все снова поменялось.
Резко разворачиваюсь и, обняв Рицку, прижимаю к себе, зарывшись носом в его волосы.
Он теплый и уже не такой бледный. Нащупываю ошейник и, немного оттянув его, провожу пальцем по воспаленной коже под ним. Прикрыв глаза, сосредоточиваюсь и залечиваю все ранки, вплоть до покраснений. Рицка, тихо вздохнув, дергается, что-то бормочет, и я замираю, готовый в любую секунду отпустить его и отодвинуться. Но он лишь придвигается ближе и прижимается ко мне, уткнувшись носом в мой свитер, обжигая мою кожу своим дыханием через ткань.
По телу пробегают мурашки, а грудь щекочет горячий воздух. Я пытаюсь отодвинуться, чувствуя, как живот напрягается. Но Рицка, вцепившись в свитер, что-то мычит и снова прижимается. Я закусываю губу и не двигаюсь, наслаждаясь его мерным дыханием, зажмуриваюсь, отгоняя вспыхнувшие перед глазами картинки, где Рицка и я – главные действующие лица.
Выдыхаю через нос, успокаивая свое тело.
Дикое желание следует приручать.
Но оно, пожалуй, мне даже на руку – как ни старайся, заснуть не удастся. А я боюсь закрывать глаза, опасаясь, что, когда проснусь, Рицки не будет рядом.
Обнимаю его и тянусь рукой к кошачьему уху. Рицка злится, когда я их тереблю, но сейчас он не видит, так что…
Чешу за ухом и с удивлением слышу довольное урчание. Так ему нравится? Почему тогда он не разрешает так делать? Стесняется?
Постепенно рицкино урчание меня убаюкивает, глаза закрываются, но я не поддаюсь чарам Морфея, думая о сегодняшнем дне.
Нет, все останется как прежде. Ничего не изменилось. Я защищу Рицку. Чтобы ни случилось, я буду защищать его. Любыми средствами.

После мятной пасты кофе горький, но мне нравится такой вкус. Я медленно, глоток за глотком, опустошаю чашку, затем, встав из-за стола, мою ее и ставлю на сушилку. Прислушиваюсь – из комнаты доносится тихое шуршание, возня, а потом все затихает. Улыбнувшись, иду в гостиную.
Рицка лежит в кровати, свернувшись клубочком. Кожа на шее немного красноватая, однако ошейник исчез. Я смотрю на время – половина первого – и мягко трогаю Рицку за плечо.
-Рицка, пора вставать.
Ушки вздрагивают, прижимаются к голове, и это выглядит настолько мило, что губы сами растягиваются в улыбке. Я дотрагиваюсь до рицкиной щеки, и он немедленно открывает глаза.
Сначала взгляд испуганный, Рицка отдергивается от прикосновения, но потом, как будто осознав, что это я, расслабляется. Хмурюсь: он ведь сейчас думал, что это его мать, и поэтому испугался? Отвожу глаза и киваю на окно.
-Утро, Рицка. Вставай.
Он садится в кровати, потягивается и оглядывает комнату.
-Я что, тут ночевал?
-Ночевал.
-Черт. - Рицка прижимает руку ко лбу. – Представляю, что меня дома ждет. Мама, наверное, извелась вся.
-Ты был без сознания, Рицка. Не думаю, что твоя мать волновалась больше, чем я.
У меня холодный, раздраженный голос. Эта женщина его бьет, а он волнуется, что она переживала?! Это вообще нормально?
-Соби… - Рицка хмурится.
-Извини, не хотел тебя обидеть, – понимаю, что нужно перевести тему, иначе у Рицки весь день будет плохое настроение, или, в худшем случае, мы вообще поссоримся. – Как ты себя чувствуешь?
-Нормально, вроде, - Рицка касается шеи и морщится от прикосновения, а затем его глаза расширяются, и он дергается ко мне и хватает за рукав водолазки.
-Соби, а как же Безжалостные? Чем закончилось все?
-Позже, Рицка, - я пытаюсь мягко разжать его пальцы, взявшие ткань в заложники, но тщетно – Рицка не отпускает. Более того, он мрачнеет.
-Рассказывай.
Вздыхаю. Ну, неужели нельзя сначала позавтракать, привести себя в порядок, а потом уже говорить о вчерашнем дне?
-Что ты хочешь услышать?
-Что было после того, как я отключился. И поподробнее, пожалуйста, - на последнем предложении Рицка делает особое ударение, и я едва сдерживаю улыбку – это был почти приказ.
-Мы победили.
-Как? Я уж думал, что…
-Благодаря тебе, Рицка, - перебив его, я ласково смотрю на него и замечаю, как краснеют щечки.
-Но я ничего не сделал, Соби! Я же даже сознание потерял и оставил тебя одного!
Я вздрагиваю. Одного? То есть он считает, что я выиграл без его помощи?
-Нет. Если бы ты меня не поддерживал, я бы сдался.
-Только и могу, что поддерживать, - недовольно бурчит Рицка.
-Это многого стоит, - искренне уверяю его я.
На самом деле: без Рицки я бы вряд ли выстоял. Накау сильный Боец, и рассчитывать, что я смогу одержать победу в авторежиме попросту глупо. Полгода назад я бы без труда сражался без Жертвы, но сейчас, когда я полюбил Рицку… Без него мне все труднее и труднее.
Рицка вздыхает. Молча всматривается в мое лицо, а затем, отведя глаза, тихо произносит:
-Спасибо.
И за что он сейчас меня благодарит?
Не понимаю его.
-Значит, потом ты принес меня сюда?
-Да, - я автоматически кидаю взгляд на его шею.
-И долго я в отключке был?
-Всю ночь. Я волновался.
Видимо, последнее я сказал очень эмоционально – Рицка краснеет.
Если бы он знал, как я беспокоился…
Придвигаюсь ближе и обнимаю Рицку, целуя в висок.
-Соби! Ну, все ведь в порядке уже! – он отталкивает меня, упираясь руками в грудь.
-После боя у тебя остался лимитер, - не отпускаю его. – Я так боялся – ты был без сознания, такой бледный…
-А ты?
Рицка отодвигается и вглядывается в мое лицо, я удивленно вскидываю брови:
-Что я?
-С тобой все в порядке?
Улыбаюсь, смотря в обеспокоенные глаза. Наклоняюсь, приподнимая пальцами его подбородок. И уже у самых губ шепчу:
-Теперь да.
А потом я его целую. Рицка сжимается, но уже через пару секунд, расслабившись, поддается мне, разрешая ласкать его губы, а себя терзать вспыхнувшей болью желания. И я купаюсь в удовольствии, в сбивчивом дыхании Рицки. Слух ловит неимоверно быстрый стук сердца, но до того, как я успеваю осознать, чьего именно, Рицка обрывает поцелуй. Его зрачки расширенны, в глазах смущение и что-то вроде паники. Щеки пунцовые, и Рицка отводит глаза.
-Пойду умоюсь, - быстро бросает он и вскакивает с кровати, но я ловлю его за руку:
-Что случилось?
-Ничего, Соби! – он отчаянно вырывается и краснеет все больше. - Да пусти же!
Я растерянно отпускаю его руку и наблюдаю, как он, покачнувшись, пулей вылетает из комнаты. А потом я слышу, как хлопает дверь, и из ванной доносится шум воды.
Что на него нашло?
Встаю с кровати и направляюсь к двери в ванную комнату. Робко стучусь:
-Рицка, в чем дело?
Молчание, только кран надрывается под напором воды.
-Рицка?
Не дождавшись ответа, разворачиваюсь, но напрягшийся слух ловит тихое и хриплое «Соби», заставив меня остановиться и вздрогнуть, испугавшись моментально вспыхнувшего желания.
Прислоняюсь к стене, кусая губу до крови. Рука тянется вниз.
Кажется, желание не только со мной играет в догонялки. И произнесенное на выдохе мое имя – знак того, что Рицку поймали.
Что же ты делаешь со мной, Рицка?
Я же не железный.
Рицка…
Выдыхаю через зубы, облегчение отдается слабостью во всем теле.
Настанет день, когда я не смогу сдержаться…
Привожу одежду в порядок и иду мыть руки.
…и очень скоро.

Глава 16.
Ослушиваясь приказа.

За завтраком Рицка не смотрит на меня и избегает любых прикосновений, каких бы то ни было. Когда я подаю ему тарелку с рисовым мисо, он принимает ее осторожно, следя за моими пальцами. Делаю вид, что не замечаю. В конце концов, то, что Рицка чувствует себя неловко, неудивительно.
Мы молча едим. Я время от времени смотрю на Рицку из-под ресниц, стараясь, чтобы он не замечал. Щеки у него пунцовые, палочки то и дело вываливаются из рук, а тарелка как была полной, так и осталась.
-Рицка, - нарочито беззаботно обращаюсь к нему я, - у тебя есть какие-нибудь планы на сегодня?
Он краснеет еще гуще, но все-таки поднимает глаза и с наигранным спокойствием отвечает:
-После тебя сразу надо домой.
Рицка тут же отводит глаза, а я хмурюсь:
-Послушай, лучше я пойду с тобой и…
-Нет.
-Рицка, я поговорю с твоей матерью…
-Нет!
-Но в таком случае она…
-Хватит! – Рицка вскакивает из-за стола. – Это мое дело, Соби!
Сжимаю зубы. Как же мне обидно, когда он так говорит, когда отгораживает свою жизнь от меня. Но я упрямлюсь:
-Я всего лишь поговорю с ней. Я ничего не сделаю твоей матери, обещаю.
-Соби! – хвост Рицки мечется из стороны в сторону - настолько он раздражен. – Я не хочу, чтобы ты с ней разговаривал, понятно?
-Тогда я тебя не пущу, - распаляюсь я. – Я боюсь, что она снова тебя искалечит, Рицка!
-Она моя мама! И тебя мои с ней отношения вообще не касаются!
Я застываю. Что он только что сказал? Не касаются…
-Я ухожу! Открой мне дверь и не смей идти за мной! Это приказ.
Рицка, часто дыша, выбегает из кухни. Я молча поднимаюсь и следую за ним.
Значит, меня его жизнь не касается?
Больно.
В горле пересыхает, и я пытаюсь сглотнуть комок. И чувствую я себя так, как будто меня испинали, исколотили и оставили валяться на асфальте.
Рицка быстро хватает сумку, подбегает к двери, снеся какой-то пакет. Чертыхнувшись, он все-таки опускается и поспешно дергает его с пола, но за одну ручку. Из пакета тут же вываливается что-то, и я, приглядевшись, узнаю ту самую куртку, что я купил для Рицка в подарок. А я уже и забыл о ней.
Рицка растерянно поднимает мой подарок, несколько секунд стоит молча, а потом спрашивает:
-Это чье?
Вздыхаю, подхожу к нему, забираю из его рук куртку и уже потом отвечаю:
-Неважно, - я ищу глазами ключи и, найдя их на тумбочке, молча протягиваю Рицке.
Он смотрит на ключи так растерянно, как будто не понимает, зачем я вообще ему их даю.
-Ключи, Рицка, - тихо говорю я и потом, сделав паузу, добавляю, - как ты приказал.
Слова повисают в тишине.
Рицка медлит, поднимает глаза, смотрит на меня, затем хватает ключи и открывает дверь.
И тогда я понимаю, что я только что сказал.
Хватаю его за руку:
-Рицка, прости. Я не хотел тебя обидеть.
-Неважно, - рявкает он, отдергивает руку и вылетает из квартиры, звонко хлопнув дверью.
Я не двигаюсь с места, прислушиваясь к удаляющимся шагам по лестнице, ругая себя за несвойственную мне вспыльчивость. Мы снова поссорились. Я отпустил его. Одного.
Прикрываю глаза и устало приваливаюсь к стене.
Ну и дурак же я!

Я иду в ванну, открываю кран с холодной водой, умываюсь, чувствуя приятное покалывание. Облокотившись на раковину, поднимаю голову и смотрю в зеркало – вид усталый, под глазами синяки, что, в общем-то, неудивительно, потому что не спал я уже почти двое суток.
Прошло полчаса, а Рицка мне не то что не позвонил, он даже смс-ку не скинул. И еще он приказал мне не идти за ним, что и является главной проблемой.
Я боюсь за него. А что, если эта сумасшедшая воспользуется ножом? Что, если Рицка не успеет убежать?
Меня пробирает дрожь и грудь сжимает волнение, которое стремительно эволюционирует в панику.
Чертов приказ… Как путы, от которых не освободиться, как ни старайся.. И ты можешь изнывать, кричать и дергаться, пытаясь выпутаться, но тщетно – веревки затянуты накрепко.
Приказ связан и с физическими действиями, и с моральными. Самым главным препятствием является решение. Если ты решил ослушаться приказа, твое тело парализует – это, своего рода, наказание.
Но есть одно «но». Для Бойцов, не привязанных к своим Жертвам, такое ограничение действиям слабее, потому что у них планка приказов ниже. Потому что они сами по себе.
Чем ближе Боец и Жертва, тем сложнее ослушаться приказа.
Я еще кидаю взгляд на свое отражение – нахмуренные брови, сосредоточенное выражение лица, неестественно бледная кожа и… пропитавшиеся кровью бинты.
Мой вырезанный ошейник – символ беспрекословного послушания.
Мне плохо, шея невыносимо горит, тело еле двигается, как при температуре – любое движение доставляет боль. Ноги ватные, меня немного покачивает.
Но я уже решил, что ослушаюсь приказа.
И по сравнению с паникой за Рицку потеря контроля над своим телом и жгучая боль – ничто.
Я медленно, борясь с непослушными пальцами, обматываю шарф вокруг шеи, чтобы прохожие не увидели кровавых бинтов. Последним усилием накидываю пальто. Застегивать пуговицы кажется настоящей пыткой, поэтому я отказываюсь от этой идеи, да и времени нет. Несколько минут уходит на борьбу с замком, но в конце концом дверь награждает меня спасительным скрипом и выпускает из квартиры. Я приваливаюсь к ней, и она послушно захлопывается. Закрывать дверь на ключ у меня нет сил. Наплевать.
И сейчас начинается самое главное испытание – путь к дому Рицки.

Не знаю, как я дошел. К концу пути я уже даже приноровился к управлению ватным телом, поэтому добрался я быстрее, чем ожидал – за тридцать минут. Слава богу, по дороге я сумел-таки поймать такси, и молодой парень, не замолкающий ни на секунду, довез меня до квартала Рицки. Буркнув "спасибо", я отдал деньги и неуклюже вышел из машины, надеясь, что водитель не принял меня за пьяного.
Когда я уже подходил к дому Аояги, пошел дождь, перекрашивающий все в серые тона. На улице погрустнело, в окнах загорелся свет – настолько потемнело из-за туч. И только в доме Рицки ни одно окно не осветилось. Здание было каким-то отпугивающее холодным, как будто заброшенным. Прохожие могли подумать, что там никто не живет или что владельцы уехали в отпуск.
И как раз эта атмосфера меня напугала и немного растянула путы приказа – мне явно было уже проще двигаться.
Как обычно, я подошел к пожарной лестнице, что была рядом с балконом. Мне стоило неимоверных усилий забраться на балкон в таком состоянии. Труба, что служила мне опорой, немного покачнулась. Честно говоря, я даже удивился, что меня никто не заметил – когда я подтягивался, облокачиваясь на нее, труба сильно грохотала.
Наконец, я залез на балкон. Дверь была открыта, впуская в комнату холод. Пол рядом с балконной дверью был в воде – дождь добрался и сюда. Комната тонула в серости. Здесь пахло опасностью и страхом.
-Рицка! – зову я, чувствуя, что его приказ меня уже не держит, и осталась только слабость.
Я оглядываю комнату и, к моему ужасу, из-за кровати слышится стон и слабый вздох.
Огибаю кровать и застываю.
У Рицки рассечена щека. Рукав водолазки пропитан кровью, а ткань на плече ровно порвана, обнажая багровый глубокий порез, который без сомнения, был сделан ножом.
Рицка часто дышит, глаза закрыты, брови изогнулись, сходясь вместе, выдавая его боль. Я кидаюсь к нему, аккуратно касаюсь плеча. О, господи. Неужели и в правду эта женщина взяла нож и набросилась на собственного сына?!
-Рицка… - шепчу я. – Рицка, ответь мне.
Он чуть приоткрывает покрасневшие от слез глаза.
-Со-би…
-Почему ты сразу не позвал меня, Рицка? – продолжаю шептать я, поднимая его на руки. – Ну что за глупый ребенок!
Рицка молчит, но, оказавшись у меня на руках, прижимается ко мне.
-Не смей ничего делать маме, - слабо говорит он, потом поднимает голову, и я встречаю его взгляд, полный боли, обиды и опасения.
Закусываю губу, отвожу взгляд.
Рицка, перенес последствия боя и измучен этими ублюдками Безжалостными, но, придя домой, снова должен страдать, терпеть, бояться.
Ему всего тринадцать. Всего лишь ребенок. Почему жизнь заставляет его сталкиваться со всем этим? Мудрейшие говорят, что все трудности – испытания, посланные нам свыше. Они делают нас сильнее, и мы должны благодарить Судьбу за такие дары.
А кому нужны такие подарки?! За что Рицка страдает? Как за такое вообще можно благодарить?!
И после приступа злости и жалости на меня накатывает отвращение к самому себе. Это я виноват. Я его отпустил. Надо было не выполнить его глупый приказ – я должен был догнать его сразу, пойти с ним и поговорить с его сумасшедшей матерью. Зачем мне вообще нужна Сила Бойца, если я не могу защитить свою Жертву?
-Рицка, у тебя есть аптечка? – я оглядываю комнату в поисках ящичка с лекарствами.
-В шкафу на верхней полке, - отвечает он, закусывая губу от боли и сжимая мои плечи.
-Сейчас.
Я кладу его на кровать, подхожу к шкаф и достаю коробку. Вздыхаю – он даже хранит лекарства в своей комнате. Здесь есть перекись, йод, огромное количество коробок с пластырями, вата, бинты, пачки обезболивающего и снотворного. И еще какие-то неизвестные мне таблетки, на коробке которых я заметил предупреждение об выдаче только с рецептом врача. Рицка пьет лекарства, прописанные врачом?
Взяв вату, бинт и перекись, я сажусь на кровать рядом с Рицкой. Йод я проигнорировал - как антисептик он лучше, но открытую рану может попросту сжечь.
-Будет немного больно, - предупреждаю я.
-Ничего, - Рицка запинается, вглядываясь в мое лицо, как будто не может поверить, что я действительно здесь.
-Надо снять водолазку.
Рицка, кивнув, поднимает руки, морщась от боли. Я как можно аккуратнее снимаю с него кофту.
Я обрабатываю сначала глубокую рану на плече. Рицка шипит от боли, я дую на ранку, пытаясь как-то облегчить жжение. Видимо, не особо это и помогает.
Закончив с дезинфицированием, я берусь за маленький рулон бинта и перевязываю плечо.
Затем, взяв пластырь, заклеиваю рассеченную щеку.
-Спасибо, - голос Рицки тихий и горький. Такой бывает у сломанного человека.
Я киваю и возвращаю все лекарства на место.
-Сильно больно?
-Да нет, уже лучше, - Рицка немного медлит, затем нерешительно зовет меня:
-Соби?
-Да?
-Прости, - он опускает глаза, - я… я не должен был кричать на тебя. Мне жаль.
-Мне тоже, Рицка. Но ты прав, - я грустно улыбаюсь, - это не мое дело – твои отношения с матерью меня не касаются.
-Что? – Рицка непонимающе уставился на меня, - в смысле… ох, Соби, я же не хотел тебя обидеть!
Вздрагиваю. Рицка приподнимается с кровати, но я останавливаю его – лучше сейчас ему не двигаться.
-Соби! Я совсем не имел в виду, что тебя моя жизнь не касается. Просто… - Рицка как будто старается подобрать слова, - мама – это другое.
-Что ты хочешь этим сказать?
Я его не понимаю. Такое ощущение, что мы на разных языках говорим.
-Просто… ты ненавидишь мою маму, я знаю.
-Это не так, Рицка, - мягко провожу по его волосам, - я просто опасаюсь за тебя.
Мне горько. Несмотря на все выходки его матери, Рицка продолжает любить ее. Не понимаю.
Хотя… возможно, я могу понять. Что-то похожее было с Сеймеем - несмотря на то, что он делал мне больно, я любил его. По крайней мере, думал, что любил.
-Мама… она из-за меня стала такой, понимаешь? Я все забыл. Я теперь ненастоящий Рицка, а кто-то другой. Мама просто хочет вернуть своего сына, такого, каким я был два года назад.
-Ты не виноват в этом, - я присаживаюсь на кровать.
-Еще как виноват!
-Рицка, люди, которые любят тебя по-настоящему, примут тебя любым.
Он краснеет.
-Значит, если бы… если бы я все снова забыл и стал другим человеком, ты…
-Я бы по-прежнему любил тебя. Даже если ты потеряешь память, твоя душа не изменится, -наклоняюсь к Рицке и нежно касаюсь его губ своими, - Я люблю тебя, Рицка.
Он заливается краской и переворачивается на бок, лицом в другую сторону. Я улыбаюсь – смущение Рицки просто прелестно.
-Поспи.
-Еще три часа дня! Не хочу я спать, - бурчит он.
-Тебе станет лучше, - я укладываюсь рядом с ним.
-Эй, ты чего это? Соби, ты зачем в мою постель залез?!
-Во сне твоя регенерация ускорится, а с моим присутствием до завтра рана может вообще затянется, - разъясняю я.
-Так ты тут ночевать собрался? – у Рицки округляются глаза.
-Если позволишь.
-Исключено, - он мотает головой.
-Но почему, Рицка? Я же сказал…
-Соби, я не могу спать с тобой в одной кровати!
Мне безумно хочется в ответ сказать ему, что он уже спал со мной вместе, и при этом был очень даже не против придвинуться ко мне поближе. Я сдерживаюсь, опасаясь еще одной ссоры.
-Я могу спать на полу, - нахожусь я, вставая с кровати.
-Нет! Но полу ты спать не будешь! – Рицка вздыхает и морщится, хватаясь за плечо.
-Рицка, позволь мне. Станет лучше.
-Какой же ты упрямый, а! Ладно, ложись. Но не вздумай ко мне приставать!
Усмехаюсь.
-Рицка, как тебе такое в голову пришло?
-Как-как! Исхожу из твоих поступков.
-Но я к тебе не пристаю, - удивляюсь я.
-Ну разумеется.
Вздыхаю: и с чего он вообще взял, что я… Ладно же, оставим анализ наших с ним отношений на потом.
Я аккуратно устраиваюсь рядом и не шевелюсь. Рицка лежит ко мне спиной. Прислушиваюсь – дыхание постепенно выравнивается. Ну конечно, спать он не хочет.
Через несколько минут у меня тоже глаза слипаются. Я прихожу к выводу, что могу позволить себе подремать пару часов, пока Рицка не проснется. А в том, что он уже спит, я не сомневаюсь, прислушиваясь к мерному дыханию. Интересно, Рицка сильно разозлиться, если я его обниму? – прикоснуться к нему хочется нестерпимо.
Обнимаю его левой рукой, придвигаюсь ближе. С Рицкой тепло.
Засыпать с ним – одно удовольствие. Его дыхание убаюкивает.
Закрываю глаза и проваливаюсь в сладкую темноту сна.

Глава 17. Когда сгущаются тучи.
Воспоминание седьмое: Ошейник.

Меня будит глухой стук в дверь, и я, подумав, что это Кио снова ломится с какой-нибудь ерундой, ищу левой рукой подушку, которая способна спасти мой сон и заглушить этого орущего идиота.
Стоп.
Я раскрываю глаза и с удивлением обнаруживаю у себя на груди посапывающего Рицку, который собственнически обнял меня рукой. В конец проснувшись, понимаю, что нахожусь у Рицки в комнате, а человеком, нещадно мучающим дверь кулаками, является его мать.
-Рицка! Открой дверь!
Подавив в себе яростное желание воспользоваться сном Рицки и, наконец, утихомирить эту сумасшедшую, калечащую своего ребенка, я мягко касаюсь рицкиного плеча, рана на котором за сутки успела затянуться благодаря моей Силе Бойца:
-Просыпайся.
Он прижимает ушки к голове, нехотя открывает глаза и сонно смотрит на меня:
-Соби? – и, прижавшись ко мне, накручивает прядь моих волос на палец, а затем с улыбкой добавляет:
-Опять этот сон…
Я ему снюсь?
Но, поймав очередной вопль Аояги-сан, его ушки вздрагивают, а глаза тотчас распахиваются в легкой панике.
-Твоя мать стучится, - сообщаю я, и, заметив, как Рицка заливается румянцем при осознании того, что во сне он прижался ко мне с головы до коленок, откидываю одеяло и встаю с кровати.
-Соби… - Рицка все еще смотрит на меня, как будто не веря своим глазам.
-Рицка, мама, - напоминаю я.
Наконец, он обращает должное внимание на крики за дверью и яростный стук. Его глаза расширяются от ужаса:
-Если я ее впущу, она тебя увидит! – беспомощно шепчет он.
-Рицка! Чьи это голоса? Где мой сын?! – Аояги-сан, похоже, решила не жалеть ни дверь, ни свои руки, терзающие деревянную обивку.
Вздыхаю – не успел проснуться, а уже доставляю ему неприятности.
Самое ужасное, что я не могу спуститься через балкон – сейчас утро, и весь квартал спешит на работу, а дом Рицки как раз на краю улицы. Меня заметят. Я собирался уйти ночью, но, видимо, так пригрелся, что погрузился в сон вместо запланированного дрема.
-Я должен открыть! - Рицка в панике оглядывает комнату, ища, видимо, куда меня можно спрятать.
-Успокойся, Рицка…
-К черту спокойствие! Лучше придумай, куда спрятаться.
-На балкон, - я как раз поспешно подхожу к балконной двери и выхожу наружу.
-А если она заметит? – Рицка нервно оглядывается на дверь, за которой стало подозрительно тихо.
-Не заметит, - уверяю я, присаживаясь на пол. – Если расположусь так, твоя мать меня не увидит.
-Хорошо, - поспешно соглашается он. - Тогда слушай: я сейчас отведу ее вниз на кухню, а ты постарайся незаметно выйти из дома, ладно?
По тому, как Рицка морщится, я понимаю, насколько неприятна ему эта ситуация. Дождавшись моего кивка, он спешит к двери.
Я прислушиваюсь, готовый в любую секунду вскочить в случае, если Аояги-сан опять решит что-нибудь вытворить.
-Мама?
-Ох, Рицка! – слышится шуршание ткани. Она его обнимает? – Я боялась, что они забрали тебя!
-Они?
-Те, кто звонили вчера.
-Что? Мама, кто звонил?
-Неважно, уже неважно. Идем, завтрак на столе.
Дверь хлопает, и я еще с минуту выжидаю, а затем поднимаюсь и тихо выхожу из комнаты.
«Крадусь, как вор», - мелькает у меня в голове. Я иду по коридору второго этажа, проходя мимо еще одной двери, ведущей в комнату Сеймея, где я был всего лишь один раз. Невольно дотрагиваюсь до бинтов на шее, скрывающих напоминание о том единственном разе.

-Хочешь стать моим? – мы шли в сторону дома Сеймея. Он разрешал мне провожать его до развилки. Я был рад этому, но все-таки порядком огорчался, что Сеймей ни разу не приглашал меня к себе домой – ведь встречались мы либо у меня, либо в Школе.
Его вопрос был задан обычным, повседневным тоном, без каких-либо эмоций. Разве что немного лукавства.
-Конечно, - я немного склонил голову в знак благодарности. Но и Сеймей, и я знали, что речь идет совсем не о том, чего я так рьяно жаждал.
-Всегда один и тот же ответ… Не надоело, Соби? – Сеймей оглянулся на меня.
Я лишь вздохнул. Чего он добивается? Сеймей ведь знает, что я терпелив. Да и зачем делать вид, что дается выбор?
-Ты сегодня был хорош, - удовлетворенно отмечает он, и у меня в груди разливается сладкий мед – меня похвалил Хозяин. - Против четырех пар подряд, и ни одной пропущенной атаки.
-Все благодаря Хозяину, - я в очередной раз лишь покорно склоняю голову.
Мы проходим развилку, но Сеймей не оборачивается, позволяя следовать за ним к самому дому.
-У меня сегодня никого нет, - небрежно бросает он через плечо. - Можешь зайти.
Я удивился, но, не подав виду, разулся и последовал на второй этаж за Сеймеем в его комнату.
Здесь было уютно – у окна стояла полутороспальная кровать, напротив стены располагалась парта, заваленная какими-то книгами в ярких обложках. На отдельном столе стоял компьютер. В углу – шкаф. На тумбочке рядом с кроватью я заметил фотографию в простой, сделанной под дуб, рамке. Не удержавшись, беру ее, чтобы рассмотреть получше.
-Не трогай! – раздраженно скомандовал Сеймей, выхватывая рамку у меня из рук.
-Прошу прощения, - я наблюдал, как он подошел к парте и выдвинул ящик, что-то ища, - Это твой брат?
-Это Рицка. Но мне кажется, это не твое дело.
-Зачем ты так со мной, Сеймей? – я смотрю на него, - Я делаю все, что ты ни пожелаешь. Так почему?
-К вещам нельзя привыкать, Соби. Когда они отживают свой срок – их выкидывают, заменяя новыми.
-Есть то, чему невозможно найти замену, - тихо говорю я.
-Возможно, - Сеймей бросает взгляд на мальчика на фотографии, - но это уже не вещи, Соби. А ты – моя собственность. Разве не так?
-Так, - подтверждаю я.
-Но, к сожалению, на тебе не написано мое Имя, - Сеймей разворачивается и с презрением смотрит на меня, - меня это угнетает. Вещи должны быть подписаны.
Меня кольнуло чувство вины – мы состояли в Паре уже два года, но Имя моей Жертвы на мне так и не проступило.
-Извини. Я очень хочу носить твое Имя, - я медлю, а потом добавляю, - Хозяин.
-Что ж, если ты так хочешь быть моим… - он что-то достает из ящика и, когда Сеймей распрямляется, я вижу в его руках перочинный нож.
-Помнишь, что я говорил, Соби? Про то, что может подарить Хозяин своей собаке?
Я растерянно перевожу взгляд с ножа на Сеймея:
-Ошейник?
-Правильно, Агатсума. Крепкий ошейник.
Он подходит ко мне и выдвигает лезвие, которое прикладывает к моей шее.
-Ты преданно и верно служишь мне. Хочешь получить награду за старания?
Поняв, что он собирается делать, я не шевелюсь, и, лишь прикрыв глаза, скрывая нахлынувший на меня ужас, отвечаю:
-Как будет угодно Хозяину.
-Прекрасно, Соби.
А потом я почувствовал острую боль, теплую кровь, обжигающую мою холодную шею…
…и ошейник.
Мой Хозяин подарил мне свое Имя.
Beloved.

Я осторожно спускаюсь по лестнице, прислушиваясь к голосам с кухни. Внезапно виски сдавливает, а все тело как током прошивает. Это реакция на след сильного Бойца.
Перевожу себя в режим полусистемы, в котором ты практически не различаешь предметы, разве что их очертания. В таком режиме нет света, и ты крадешься в темноте, следя только за одной ярко выделяющейся вещью – следом Силы чужого Бойца. Линия его энергии окрашена в дерзкий алый цвет. Следуя ей, я, наконец, распознаю, каков источник этой Силы. Она отмечена печатью Возлюбленного. Здесь был Боец Сеймея.
Акаме Нисей.
След приводит меня в спальню Аояги-сан. Здесь довольно-таки мрачно. Тяжелые шторы темно-бордового оттенка плотно закрывают дневной свет. Я оглядываюсь, в поиске самого центра следа – то место, где было применено Заклинание.
На тумбочке возле кровати матери Рицки стоит телефон, а рядом с ним аккуратно разложены в ряд десять таблеток. Я беру пачку с такими же таблетками, которая валяется на кровати. Это снотворное.
Господи, зачем матери Рицки сразу десять таблеток снотворного? Это же смертельная доза…
Непонимающе перевожу взгляд с пилюль на телефон, и неожиданно в памяти вспыхивает:
«-Ох, Рицка! Я боялась, что они забрали тебя!
-Они?
-Те, кто звонили вчера».
Внезапно все встает на свои места: звонок, след Силы Акаме, снотворное и…
Резко разворачиваюсь и, уже не заботясь о конспирации, бегу на кухню. Оттуда незамедлительно доносится крик моей Жертвы:
-Соби!!!
Звон битья посуды.
-Ты не мой сын! Жалкий самозванец!
Я врываюсь в кухню и успеваю загородить Рицку от замахнувшейся на него матери. Нож полоснул мне по руке, но я все-таки успеваю схватить Аояги-сан за запястье и, сжав его, выбиваю из ее рук нож.
-Мама… - шепчет Рицка, хватаясь за мою руку. Он дрожит.
И как Сеймей мог допустить такое?! Он же любит своего брата!
Женщина, извиваясь, пытается освободиться.
-Он сказал, что вернет мне моего Рицку! Он обещал, что все будет как раньше, если я убью самозванца! Пусти!
-Спите, - повелительно говорю я, поймав ее глаза в плен.
Аояги-сан, покачнувшись, затихает, а потом, обмякнув, падает на пол, но я успеваю подхватить ее.
-Ты в порядке, Рицка? – вглядываюсь в его лицо. Ресницы мокрые, глаза покрасневшие. Чувствую, как злость жжет грудь. Сеймей, что же, черт возьми, ты делаешь?!
Рицка кивает, утирая рукавом лицо, но не отпуская мою руку.
-Погоди, - я мягко высвобождаюсь и несу его мать в ее комнату.
Рицка следует за мной.
Уложив Аояги-сан на кровать, я оборачиваюсь, и вижу, как у Рицки, заметившего количество таблеток на тумбочке, расширяются глаза.
Подхожу, прижимаю к себе, понимая, что еще секунда – и я бы мог не успеть.
-Рицка, - шепчу ему в волосы.
-Соби, это же… - он, кажется, даже дышать перестает, - неужели мама собиралась…
Я молчу. Как помочь Рицке справиться со всем этим?
-Это из-за меня, - он зажмуривается и, повернувшись, утыкается мне в свитер.
-Рицка, ты не виноват, - я глажу его по спине.
-Если бы я только мог вернуть ей настоящего себя, - всхлипывает он.
Хмурюсь.
-Это не из-за тебя, - твердо повторяю я.
Наверное, у меня настолько жесткий голос, что Рицка поднимает заплаканное лицо и смотрит на меня:
-Соби?
Я никак не могу решить: рассказать ему о Нисее или нет? Ведь если я расскажу, Рицка узнает, что Сеймей жив. Не будит ли это слишком? Но иначе Рицка будет винить себя в том, что хотела сделать его мать… Так что же делать?
«Доверие и понимание – вот, что самое важное в Паре», - слышу я свои же слова, сказанные некогда Сеймею.
Наконец, решаюсь.
-Послушай меня, Рицка, - вздохнув, я усаживаю его на кровать, - выйдя из твоей комнаты, я почувствовал, что здесь был чей-то Боец.
-Что?! – глаза Рицки округляются.
-След привел меня в комнату твоей матери. Прошу прощения, что разгуливал по твоему дому без разрешения, но это было действительно важно. Зайдя сюда, я понял, что это новый Боец Возлюбленного.
-Возлюбленного… - одними губами повторяет Рицка.
Я запускаю руку в карман и, достав записку, протягиваю ему.
Рицка непонимающе смотрит на клочок бумаги, затем медленно и осторожно берет его.
-«Афиши расклеены. Зрители покупают билеты, - читает вслух Рицка. - Не упусти спектакль. А. С.» Но ведь это же почерк…
Он замолкает, а я, кажется, уже начинаю жалеть, что вот так вот в лоб сообщаю ему, что его брат жив.
-Соби… «А.С.» - это… - он нерешительно и как-то обреченно смотрит на меня, - это инициалы Сеймея?
-Да, Рицка. Твой брат жив.

Глава 18.
Решения.

Рицка не двигается. Он как будто превратился в статую – даже взгляд такой же застывший и пустой. О, господи… Сколько же на него
навалилось.
Я не решаюсь коснуться его, но все-таки, разбивая стеклянную тишину, тихо зову Рицку, возвращая к происходящему.
-Рицка…
-Не может быть, - он прижимает кулаки к голове, - Как такое возможно? Я же сам видел, как брата похоронили… Так как же?
Я с ужасом наблюдаю, как его начинает трясти. Рицка закрывает глаза руками. Спохватившись, перехватываю его руки своими.
-Рицка, посмотри на меня, - стараюсь говорить мягко, хотя и сам различаю панические нотки в своем голосе.
Он мотает головой, по щеке катится бусинка слезы, затем вторая, третья.
Обнимаю Рицку, чувствуя, как все его тело дрожит.
-Соби, значит, Сеймей и не умирал?
Киваю:
-Его смерть была инсценирована.
Молчание. Я поднимаю взгляд на Рицку: он зол, обижен, потрясен. А как еще можно себя чувствовать, когда человек, которого ты считал самым близким,обманул тебя, сделал нестерпимо больно?
-Как он мог?! – Рицка всхлипывает. - Он бросил маму, меня… Оставил меня совсем одного!
Печально опускаю голову – сейчас я ничем не могу помочь. Беспомощный.
-Ты знал? – у Рицки хриплый, срывающийся голос.
Качаю головой.
-Нет. Я понял это только когда получил записку.
-Расскажи мне, - он отнимает руки от лица и пронзительно смотрит на меня. – Все, что было, когда я отключился.
Тело как током прошибает, шею на секунду сдавливает – активизация ошейника. Странно, я думал, управлять им может только Сеймей. Когда он приказывал, я испытывал нечто подобное, но боль была в сотни раз сильнее. Тогда именно она мне приказывала. Сейчас приказ слабый – все-таки Рицка не стремился заставлять меня, он лишь произнес эмоциональную просьбу. Но я и не думаю ослушаться – если уж откровенничать, то до конца.
-Когда ты был без сознания, я не знал, что делать. Единственным вариантом было устранение Безжалостных.
-Устранение? – глаза Рицки расширяются. – То есть, ты убить их собирался, Соби?!
Не подтверждаю и не отрицаю - духу не хватает. Зато пытаюсь объяснить:
-Лимитер, что остался после боя, мог исчезнуть лишь в случае их полного поражения, - делаю паузу, а потом добавляю, - как Бойца и Жертвы.
-Ты не убийца, - шепчет Рицка.
Я молчу, не решаясь взглянуть ему в глаза. Как же он наивен.
Комната переполнена молчанием. Хоть слово, Рицка, скажи хоть что-нибудь… Прошу…
-Так ты… убил их? – нерешительно спрашивает.
-Нет, - слышу облегченный вздох Рицки. - Накау была без Жертвы. Сражаться один на один не имело смысла.
-Она ждала тебя? Как ты нашел Безжалостную?
-Это моя Сила. Я могу проследить свежий след Бойца, если он использовал магию.
Рицка кивает, и я продолжаю:
-Она ждала меня в парке. Накау была напугана и сказала, что ей поручили передать мне записку.
-Кто поручил?
-Возлюбленный.
Рицка вздрагивает, услышав Имя своего брата.
-Это все?
-Да.
-Получается, Сеймей приказал им сражаться с нами?
Этот вопрос задан настолько ошарашенным тоном, что я горько усмехаюсь – Рицка, видимо, многого не знает о брате. Он принимает молчание за согласие, а затем твердым голосом говорит:
-Это не мой брат.
Что мне сейчас сказать? Что все, что он знал о брате – ложь? Что тот Сеймей, который читал ему сказку на ночь – пластмассовая никчемная маска на монстре? По словам Рицки, Сеймей всегда заботился о нем, защищал. Но тот человек, которого знал я, умел только рассчитывать. Беспринципность была его образом жизни. Подлость и хитрость – верными подругами. Самодовольный, привыкший получать все, чего пожелает, жестокий и беспощадный... Аояги Сеймей – самый двуличный человек, которого я знал.
Мне нечего сказать. Выложу все это – и стану врагом. Я не могу встать между реальностью и сахарными воспоминаниями. Ведь вкусное всегда предпочитают полезному.
- Я хочу встретиться с ним. Нам нужно… поговорить.
-Рицка, не думаю, что это лучшая идея, - мягко говорю я, хотя у самого сердце бьется с головокружительной скоростью.
-Почему, Соби?
Они встретятся. Рицка еще мал, и Сеймей… Он спокойно может воздействовать на него. Да, по рассказам Рицки выходит, что Сеймей любит его. Но факты… Кончина Сеймея была фарсом, а он даже не подумал о том, как тяжело будет его брату. Ведь когда умирает близкий тебе человек, твой мир переворачивается. Все прежнее, но уже другое. Это как зеркало – вроде бы и ты отражаешься, но правая рука - левая. Все наоборот.
Рицка сильный… он пережил это. Не знаю, каков был расчет , но Рицка чудом справился. Конечно, Сеймей позаботился о
безопасности – завещал ему меня. Но, кажется, только больше осложнил ситуацию…
Сеймей просчитался: я не смогу расстаться с Рицкой. Если моя маленькая Жертва захочет, я останусь с ним.
А если нет?
Опускаю голову и шепчу:
-Все будет так, как ты прикажешь, Рицка.
Я не смею смотреть ему в глаза, хотя чувствую, как он прожигает меня взглядом.
-Я… я думал, мы покончили с этим, - у Рицки тусклый, бесцветный голос, - я уже говорил, что не буду приказывать.
Без ножа меня режет… Как же он не понимает, что если не научится приказывать, я буду подчиняться другому человеку. Мое тело не
посмеет ослушаться того, кто так долго был моим Хозяином.
Боец не может жить без приказов.
-Рицка, прошу тебя… Прикажи мне, - поднимаю голову, смотрю Рицке в глаза.
Как же я сейчас жалок. Бессилен. Зависим.
-Соби, что ты несешь? Не стану я приказывать! Это меня унижает!
-Тебя унижает быть моей Жертвой?
-Причем здесь Жертва?! – Рицка вскакивает и подходит ко мне. Кулаки сжаты, лицо хмурое.
-Прости, - обнимаю его, он вырывается, но потом внезапно затихает.
-Я не хочу, чтобы приказы были единственным, что нас связывает.
-Это не единственное, Рицка, поверь мне.
-Соби, если Сеймей… если он захочет вернуть тебя обратно, я не соглашусь на это.
-Спасибо, - я наклоняюсь и целую его в губы, ласково, нежно. Осторожно обнимаю.
Рицка – моя единственная драгоценность. У меня больше ничего нет.
-Я люблю тебя, Рицка.
-Знаю, - выдыхает он мне в губы, потом неохотно отстраняется. – Но с братом я должен встретиться, Соби. Иначе мы ничего не решим. Нет смысла убегать.
Я понимаю, что он прав – бежать некуда. Реальность скалится нам. Неизвестно, что будет дальше, но знаю одно: я хочу быть Бойцом Рицки.
Больше ничьим. Я желаю принадлежать лишь ему.
-Все будет так, как ты скажешь, - слабо улыбаюсь и получаю теплую улыбку в ответ.
*****
Рицка уже пятнадцать минут меряет шагами свою комнату. Мы вышли из спальни Аояги-сан, Рицка забрал таблетки и выкинул их в мусорный контейнер. Затем, нахмурившись, сказал, что нам нужно решить, что делать со всем этим дальше. И вот теперь он устроил мозговой штурм в своей комнате, а я сижу на стуле за его столом, чувствуя себя крайне беспомощным.
-Соби, - Рицка поворачивается ко мне, - ты говорил, что можешь выследить Бойца по следу его Силы, так?
-Так, - подтверждаю я, не понимая, куда он клонит.
-А ты можешь узнать, где новый Боец Сеймея по его следу? – хвост Рицки нервно дергается из стороны в сторону, - Ведь этот… Акаме Нисей, да?..
Киваю.
-Он использовал здесь магию, ты сам говорил. Он заставил маму… она собиралась совершить самоубийство, - решившись, говорит он.
Пока мы были внизу, я рассказал Рицке о своих предположениях – что Акаме воздействовал на Аояги-сан и приказал ей убить Рицку. Честно говоря, этот факт ставит меня в тупик. Сеймей мог приказать Бойцу расправиться с матерью, ведь Возлюбленный ненавидел эту
женщину. Когда мы были Парой, он иногда говорил, что его мать сумасшедшая и избивает его брата. Но приказать Акаме убить Рицку… Невозможно. Из этого следует, что Нисей сам решил устранить брата своей новой Жертвы. Получается, Боец Возлюбленного имеет свою волю. Сеймей не контролирует его. Но эти выводы я пока что держу при себе – не стоит загружать Рицку. Он и так сейчас пытается что-то придумать, да так отчаянно, что даже садился за стол и рисовал какую-то стратегическую схему. Правда, потом в сердцах скомкал ее и отправил в мусорную корзину.
-Рицка, выследить Нисея сейчас – невозможно. Моя сфера поражения велика, но даже при этом я заметил его ауру, лишь спустившись на первый этаж.
-Ясно, - Рицка хмурится.
-Послушай, Акаме обязательно вернется – проверить, как все прошло.
-Тогда мы должны быть готовы, Соби.
-Я не подведу.
-А я и не сомневаюсь, - фыркает Рицка.
Кидаю благодарный взгляд на него – краснеет.
-Скорее всего, он заявится ночью или когда тебя не будет – ты же ходишь в школу.
-Пропущу, - отмахивается Рицка.
Я хмурюсь: нет уж. Школа – важная часть жизни Рицки.
-Исключено.
-Это еще почему?!
-Рицка, во-первых, ты и так уже два дня пропустил. А во-вторых, если ты не будешь ходить в школу, Акаме может что-нибудь
заподозрить, - выкручиваюсь я.
-Он что, следит за мной?
-Судя по всему.
Действительно, дом Рицки скорее всего под наблюдением Сеймея.
-Хорошо, - Рицка прижимает ладонь ко лбу. - Значит, школа остается.
-Я буду провожать и встречать тебя.
-Чего?! Я не маленький!
-Рицка, возраст тут не причем. Но это даже не обсуждается.
-Еще как обсуждается! Меня же засмеют в школе. Встречать – еще ладно, но провожать…
-Сейчас тебе одному разгуливать опасно, - я отворачиваюсь. -Разумеется, ты можешь приказать мне.
Пытаюсь скрыть улыбку – я выиграл. Низко пользоваться таким приемом, но по-другому Рицку не убедишь.
Он молчит, смотря мне в глаза, и с серьезным выражением лица констатирует:
-Это шантаж.
-А как иначе? – картинно вздыхаю.
Рицка удивленно смотрит на меня.
Сколько я уже себе позволил! Так дерзко разговаривать со своей Жертвой… Но я даже не заметил, как осмелел. Бросаю мимолетный взгляд на Рицку – не слишком ли? Но к своему удивлению обнаруживаю, что он еле-еле сдерживается, чтобы не засмеяться.
Вопросительно смотрю на него.
-Нет, ничего, Соби, - он все-таки прыскает в кулачок, - мне нравится, когда ты такой… когда забываешь о Бойцах, Жертвах и прочей ерунде.
Он подходит и, резко наклонив меня к себе, смело прижимается к губам. Да что же с ним творится?
-Будь со мной настоящим, Соби, - шепчет он, отстраняясь и краснея.
Улыбаюсь:
-Спасибо, Рицка.
Я зачарованно смотрю на него, он отводит взгляд, а тишина смущает нас обоих.
-Так мы решили? – уточняю я.
-Если тебе так уж охота… - бурчит Рицка.
-Тогда договорились.
-Соби, - он, вспомнив что-то, немного морщится, как от боли, - а мама... она не попытается снова…?
-Нет, - твердо отвечаю я, - приказ теряет силу после провала, если не уточняются сроки выполнения.
Рицка облегченно выдыхает.
-Не думаю, что она сама могла бы решить убить меня.
У меня, честно говоря, несколько другое мнение на счет его матери. Но я молчу, опасаясь сделать Рицке больно.
-Будет безопасней, если твоя мама уедет, - нерешительно говорю я, - Сеймей… он не остановится на первом промахе.
-Не остановится… - одними губами повторяет Рицка, затем зажмуривается.
-Ну, что ты? – прижимаю его к себе.
-Каким человеком был мой брат? – он утыкается в мой свитер. – У меня такое чувство, как будто мой Сеймей и тот, о котором говорят все остальные – две разных личности.
«У меня такое же, Рицка, - мысленно отвечаю я, - только я бы предпочел твою версию».
Рицке надо развеяться – здесь все будет напоминать ему о сегодняшнем. Слишком тяжело. Стены давят – даже я ощущаю.
-Идем, - я отстраняюсь, - сходим куда-нибудь, прогуляемся.
-Но… а как же Нисей?
-Сегодня он тут точно не появится – может засветиться.
Рицка еще пару секунд колеблется, но затем кивает:
-Пошли.

@темы: СобиХРицка, Фанфики

Решила показать арт, нарисованный для меня от *_Atex_*
Спасибо ей за такой красивый арт)
т.к. сканера нет было снято на телефон и подредактированно в фотошопе.

@темы: Фанарт

Название: Холодная зима
Автор: [L]<Yumeni>[/L]
Бета: Librari
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Соби, Рицка, Сеймей, Нисей и др.
Размер: нечто среднее между миди и макси...
Статус: закончен
Дисклеймер: все права на персонажей принадлежат Коге Юн

Глава 6

Глава 6
Освобождение

"You're my obsession
My fetish, my religion
My confusion, my obsession
The one I want tonight
You're my obsession
The question and conclusion
You are, you are, you are
My fetish you are."

Cinema Bizarre “My obsession”

6 месяцев спустя

Говорят, путешествия во времени невозможны. Говорят, что в пространстве существует лишь одна точка, которую принято считать настоящей реальностью. И только в этой точке может находиться человек. А то, что за её пределами, весь остальной мир со всем его многообразием вариантов, может жить лишь в человеческом воображении. Потому что шагнуть за пределы своей точки, своей крохотной клетки, которую ему выделил кто-то высший, человек не может. Все мы чётко разграничиваем свои клетки и чужие, прошлые и будущие. И единственное, что мы можем — это смотреть через прутья, протягивать руки, пытаясь коснуться прошлого или будущего. Но переместиться не можем. Потому что расплата за такой шаг – безумие.
Но иногда бывают дни, когда две клетки стоят друг к другу так близко, что, протянув руку, можно коснуться соседних прутьев. Это особые дни. Дни, когда нам кажется, будто мы попали в прошлое, перенеслись во времени, совершили невозможное.
В комнате было прохладно, и когда Рицка коснулся кончиками пальцев ледяного оконного стекла, по коже побежали мурашки. Но убирать руку не хотелось. Хотелось, чтобы холод завладел телом, проник в каждую клеточку, блокировал нервные окончания, усыпил. Успокоил. Хотелось замёрзнуть как в тот день, до дрожи, и чтобы зубы стучали. И чтобы снова бежать под снегопадом, глотая обжигающе холодный воздух, щекочущий горло. И чтобы волосы намокли от снега и тоже стали холодными, а потом согрелись и высохли в машине от тёплого дыхания Соби. И чтобы снова смеяться как тогда. Лучшее время, беззаботное время. С тобой.
Есть вещи, которые никогда не меняются. И когда глядишь на них, кажется, что и остальное не изменилось. Когда Рицка смотрел на падающий снег из окна своей комнаты, на занесённую улицу и тихий дворик своего дома в свете уличного фонаря, ему казалось, что с того вечера прошло не более пары дней. Но стоило отвернуться или задвинуть шторки, спуститься в гостиную или открыть книгу, как всё тут же возвращалось на свои места. Перемещение во времени действительно невозможно. Как невозможно множество других не менее желаемых вещей. Но от этого нисколько не грустно. К этому привыкаешь.
И Рицка задёрнул шторы и вышел из комнаты, попутно взглянув на часы. Скоро все придут. Сегодня дом Аояги будет полон. Сегодня придут все, кто что-то значит для него. И все они соберутся за одним столом и вспомнят прошлое, пытаясь коснуться прутьев соседней клетки и слегка досадуя из-за того, что руки слишком короткие. И все они будут говорить о Соби или молчать о нём. И все поздравят Рицку с днём рождения, но сделают это тихо и слегка потупив взгляд, потому что в такой день любое поздравление прозвучит слишком громко и вычурно. Потому что это день смерти Соби.
Когда раздался первый звонок в дверь, Рицка уже знал, что это Осаму. Она всегда звонила коротко, нажав на кнопку два раза подряд. Она обещала прийти пораньше, чтобы помочь накрыть на стол для других гостей.
- Ух, ну и холодина, - воскликнула Осаму с порога и улыбнулась, заглядывая Рицке через плечо в гостиную. – Ты один?
- Да, проходи.
И Рицка тоже улыбнулся, глядя на её мокрые и слегка вьющиеся от влаги волосы, на покрасневшие от холода тоненькие пальчики, которые она прятала в карманах коротенького пальтишка, на её смешно торчащие ушки. Он улыбался, а сердце щемило тёплой, надрывной, почти ностальгической тоской по всему тому, что так изменилось теперь. Он даже тосковал немного по своей боли, которая трансформировалась до тёплого воспоминания, всего лишь воспоминания о чём-то, что было так давно, в другой жизни какого-то другого Рицки, а не его самого.
- Сильный снегопад? – спросил он у проходящей на кухню Осаму.
- Ага, - она поставила пакет на стол. – И ветер ещё, так что снег прямо в лицо. Очень неприятно. Я принесла обещанный десерт, - она выложила на стол пару коробок. – Когда все придут?
- В шесть.
- Должны успеть, - она вдруг отвлеклась от содержимого своего пакета и взглянула на Рицку. – Ты как? Нормально себя чувствуешь?
- Вполне.
Она вдруг улыбнулась, но не той улыбкой, которую Рицка привык видеть на её красивом лице. Это была та самая надрывная улыбка – отражение его собственной тоски по чему-то тёплому, далёкому, утерянному.
- Рицка, Рицка, - сказала она тихо. – Иногда я совсем тебя не узнаю.
- Правда? Почему же? – он сел на табурет у стола, посмотрел в окно, где шёл гипнотизирующий его снег.
- Не знаю, - она тоже села, как будто забыв про грядущий ужин, и попыталась поймать взгляд Рицки. – Ты другой какой-то стал.
- Да брось. Все взрослеют. Твоя внешность тоже несколько изменилась.
- Я не о внешности, Рицка. Ты теперь немного напоминаешь мне своего брата, но только немного, наверное, из-за высокого роста. И ты стал таким уверенным. Знаешь, я как будто чувствую это исходящее от тебя спокойствие. Раньше этого не было. Что же так повлияло на тебя, интересно знать? Или кто?
- Да никто, - Рицка улыбался, но глаза его оставались серьёзными. – И хватит уже разбирать меня по косточкам, мне от этого не по себе становится.
- Хорошо. Тогда не будем о серьёзном. Расслабляйся. Тебе сегодня пятнадцать, имеешь право отдохнуть. Я тебя уже поздравляла по телефону, и ты велел ничего не дарить, но… - она снова вернулась к пакету, приклеив к лицу всю ту же беззаботную улыбку. Теперь Рицка знал, что когда она улыбается так, это значит, она пытается скрыть своё огорчение. Он расстроил её своей холодностью, хоть и не хотел. Он знал, что сегодня она ждёт от него чего-то особенного, причём сама даже не знает, чего, и поэтому она надела эту короткую чёрную юбку, хотя Рицка и не думал, что юбка может что-либо изменить в их отношениях. И Осаму тоже это знала, ведь она была не глупой, но всё равно надела, потому что надеялась и сама пугалась и стеснялась своей надежды, что делало её очень милой в глазах Рицки. Но не больше. А Осаму хотела большего. Хотела быть не просто милой, а нравиться ему, и улыбалась потому, что это нравилось ему, даже если несколько секунд назад он неосознанно причинил ей боль.
- Вот, - Осаму протянула ему конверт из плотной жёлтой бумаги. – Это не подарок, но нечто вроде того. Просто на память. Я отобрала свои лучшие снимки за последние несколько месяцев. На каждом из них подписи, мои комментарии и даты. Раньше ты любил такие вещи. Вот я и подумала…
Рицка взял конверт из её чуть подрагивающей руки. Ему было очень приятно и в то же время как-то неловко, потому что он не знал, чем теперь можно отблагодарить её. А отблагодарить нужно. Она так старается. Может, у неё скоро получится. Может, те трогательные чувства, что она вызывает в нём, однажды станут немного похожи на то, что он уже чувствовал однажды.
Времени рассмотреть фотографии у Рицки не было, и он с сожалением отложил конверт на потом.
Первыми пришли Юйко и Яёй и тоже помогли им немного. Рицка рад был их приходу, с ними он сразу почувствовал себя свободнее, потому что оставаться наедине с Осаму после того вечера, когда она почти призналась ему в любви, было по-прежнему тяжело. Рицка никогда не любил натянутость в отношениях и всячески старался избегать её. Он знал, что напряжение между людьми очень часто может перерасти во что-то большее, во что-то, от чего он старался держаться в стороне.
Когда всё уже было готово, в дверь позвонили Шинономе-сенсей и Кио, которые то ли встретились по дороге, то ли пришли вместе, в любом случае, их несколько встрёпанный вид показался Рицке странным. Вместо подарка, который Рицка запретил дарить, Кио принёс картину Соби, упакованную и перетянутую верёвкой. И снова поток смешанных чувств растревожил сердце Рицки. Ему хотелось развернуть картину, погрузиться в эти образы, вдохнуть запах краски, который стал для него теперь запахом прошлого. Ему казалось, что всё это было с ним так давно. Рицу-сенсей сказал ему однажды, что в молодости один год равен десяти годам в старости. Наверное, он был прав. Рицу-сенсей очень часто бывал прав. И часто, слушаясь его советов, Рицка был благодарен ему, и в то же время вся его сущность противилась этому.
Больше Рицка никого не ждал сегодня. Он даже не думал, что Сеймей появится дома этим вечером. Он вообще не думал о сегодняшнем вечере. Не мог и не хотел. Это была всего лишь привычная обязанность, каких много. Один вечер рождения и смерти последней надежды, и снова всё пойдёт своим чередом. Так скорее бы он уже закончился.
Когда все собрались за столом, мобильник у Рицки в кармане запиликал каким-то новым модным рингтоном, к которому мальчик ещё не успел привыкнуть, и сначала даже не понял, что это ему звонят. На дисплее высветилось имя Рицу-сенсея, и Рицка, поспешно извинившись, вышел из комнаты.
- У тебя так шумно, я помешал? – спросил Минами.
- Просто друзья пришли, - Рицка прильнул к окну.
- Ах да. День рождения. Я только хотел сообщить, что завтрашнее занятие отменяется. У меня командировка.
- А помнится, вы говорили, что завязали с командировками и ведёте сидячий образ жизни, - Рицка усмехнулся. Почему-то ему хотелось сейчас поговорить с ним, а не с друзьями.
- Всё-то ты помнишь. Ладно, уличил. Доволен?
Рицка засмеялся. У Рицу явно было хорошее настроение, иначе он не говорил бы с ним таким шутливым тоном. Этот тон Рицка у него совсем недавно заметил. Иногда он даже замечал, что они говорят, как обыкновенные друзья, на равных. А не так давно Рицу-сенсей заявил за чашкой чая: «Общаясь с тобой, я вдруг резко подобрел, Рицка. Не нравится мне всё это. Такое ощущение, что это ты учишь меня, а не наоборот».
- Когда вернётесь?
- На следующей неделе. А ты не расслабляйся. Учи, что я тебе задал. И хорошо учи. Приеду – устрою тебе экзамен.
- Экзамен? Вы же говорили, что проэкзаменуете меня весной?
- Планы изменились. Ты слишком способный, чтобы возиться с тобой до весны. Мы только зря тратим время и топчемся на месте. Пора тебе проявить свою силу, Рицка.
- Хорошо. Я постараюсь оправдать ваши ожидания.
- Ты не постараешься, а оправдаешь. Понял?
- Да, - Рицка снова заулыбался. И почувствовал вдруг, что этот холодный человек, с которым он проводил долгие осенние вечера, улыбается тоже.
- Ну и конечно, чуть не забыл. С днём рождения, Рицка.
Знакомый трепет в груди стал отзвуком этих слов. Рицка не ожидал, что Рицу-сенсей подобрел настолько, чтобы поздравить его с днём рождения.
- Спасибо. За всё, - сказал он. – И за то, что помогаете мне.
- Не надо благодарить, Рицка. Я ведь уже говорил тебе, что все люди эгоистичны. А мы с тобой эгоистичны особенно, потому что оба жертвы. И помогал я тебе только ради себя. Знаешь ли, даже у меня есть совесть, которая мучает меня по ночам. Поэтому, возможно, я затеял всё это, чтобы искупить свою вину перед Соби-куном.
- За то, что отдали его Сеймею?
- Да. Знал бы, ни за что не отдал. Лучше бы ты владел им, Рицка.
- В таком случае, не так уж вы и эгоистичны, как говорите. Раз вы желали Соби добра, значит, любили его.
- Хватит отыскивать во мне хорошие стороны. От этого я чувствую себя сентиментальным стариком со слезящимися глазами.
- Вы не старик.
- Вот и отлично. Потому что, будь так, я бы бросил преподавание, ибо чувствовал бы себя слабее тебя. А учитель должен быть сильнее ученика.
- Значит, как только вы почувствуете себя слабее, наши занятия прекратятся?
- Конечно. И именно поэтому твой экзамен переносится на следующую неделю.
- Хотите поскорее закончить? Но ведь не может быть, чтобы я уже стал сильнее вас.
- Разумеется, нет. Но станешь, если прекратишь болтать попусту и устраивать посиделки с друзьями. И вообще, я сегодня уже и так наговорил тебе много лишнего. До встречи.
Они попрощались, и Рицка снова убрал телефон в карман джинсов, и улыбка, вызванная словами Рицу-сенсея, растаяла на губах. И он смотрел во двор и на снег, искрящийся в луче фонаря. И он знал, что ему нужно возвращаться к друзьям. Они ждут его. Но теперь было слишком много ответов, которых не было раньше. И эти ответы останавливали его. Теперь он, наконец избавился от этого непонятного ощущения неопределённости, которая всегда появлялась в нём при общении с друзьями. Раньше он не понимал этого своего состояния, а теперь осознал, насколько всё было просто. Просто до боли. Просто они жили в разных мирах. Только и всего. И как бы Рицка ни хотел присоединиться к их миру спокойной будничной жизни обычных людей с обычными проблемами и заботами, он не мог этого сделать. И уже давно прекратил все попытки. Потому что сам он был частью иного мира с холодным голосом Рицу-сенсея и его холодными руками, с запахом зелёного чая в фарфоровых маленьких чашках, с тишиной его полутёмной комнаты и шелестом перелистываемых книжных страниц. С бойцами и жертвами, с именами и заклинаниями, с приказами и битвами, цепями и оковами. Это был его мир, и Рицка наконец-то свыкся с ним и принимал его таким, какой он есть. Ему даже казалось, что он полюбил его.

* * *

Рицка не ждал ничего хорошего от этого вечера, и вскоре ему предстояло убедиться, что интуиция снова не подвела его. Как только последние гости скрылись за дверью, оставив Рицке прощальные пожелания и пустоту в сердце, вернулся Сеймей в прескверном настроении, а вместе с ним Нисей, от которого несло алкоголем и сигаретами. Нисей вёл себя развязно и кажется, тоже был зол.
Осаму, как всегда оставшаяся помочь Рицке с уборкой, растерялась и постоянно поглядывала на мальчика, ища у него поддержки.
- О, Сеймей, они так похожи! – протянул Нисей, заглядывая на кухню и повиснув на дверном косяке. – Эта девчонка случайно не его боец?
- Замолчи, идиот! – не выдержал Сеймей. – Поднимайся в мою комнату, быстро!
Когда Нисей ушёл, Рицка приготовился объяснять Осаму, что значит «боец», и почему вообще ей пришлось стать свидетельницей этой малоприятной сцены, но Осаму ничего не спросила. Она, ничего не говоря, вытерла последнюю тарелку и хотела поставить её на подставку, но рука соскользнула. Рицка вздрогнул. Он давно не слышал звука бьющейся посуды. С тех пор как Сеймей положил маму в клинику, в их доме было тихо.
Осаму тихонько охнула и склонилась над осколками, бормоча какие-то ненужные извинения. Она была так расстроена, что казалось, сейчас заплачет. Снова он виноват. Снова люди страдают по его вине. Как бы сильно он ни любил их, он не может сделать так, чтобы они никогда не знали боли.
- Я помогу, - сказал Рицка, тоже присев на пол. – Осторожно, не поранься, они острые.
И осколки уже были собраны, а они всё сидели на полу, и Рицка слушал сбивчивое дыхание Осаму. Он знал, что своей близостью заставляет её нервничать. Но это не вызывало в нём чувства вины. И он не понимал, почему продолжает смотреть на глубокий вырез её бледно-голубой блузки, если всё равно не чувствует того, на что Осаму надеется. Или чувствует? Что он вообще чувствует? Ему определённо нравится, когда Осаму рядом, несмотря на это напряжение, а скорее даже благодаря ему. Ему нравится слушать её частое дыхание, ловить смущённый румянец на её щеках, её робкую улыбку. Всего этого он не знал в ней раньше, когда они были только друзьями. Он многих мелочей тогда не знал, а сейчас мог распознать любое изменение её настроения. И это ему тоже нравилось.
- Рицка, не смотри так, - прошептала она.
- Как? – Рицка улыбнулся её трогательному смущению. Ему нравилось чувствовать свою силу перед ней и её хрупкость. Нравились её ушки, которых так и хотелось коснуться. Всё в ней нравилось.
- Пристально.
- Хорошо, не буду, - сказал Рицка и тут же отвернулся, собираясь подняться с пола. Его и самого уже начинала нервировать эта неловкая ситуация, как вдруг Осаму схватила его за рукав и потянула к себе. В её огромных глазах застыло отчаяние. Оно потрясало до глубины души.
- Нет! – воскликнула она громким шёпотом. – Посмотри ещё немного! Не уходи!
Сердце упало. Холодно. Не надо. В висках стучало почти забытое волнение, а мысли приятно путались. Может, ему в самом деле стоит попробовать? Начать нормальную жизнь. Забыть, наконец, его прикосновения. Те отношения, что были у них с Соби, вели в никуда, и в будущем не могли оставить после себя ничего, кроме пустоты и сожаления обо всём, что не сбылось. А Осаму могла подарить ему будущее. И это будущее было бы полным до краёв сияющим светом, искупающим грехи, дарующим избавление. А Рицка так хотел его, этого избавления.
Осаму тянулась к его губам, и в это короткое мгновение время снова остановилось для Рицки. Вселенские часы замедлили свой ход. И ему действительно хотелось прижимать её к себе, тёплую, живую, такую милую, целовать её, забывать. Но изнутри против его воли поднималась что-то холодное. Оно проникало в самое сердце и разливалась там, и застывало, превращая ещё бьющееся сердце в бесполезный кусок льда. И это холодное нечто не растопить было ничем, и тепло Осаму, тепло её чистой и наивной первой любви не могло уже согреть его. Потому что он ещё помнил. Помнил, какими горячими были пальцы Соби, какими обжигающими поцелуи, даже если Соби просто слегка прикасался к его губам. Помнил его сильные руки, его смех и волнующий тембр его голоса. И его взгляд, вынимающий душу и играющий с ней, касаясь неведомых струн, и заставляющий их звучать долгой и прекрасной мелодией отчаянного запретного чувства.
И это больше не повторится. Ни с кем. Его призрак тенью стоит за спиной Рицки. Он не пускает. Это его наваждение, его отчаяние, его погибель, его крест.
Мы обречены причинять боль своим любимым.
- Прости, - Рицка отвернулся, чтобы не видеть острые иглы её боли, неумолимо впивающиеся в него вместе с ощущением очередной вечной и бесконечной вины. – Я не могу.
Она вздохнула. И Рицка, хоть и не смотрел на неё, ясно представил, как потух её взгляд. Прости.
- Ничего. Я понимаю, - она встала, отряхнула юбку, и Рицка поднялся вслед за ней. И снова неловкость, к которой теперь примешивалась ещё и вина. И Рицка не знал, куда девать руки и куда смотреть, и ему так хотелось извиниться перед ней, сделать для неё хоть что-нибудь, что он даже готов был помочь ей отряхивать юбку.
- И не надо извиняться. Ты ничего плохого не сделал. Быть может, будь я твоим бойцом, ты любил бы меня чуточку больше.
- Что? Ты… Знаешь? – Рицка побледнел, отступил на шаг.
Осаму попыталась улыбнуться, но только растянула губы в жалком подобии той безмятежной улыбки, которую Рицка так любил, и от которой теперь осталась лишь тень.
- Конечно, знаю. Это вполне естественно – хотеть знать всё о человеке, которого любишь.
Ещё шаг назад. Не надо. Не надо всех этих слов. Они причиняют теперь только боль.
- Он был твоим бойцом, я это тоже знаю. И хоть я и мало что понимаю в этом, одно могу сказать точно. Он гордился бы тобой. Ты умеешь хранить верность, - слёзы блеснули в её глазах, и она поспешила сморгнуть их и спрятать боль за улыбкой, на этот раз вполне искренней.
- Осаму…
- И не смотри на меня с такой жалостью. Я девушка, и у меня есть гордость. Ещё раз с днём рождения. Можешь не провожать меня.
Она ушла, а Рицка ещё долго сидел за кухонным столом и слушал, как из незакрытого крана капает вода. Потом этот звук начал выводить его из себя, и Рицка встал, плотно закрутил вентиль, вздохнул. Он так устал сегодня. Какой длинный вечер. А снег всё идёт.
Взгляд невольно упал на лежащий на подоконнике конверт из жёлтой бумаги. Ну конечно. Он ведь бросил его туда, чтобы не мешал на столе и так и забыл посмотреть фотографии. Была ещё картина, которую принёс Кио, но она лежала в его комнате, а путь туда показался Рицке неимоверно далёким.
Рицка взял конверт и снова уселся за стол, приготовившись немного отдохнуть. Судя по толщине конверта, фотографий там было около тридцати, а если ещё и читать приписки Осаму, удовольствие может растянуться. У неё всегда были не только красивые снимки, но и интересные комментарии к ним.
Рицка не спеша распечатал конверт, стараясь не порвать край, осторожно вынул свежераспечатанные фотографии, ещё хранящие запах краски и фотобумаги. Взглянул на первый снимок, побледнел, губы дрогнули, и вся стопка вдруг выпала из рук, рассыпавшись по столу со звуком рухнувшего карточного домика. Появилась неожиданная слабость во всём теле, так что руки безвольно упали на колени, и если бы Рицка не сидел, он непременно не выдержал бы и опустился на пол. Кончики пальцев снова покалывало, в ушах шумело, тошнота комом застряла в горле. Рицка зажмурился, потому что боялся потерять сознание, но когда он снова открыл глаза, на фотографии по-прежнему был Соби. Его фигура застыла среди других, проходящих мимо на фоне осенних увядающих деревьев и асфальтированной узенькой улочки.
Рицка приказал себе успокоиться. Такое ведь уже было много раз. Очередной похожий на Соби человек. Нужно только присмотреться повнимательнее, и сразу найдётся множество отличий. И Рицка смотрел, впивался взглядом, и чем дольше он вглядывался в эту фигуру, тем больше он находил сходства с Соби, тем больнее кололи крошечные иголочки, в которые превратились его нервные окончания. И когда Рицке удалось разглядеть бинты на шее, сомнений не осталось. Это Соби. Соби.
Разум отказался работать, когда порвалась его последняя зацепка – дата фотографии. Четырнадцатое октября этого года. И Осаму говорила, что собрала лучшие снимки за последние несколько месяцев. В левом уголке фотографии было что-то написано её аккуратными убористыми иероглифами.
«Знаешь, Рицка, мне всегда казалось, что ты ищешь что-то. Ты из тех, кто постоянно задаёт вопросы. Вопросы себе, окружающим, всему миру. И ты всегда получаешь на них ответы, потому что тот, кто ищет, обязательно находит. Я не знаю, то ли это, что ты так стремишься отыскать, но если всё-таки то, надеюсь, ты скажешь хотя бы «спасибо», когда вспомнишь об этом. Потому что я сделала это для тебя, Рицка. Потому что желаю тебе только счастья.
Комидзука Осаму».
Когда Рицка выбегал из кухни, снег за окнами по-прежнему падал, а осколки разбитой тарелки так и лежали на полу, поблёскивая острыми краями в свете лампы.

* * *

В мире не так много вещей, которые столь же мучительны, как невозможность вспомнить что-либо. Возникает ощущение, что в этих утерянных воспоминаниях как раз и заключается самая важная часть твоей жизни, а всё, что есть сейчас перед тобой – лишь жалкое подобие того, что ты забыл. И можно сколько угодно цепляться за всплывающие в сознании образы, но они всё равно не дадут полноты и цельности картины, той гармонии, к которой Соби так стремился всегда. И чем сильнее это стремление поймать, тем мучительнее бывает сознавать потом своё бессилие, когда образы расплываются, ускользают, оставляя после себя мир отчаянной, чёрной и всепоглощающей пустоты, так что иногда Соби казалось, будто он стоит на берегу необитаемого острова и смотрит, как где-то на горизонте проплывает мимо корабль – его последняя надежда.
В последнее время Соби всё сильнее мучился от этих то появляющихся, то исчезающих на горизонте образов-воспоминаний, поразительно реальных снов и видений наяву. После того, как выпал снег, что-то изменилось в статичном, застывшем и пустом мире маленькой квартирки Соби на восемнадцатом этаже. Когда несколько дней назад он как обычно открыл окно, чтобы покурить, ветер был особенно сильный, порывами врывающийся в комнату, моментально выстужая её. Но Соби любил холод, ему нравилось ощущать, как леденеют пальцы и запястья, как замедляет свой бег кровь. Ветер свистел в ушах, обжигал кожу, ветер был повсюду. Это особый ветер – ветер высоты. Высота, расстилающийся внизу городок, свистящий ветер в кабинке чёртового колеса – цепочка ассоциаций-образов выстраивалась в его сознании, и Соби замирал, и сигарета затухала в его холодных пальцах, потому что он сам переносился из своей комнатки в тесную кабинку с прозрачными стёклами, с гладкими выкрашенными скамейками, и слышал рядом чистый детский смех.
А вчера он вдруг обнаружил проколы в собственных ушах. Он лежал на кровати и, не думая ни о чём, теребил мочку уха, пока не обратил внимания, что поверхность мочки неровная. Массируя её, Соби чувствовал под пальцами что-то наподобие твёрдого шарика, вроде маленькой бусины. Тогда Соби нашёл иголку и тупой стороной продел её в прокол на коже. И почему-то он нисколько не удивился этому, и когда его пальцы встретили конец иголки с внутренней стороны мочки, ощущение дежа-вю оказалось настолько сильно, что в сознании сразу всплыл образ серёжки-гвоздика в форме синей бабочки. Когда он успел проколоть уши, Соби не помнил. И как только начинал думать об этом, тут же натыкался на глухую стену и уже ничего не мог поделать, кроме как ждать, что однажды сможет вспомнить больше. Он уже привык ждать. Он ко всему быстро привыкал.
Он шёл по тихой улице, слушая, как свистит ветер, ощущал тающие хлопья снега на коже и докуривал последнюю сигарету. Был уже поздний вечер, и Соби направлялся в круглосуточный магазин, как и каждую неделю с тех пор, как Сеймей снова вернул ему ключи. С того же момента Сеймей приказал не выходить на улицу раньше одиннадцати вечера. Он сказал тогда: «Всё равно ты слепой, так не всё ли равно, выйдешь ли ты ночью или днём?» И, конечно, Сеймей был прав, разницы никакой не было. Сеймей всегда был прав. Вот только всякое упоминание об этом физическом изъяне было так болезненно для Соби, что слова Сеймея ещё много раз всплывали в его памяти, растравляя незаживающую рану. Это было единственным, что ещё болело в нём.
Улица, несмотря на поздний час, была полна людскими возгласами, шумом проезжающих машин, шелестом шагов прохожих. Каждый звук был теперь для Соби необычайно громок и резок, его обострённый слух выхватывал каждый крик и каждый шёпот, каждый смех. Иногда Соби казалось, будто он слышит всё.
- Сфоткай меня здесь, Мияги-кун! – раздаётся высокий девчоночий голос с интонациями неприкрытого кокетства.
- Здесь? – хрипловатый голос весёлого и, возможно, нетрезвого подростка.
- Да. Вот так! – звонкий заливистый смех.
Щелчок фотоаппарата, ещё один. И Соби замедляет шаг и останавливается посреди улицы, а в его сознании рождается целая серия таких щелчков и вспышек, а вместе с ними голос того мальчишки из снов: «Соби! Встань вот здесь, я тебя сфоткаю!»
И Соби зажмурился, как будто от сильной боли, и уже не слышал ничего вокруг, сосредоточившись только на этом образе, из последних отчаянных сил стараясь сплести из обрывков воспоминаний цельную нить.
...Соби, я потом распечатаю фотки. Ты только не выбрасывай их...
…Без фоток я всё забуду. Сначала фотки, а потом всё остальное…
… Это странно, что на фотках только ты. Что за коллекция такая...
… Соби! Отстань от моего хвоста...
Рицка. Откуда он знает это имя? От Сеймея? Первый раз он точно слышал его от Сеймея, а потом…
Виски пронзила острая боль, голова закружилась, и Соби едва удержался на ногах. Сигарета выпала из пальцев и зашипев, потухла в снегу. Больше Соби уже ничего не мог вспомнить. Далёкий корабль его надежды снова проплыл мимо.
Он обещал Сеймею, что как только вспомнит что-либо, сразу сообщит об этом. Это был приказ. То, что нельзя нарушить. Тогда почему он до сих пор не рассказал? Ведь то, что происходило с ним, было по меньшей мере странным, но Соби казалось, что этими откровениями он снова разозлит свою жертву. Интуитивно он чувствовал, что Сеймею не понравится это, возможно, он даже накажет его, хотя Соби и сам не понимал, в чём успел провиниться. И эти навязчивые воспоминания, которых он и желал и боялся одновременно, сразу становились чем-то постыдным. Они словно бы тоже были его физическим недостатком, таким же, как окончательная потеря зрения, недостатком, который мучает постоянно, за который стыдно и больно.
И если он скажет Сеймею, тот наверняка сочтёт его совсем бесполезным и бросит. И так почти бросил. А если Сеймей вообще перестанет приходить и звонить, его пустая одинокая жизнь утратит свой последний смысл. Или уже утратила?
Сеймей ведь уже нашёл себе другого. Его звали Нисей, и Соби никогда не видел его, знал только, что тот невысокого роста, хотя Соби и казалось, что они встречались раньше, и имя его было знакомым.
Нисей был сильнее его. Соби осознавал, что, утратив зрение, он лишился важнейшего боевого преимущества, и теперь уже не был так уверен в своих силах, как раньше. Теперь ему казалось, что не было бы ничего удивительного, если бы этот Нисей победил его, а Сеймей, в свою очередь, не уставал напоминать ему об этом, хотя Соби и казалось, что убедить он пытается прежде всего себя самого.
Порыв ледяного ветра снова привёл Соби в чувство, и он вспомнил, что так и стоит посреди улицы, «высматривая» в себе очередные изъяны. Головокружение прошло, а боль отпустила, и Соби мог бы снова попытаться вернуться к воспоминаниям о фотографиях и мальчике по имени Рицка. Ведь Рицка? Кажется, он снова забыл. Но такие вспышки сознания, как несколько минут назад, случались нечасто, и только во время них появлялась возможность вспомнить хоть что-нибудь. Сейчас бесполезно. Бесполезно. Он снова бесполезен. Никчёмный. Никудышный боец. Не удивительно, если Сеймей бросит его.
Сеймей был первым, кого Соби вспомнил, когда очнулся в больнице. Он услышал тогда его голос, и этот голос в памяти сразу накладывался на образ Сеймея, который всегда был смыслом жизни, вечной силой, довлеющей над ним, повелевающей им. Какой-то знакомый врач, к которому Сеймей привёл его на осмотр, сказал, что ему будет сложнее восстановить пробелы в памяти, чем обычному зрячему человеку. Потому что Соби мыслил образами, зрение было центром его мира, и оно, несомненно, помогло бы ему со временем восстановить утраченное, если бы он снова ходил каждый день по знакомым местам. Но теперь в его мире темно. И Сеймей сказал тогда с колкой досадой, когда они уходили от врача: «Ну вот, только зря провозился с тобой. Столько сил вложил, и всё впустую».
Прости, Сеймей. Я так виноват. Ты ведь поэтому запер меня здесь, оторвав от мира? Прости.
В мире не так много вещей, которые были бы столь же мучительны, как невозможность искупить свою вину.
И Соби казалось в тот момент, что он заслужил любое наказание. А впрочем, он и так уже был наказан. Наказан сполна.

* * *

И бывают дни, когда время ломается, искажается, замедляется. И тогда тяжёлые замки открываются сами по себе, и двери клеток распахиваются настежь, и можно бежать, пока воздух в лёгких не закончится, падать и снова бежать, потому что надо успеть. Во что бы то ни стало, пока временные границы не сомкнулись снова, ценой жизни, но надо успеть.
И это было единственное, что Рицка знал, единственное, о чём думал, когда бежал в прихожую, сжимая в руках фотографию Осаму. Он не думал уже ни о самой фотографии, ни о Соби, ни о том, что Соби был… жив? Эти мысли как будто уже не умещались у него в голове. А голова была такой тяжёлой, как будто Рицка провёл без сна несколько суток. Он не думал, но взгляд, ставший вдруг цепким как никогда, отмечал все окружающие детали, которые в обычном состоянии Рицка ни за что не заметил бы.
На часах было около одиннадцати, и Рицка вдруг обратил внимание, как медленно ползёт секундная стрелка, и что она не однородного чёрного цвета, а чуть красная на конце. А серебристая дверная ручка отливает зелёным. А у вазы с цветами слегка отбит край, но раньше этого не было видно из-за листьев цветов, которые мама ставила в вазу каждые три дня.
А на полу под дверью сидит Нисей. И Рицка с трудом узнал его, но не потому, что Нисей изменился внешне, а потому, что что-то изменилось внутри самого Рицки, и теперь ему всё казалось другим, ослепительно ярким.
Нисей сидел, уткнувшись лицом в колени, и Рицке сначала показалось, что он плачет. Потом он вспомнил, что Нисей был пьян. И ему хотелось как-то окликнуть его, но Рицка только стоял и смотрел на сидящего на полу Нисея, как на дополнение всеобщей сюрреалистической картины.
А потом Нисей поднял голову, и Рицка окончательно убедился, что он не плачет, потому что взгляд Нисея горел таким яростным огнём бессильной злобы, что невольно захотелось сделать шаг назад. Но Рицка остался стоять на месте и выдержал этот взгляд. А Нисей вдруг заулыбался, даже оскалился, и поднялся на ноги.
- Куда спешишь, Рит-тян?
- Не твоё дело. И где Сеймей, почему ты сидишь здесь один?
- Он прогнал меня, - Нисей изобразил печальный вздох. А Рицка впервые подумал, что своими театральными ужимками Нисей лишь пытается скрыть настоящие чувства. На самом деле он бы ни за что не признал свою боль от того, что Сеймей в очередной раз проявил безразличие к нему. – У тебя такой жестокий брат, Рит-тян. Закрылся в комнате, меня не пускает. Может, хоть ты повеселишь меня?
- Лучше уйди с дороги, Нисей.
- Торопишься? Куда это ты на ночь глядя? Любимый старший братик будет волноваться. О, а что это такое интересное я вижу у тебя в руке?
Рицка сжал фотографию, так что она смялась по краям, и завёл руку за спину.
- Ну-ка, ну-ка! Что это ты там прячешь, Рит-тян? – Нисей пьяно хихикнул. Даже в нескольких шагах от него Рицка чувствовал сильный запах дешёвого алкоголя. Он отступил назад, готовясь к бегству, готовясь защищать фото любой ценой.
Но Нисей, несмотря на своё состояние, оказался необычайно быстр. Судя по всему, он не был настроен играть в догонялки и предпочитал действовать решительно и сразу, прыгнув на Рицку и повалив его на пол.
Рицка только охнул, больно ударившись завёрнутой за спину рукой. Нисей был сильнее, и сколько бы они ни катались по полу, Рицка всё равно сдастся первым. Он знал это, так же как знал и то, что мог бы закричать, позвать Сеймея, который был всего этажом выше. Но кричать было нельзя. Нельзя, чтобы Сеймей узнал обо всём. Потому что, если это случится…. Рицка не знал, что будет, если это случится. Знал только, что тогда всё закончится. Навсегда.
Когда, наконец, измятая, с оторванным уголком фотография оказалась в руках Нисея, Рицка уже окончательно потерял силы к сопротивлению и лежал, раскинув руки и тяжело дыша. Он так устал сегодня, что на какой-то миг снова стало всё равно. Снова вернулось привычное равнодушие.
- Ох… - Нисей сделал короткий вдох, прищурился и поднёс снимок поближе к глазам, перевернул, прочёл дату. – Откуда это у тебя?
- Да какая разница?! Может, ты уже слезешь с меня?!
Нисей даже ухом не повёл и вставать, похоже, не собирался. Он вдруг рассмеялся и ещё долго не мог остановиться, размахивая фотографией в воздухе.
- Ну Сеймей и попал! – хохотал он. – А ведь я предупреждал!
- О чём ты? – прошептал Рицка. Мысли снова спутались в тугой колючий клубок. Люстра светила в глаза, комната плыла перед ним, а Нисей, навалившийся сверху, мешал сделать нормальный глубокий вдох.
Нисей отсмеялся, и тут же стал серьёзен. Он вдруг отбросил фото в сторону и вцепился обеими руками Рицке в горло. Его пальцы были сильными и холодными, и надави он чуть сильнее, Рицка бы точно задохнулся, а пока только закашлялся.
- Ты хоть знаешь, как я ненавижу тебя, Рит-тян?! – шипел Нисей в самое ухо. – Уверен, ты даже представить этого не можешь, чёртов святоша. И тебя, и этого Агацуму. Обоих ненавижу.
- Пусти, - выдохнул Рицка. Глаза слезились, пересохшие губы отчаянно хватали воздух.
- Я бы так хотел убить вас обоих…
Глаза Рицки широко распахнулись.
- Соби…. Соби правда жив? – он думал только, что если Нисей его сейчас задушит, он умрёт спокойно, если получит ответ на свой вопрос.
- А ты ещё сам не понял этого, тупица?! Такое ощущение, что это ты ослеп, а не он, - руки Нисея чуть разжались, позволяя Рицке вдохнуть спасительный воздух. – Жив, почти здоров. Только память слегка подводит. Видать, сильно башкой стукнулся тогда в машине. Так сильно, что о тебе вообще понятия не имеет. И живёт себе спокойненько. Ну, ещё ослеп малость. Но это так, пустяки. Всё пустяки, пока он ещё жив. Какая жалость, что он не сдох тогда. Он до сих пор стоит на моём пути. Так же, как и ты.
- Где… он? – шепчет Рицка. Комната плывёт, стены нагромождаются одна на другую, а потолок то уходит в сторону, то словно опускается на него, неумолимо опускается, чтобы раздавить, уничтожить.
- Хочешь знать? – Нисей хихикает. – Конечно, хочешь. Бежать к нему, увидеть его. В это сложно поверить, да? Ты ведь хочешь?
И снова слёзы, только на этот раз от другой боли, почти забытой, и снова рвущей, терзающей, невыносимой. Такой сильной, что невольно начинаешь молиться, только чтобы всё кончилось поскорее.
- Я знаю его адрес. Я могу сказать тебе его. Но это будет стоить тебе кое-чего. Согласен на любое условие, Рит-тян?
- Да… Да.
Нисей ухмыляется, довольный победой.
- Тогда тебе придётся убрать Агацуму с моего пути. И самому исчезнуть. Признаюсь, мне уже порядком поднадоела эта ситуация с двумя бойцами. Надоело, что чуть что, Сеймей бежит к этому ублюдку. А если не к нему, так к тебе. «Ути-пути, мой маленький сладенький Рицка»! – передразнил Нисей Сеймея хриплым, звенящим на высоких нотах голосом. – Бесит! Я мечтаю только, чтобы вас обоих не было. Только вы ещё стоите у меня на пути. А потому укради у Сеймея Агацуму. Забери себе эту марионетку, и проваливайте, чтобы я больше никогда вас не видел. Сможешь? – его глаза сверкнули, и тут же, не дожидаясь ответа, он продолжил. – Это не так просто, как тебе может показаться, Рит-тян. Потому что я – это зло. И твой братик тоже зло. Самое чистое, аристократическое зло с голубой долбаной кровью. А ты святоша. Настолько правильный, что аж тошнит. И ты так просто не сдашься, я ведь знаю. Ты захочешь помешать, остановить. Правда ведь? А ради Агацумы тебе придётся уйти в сторону раз и навсегда. Засунуть свою жажду справедливости куда подальше. Короче, убраться с нашей дороги, понял?
- Да.
- Да?! И ты пойдёшь на это? Зло будет торжествовать в нашем с Сеймеем лице, мы будем, так сказать, бить и грабить, а ты просто уйдёшь? И будут гибнуть невинные люди, но ты уже ничего не сможешь с этим сделать, даже если станешь в десятки раз сильнее нас. Ты не сможешь остановить зло, потому что выбрал Агацуму. Тебя действительно устраивает такой вариант?
- Да! Да! – тихонько вскрикнул Рицка, и слёзы снова застилали ему глаза. Да, согласен. Да, на всё. Только покажите мне его. Только позвольте взглянуть на него ещё хоть раз. Пожалуйста.
- Отлично, - Нисей слез с мальчика и потянулся за брошеной фотографией. – Сеймей ещё спасибо мне потом скажет, что я убрал таких серьёзных противников с его дороги. Хотя делал я это исключительно для себя. Мы так похожи с твоим братом. Два эгоистичных подонка. В любом случае, мне терять уже нечего.
Он что-то накарябал на обратной стороне фотографии и протянул её Рицке. Адрес. Адрес, по которому живёт Соби.
- Смотри, Рит-тян, если забудешь, о чём мы тут с тобой договорились, и сунешь нос не в своё дело, я уже не стану щадить тебя и просто придушу.
- Я не забуду.
- Вот и правильно. Будь умницей.
Рицка с трудом поднялся на нетвёрдые ноги. Голова тут же закружилась, и Рицка снова чуть не упал.
- Эй, ты поосторожнее. А то и до Агацумы не добежишь, сдохнешь где-нибудь в пути! Мы так не договаривались!
Рицка сделал пару глубоких вдохов, прикрыв глаза, и когда он снова открыл их, комната больше не расплывалась.
- Если Сеймей хватится меня, не говори ничего, - сказал он, направляясь к двери, обуваясь, натягивая неожиданно тяжёлую куртку.
- Конечно. Я ещё не совсем рехнулся, чтобы себя же продавать. И ещё.
Рицка обернулся.
- Считай, что я вернул тебе должок, - сказал Нисей. – Тогда ты перевязал мои раны, а я даже не сказал «спасибо». Ведь так, кажется, делают все порядочные люди? – он усмехнулся. – Когда найдёшь Агацуму и свалишь с ним далеко и надолго, не забудь прислать открытку с благодарностью. Мне этого будет вполне достаточно. Я не жадный, знаешь ли.
Рицка ничего не сказал в ответ и выбежал в ледяную ночь, такую же снежную и тёмную как в тот день, год назад. Только в эту ночь он вдруг увидел на небе звёзды.

* * *

Такси неслось по дорогам ночного города, и Рицка провожал взглядом тысячи огней, горящих в окнах. Он по-прежнему не мог ни о чём думать, хотя езда в машине и успокоила его немного. Он только смотрел на чужие окна и молился, чтобы все эти незнакомые люди были счастливы в своих домах, чтобы они любили и берегли своих близких, чтобы им всем было тепло, и чтобы никогда не приходилось плакать. В эту ночь Рицка за всех хотел молиться.
И слёзы застывали в глазах. И мальчик с трудом понимал, что с ним происходит. Ему хотелось то улыбаться и смеяться, а то вдруг ледяной страх пронзал сознание, так что только сердце колотилось, и даже шевельнуться было страшно. Иногда перед глазами вставал Сеймей, тот, другой Сеймей, которого Рицка уже начал забывать. Но думать о нём было слишком больно, и Рицка отмахивался от этих мыслей. Ему всё казалось, что Сеймей не мог так обмануть его. И хотелось продлить это неверие как можно дольше. И тут же он думал, что лучше бы Сеймей лгал. Лгал, умышленно обманывал, умалчивал, всё что угодно, только бы Соби бы жив на самом деле. Потому что Рицке казалось, что если Соби действительно жив, то он снова сможет простить брату всё. И даже сможет ещё раз поверить ему.
И он доставал из кармана куртки мятую фотографию, но в такси было слишком темно, чтобы разглядеть что-либо. А Рицке было достаточно уже того, что он может держать фотографию в руках.
Когда такси остановилось, водитель заявил:
- Дальше дорога слишком узкая, мне там не проехать. Дойдёте сами? Нужный вам дом вон там, - он указал пальцем на высокую серую многоэтажку.
- Да, конечно, дойду. Спасибо.
После тёплого, даже душного салона автомобиля, ночной воздух показался по-настоящему морозным. Улицы здесь и правда были узкие, занесённые вечерним снегопадом. Подождав, пока такси уедет, Рицка побежал. Он просто не мог идти шагом. Запнувшись, он упал на колени, и голые руки потонули в снегу. Но Рицка не чувствовал их.
На щеках его снова зарделся пятнами тот болезненный румянец, с которым его не раз госпитализировали. И снова тошнота, и странный шум в ушах, непохожий на свист ветра. Он чувствовал также лёгкую боль и першение в горле от быстрого бега, а потом вообще вдруг перестал что-либо чувствовать. И сознание куда-то уплыло.
Очнулся Рицка, когда уже стоял перед дверью квартиры с номером 187, а он сам совершенно не помнил, как здесь оказался, как поднимался на восемнадцатый этаж, ехал в лифте. Но теперь сознание вернулось, и снова было трудно дышать, а в висках стучало, и снова вернулся страх. Ему ведь нужно только нажать на кнопку звонка. И всё? Не может быть. А вдруг ему откроют чужие люди и начнут кричать на него за то, что он ходит здесь ночью? С каких это пор сведения, предоставленные Нисеем, можно считать истиной в последней инстанции?
Если его обманули снова, в этом нет ничего удивительного. И тогда он просто уйдёт отсюда, вернётся домой и ляжет спать. А утром проснётся и будет жить дальше, как будто ничего и не было. Но как он вернётся домой, если такси уехало? Уже так поздно. Если не получится поймать попутку, он может переночевать прямо здесь, а утром уехать на первом же автобусе.
И только после того, как его воспалённый мозг прокрутил все возможные безумные сценарии развития событий, Рицка нажал кнопку звонка. Он заметил, как дрожали при этом его покрасневшие пальцы, заметил тоненький слой пыли на кнопке, как будто ею уже очень давно не пользовались.
Сначала ему казалось, что у него просто закончилось терпение, и сейчас обязательно кто-нибудь откроет. Ему казалось, что просто для него время течёт слишком медленно. Но когда никто не открыл ещё после нескольких звонков, Рицка испытал нечто среднее между безысходным отчаянием и облегчением. Вот и всё. Он может возвращаться домой, представляя, что видел всё это во сне.
Только он мог купиться на пьяные россказни Нисея, отправившего его на другой конец города к пустой квартире шутки ради. А на фотографии наверняка был кто-то другой, просто он как всегда обознался. В очередной раз позволил себе поверить в чудо, позволил себе увлечься бесполезной надеждой, приносящей только боль. Теперь это точно последний раз. Ему казалось, что он наконец повзрослел, но видимо, ещё нет, раз примчался сюда посреди ночи. Рицу-сенсей бы долго смеялся, если бы узнал.
И он вызвал лифт и зашёл в тесную кабинку с затхлым запахом дешёвого одеколона. И всё старался убедить себя, что это даже к лучшему. И что он сможет жить, как будто этого не случилось. И идти дальше к своей цели. Стать сильным, взрослым… и… Только почему тогда так больно?
И Рицка вышел из подъезда, не замечая, что слёзы снова застилают глаза. Ему казалось, что в этом доме он оставляет последнюю живую часть себя. И всё, что ждёт его за порогом - очередное бездумное существование во мраке, называемом реальной жизнью.
На улице снова шёл снег. И от холода сразу защипало в слезящихся глазах. И Рицка заметил, что коленки у него мокрые и холодные, но уже не помнил, что падал в снег. И куртка тоже намокла, и он долго возился с молнией, пытаясь застегнуть её.
А когда поднял глаза, кто-то шёл ему навстречу. Он был одет в длинное тёмное пальто, отороченное чёрным мехом. Его длинные, намокшие от снега волосы трепал ветер. Он был призраком, несущим в руке белый пакет с красной эмблемой супермаркета. Он был Соби.

продолжение следует...

@темы: Фанфики

Название: Холодная зима
Автор: [L]<Yumeni> [/L]
Бета: Librari
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Соби, Рицка, Сеймей, Нисей и др.
Размер: нечто среднее между миди и макси...
Статус: закончен
Дисклеймер: все права на персонажей принадлежат Коге Юн

Глава 5

Глава 5
Воскрешение

«Нет большей боли, чем эта боль;
с ней не сравнится ни удар остро заточенным кинжалом,
ни огненное дыхание дракона.
Ничто так не сжигает сердце,
как пустота от потери чего-то или кого-то,
когда вы не измерили величину этой потери».

Роберт Сальваторе "Тёмный Эльф/отступник"

«Привет, Соби. Прошло уже полгода с того дня, как ты умер. В Хаконэ сейчас начало лета, которое обещает быть очень жарким. Я пишу тебе на коленках, сидя на крыльце своего дома. Это не очень удобно, но дома так душно, что у меня сразу начинает кружиться голова. Я снова вернулся в школу и быстро наверстал упущенное. Приятно снова видеться с друзьями каждый день. Это здорово, когда знаешь, что кто-то ждёт тебя и очень расстраивается, если ты не приходишь. Это здорово – быть нужным кому-то.
Весь последний месяц я вёл странную жизнь, и, если бы год назад мне сказали, что я поступлю подобным образом, я бы ни за что не поверил. Я бы не поверил, что не буду верить Сеймею. Вот так. Я следил за ним. Почти весь месяц, каждый день. После того намёка, услышанного мной в разговоре брата с Нисеем, намёка на то, что ты жив, я следил за ним, подслушивал его разговоры с Нисеем и другими. Мне много чего удалось узнать про Семь Лун, про то, чего добивается Сеймей. Мне было больно узнавать всё это. Я отвык от этого, почти забыл. Эти проблемы были так далеки от меня, что мне казалось, будто они как маленькие кораблики маячат на горизонте, но мне никогда не дотянуться до них, потому что я стою на берегу.
Это было очень тяжело. Узнавать каждый день новые неприятные вещи про человека, который тебе дорог. Раньше Сеймей был для меня всем. И для тебя он тоже был всем. И ты бы, наверное, тоже всё прощал ему, как я сейчас. Для меня очень важно прощать его, верить в его искренность хотя бы передо мной, потому что, если бы я не прощал, я бы не смог даже видеть его. Конечно, мне бы хотелось, чтобы он изменился. Чтобы он снова был для меня таким, как четыре года назад. Чтобы он на самом деле был таким, каким я представлял его раньше, примером для подражания: взрослым, умным, рассудительным, вежливым, добрым, заботливым. Но я понимаю, что человек не имеет права пытаться изменить кого-либо. Это нехорошо и неправильно. Единственное, что мы можем – это научиться прощать. И это самое сложное. Если мы не научимся прощать, то и сами никогда не будем прощены.
Я узнал столько вещей, о которых предпочёл бы не иметь ни малейшего понятия, но раз уж я узнал их, значит, так было нужно. Плохо только, что я так и не узнал того, чего хотел. Ни слова про тебя. Ничего. Изо дня в день разгоравшиеся надежды затухали, и сколько бы я ни говорил себе: «Перестань надеяться!», я не мог прекратить, хоть это и было очень больно. Я не мог приказать себе не надеяться, как ты однажды приказал себе любить. Наверное, я недостаточно силён для этого.
Сейчас, когда я пишу это и смотрю на чистое голубое небо, я думаю, что, наверное, моя надежда снова угасла. Ты умер, и это было моей слабостью – поверить хоть на секунду, что что-то могло случиться иначе. Да и вообще, трудно продолжать верить во что-либо, когда я каждые выходные приношу тебе на могилу цветы. Я постепенно свыкся с мыслью, что на могильном камне высечено твоё имя. Наверное, человек ко всему может привыкнуть. И я привык. Я смотрю, как синеву неба прорезают чёрные крылья далёких птиц, как колышется на ветру зелёная листва деревьев, растущих в нашем саду. И ветерок такой лёгкий и приятный, приносящий запахи степей, долин и гор, запахи лета, чистых озёр и океана с прозрачной, сверкающей на солнце водой. Я чувствую всё это, стоит только сделать глубокий вдох. И мне так хорошо. Я думаю о совершенстве и вечной красоте природы, и мне сразу становится немного легче от этого. И спокойнее. И единственное, во что я ещё могу и хочу верить, это в то, что ты сейчас где-то там, где так же хорошо и спокойно, где так же светит солнце.
Прости мне все мои слабости и все мои неудачи. Я хочу пообещать тебе, Соби, что стану сильным. Не важно, сколько времени пройдёт, но однажды я почувствую эту силу в себе. Потому что единственное, с чем я никогда не смогу смириться, это со злом, смотрящим на меня свысока. Если у меня появится возможность предотвратить зло, я не пожалею жизни для этого. Я бы так хотел, чтобы ты гордился мной, Соби. Может, теперь ты не считал бы меня таким уж бесполезным. И мы смогли бы сражаться как нормальная пара, разделив силу на двоих. Прости за то, что этого уже не будет. Прости за всё, чего уже не будет.
Мне пора идти. Есть много дел, которые ждут меня, потому что жизнь не стоит на месте, как мне казалось несколько месяцев назад. Поэтому, до следующего письма.
Пока, Соби».

* * *

Жаркий день клонился к вечеру, когда Рицка дошёл до парка и скрылся в спасительной тени деревьев. Он пожалел, что не взял с собой воды, потому что поблизости продавали только мороженое, от которого захотелось бы пить ещё больше. Обгоревшие вчера плечи ныли под футболкой, и Рицка старался по возможности не шевелить лишний раз руками. Козырёк кепки мало спасал от палящего солнца, и мальчик постоянно щурился, пытаясь рассмотреть лица гуляющих в парке людей. Он искал среди них только одно и почти отчаялся найти, когда увидел высокую худую фигуру с тростью.
Рицу шёл совсем как в тот день, ощупывая свой путь тростью и постукивая её наконечником по выложенной плиткой дороге. В его тёмных очках отражалось солнце, светлыми волосами играл ветер, а бледные губы были слегка поджаты.
И снова изнутри поднялось что-то холодное и пугающее, парализовавшее мальчика на долгую секунду, так что он не только не мог окликнуть сенсея, но даже пошевелиться и пойти ему навстречу был не в состоянии. Вид больного Минами Рицу с тростью для слепых вовсе не был жалким. Наоборот, даже будучи таким, он казался Рицке наполненным какой-то неведомой внутренней силой, которой ему самому так недоставало.
А потом это прошло, и Рицка снова мог двигаться и говорить, и уже не понимал и не мог точно сказать, что творилось с ним минуту назад.
- Рицу-сенсей, - сказал он и хотел задать приготовленный вопрос, но так и не задал почему-то.
Минами повернул голову на звук его голоса и остановился напротив мальчика.
- О, Рицка. Как дела? Я ждал тебя. И ты пришёл наконец-то.
- Ждали меня?
- Конечно. А ты думаешь, я просто так гулял здесь? – он усмехнулся. – Я был уверен, что однажды ты придёшь сюда, потому что не знаешь, где ещё искать меня. Кстати, в прошлый раз было не очень вежливо с твоей стороны просто сбежать. Я ведь просил тебя помочь мне найти дорогу из парка, помнишь? А впрочем, ладно. Ты ведь ещё ребёнок, не удивительно, что мои слова расстроили тебя, и ты заплакал. Надеюсь, теперь ты понял, что пора взрослеть?
Его голос был всё так же холоден и неприятен, неприятен настолько, что вызывал почти физическое отвращение и дрожь. Рицка поспешил сказать то, зачем пришёл, пока не передумал, и, набрав в лёгкие воздуха, выпалил:
- Я прошу вашей помощи, Рицу-сенсей. Я почти ничего не знаю и многого не могу понять, и мне больше не к кому обратиться. Я хочу, чтобы вы научили меня всему, что знаете сами, сенсей.
Сказав это, Рицка тут же расслабился, и ему было уже всё равно, что ответит Рицу. Главное, что он сам сказал то, на что не мог решиться целый месяц.
Рицу снова усмехнулся.
- Интересно получается, да? Все люди постоянно оказываются то в роли просителя, то в роли того, у кого просят. И эти роли меняются. Всё всегда меняется.
- Так вы поможете мне?
- Кто знает, как всё сложится, Рицка. Для начала предлагаю просто поговорить в неформальной обстановке обо всём, что тебя заинтересует. А потом ты сам решишь, хочешь ты, чтобы я помогал тебе, или нет.
- Я уже решил.
- Не торопись. Слова – это то, что нельзя вернуть назад. И тебе прежде всего нужно научиться не бросаться словами.
- Я не бросаюсь. Если решил, то решил.
- Ну, хорошо. Если ты настаиваешь. Только не передумай потом.
Но Рицка слишком долго не мог отважиться на это, чтобы, когда решимость наконец пришла, передумать снова. Как там говорила Кацуко-сенсей? Есть много людей, которые могут нам помочь, нужно только не стесняться просить помощи. Это один из тех немногих вопросов, ответ на который Рицка знал теперь точно. Человек не способен всё сделать сам. И в этом нет ничего плохого.
Минами Рицу жил в тихом квартале, и дом его был намного меньше и скромнее, чем представлялось Рицке. Окружённый ухоженным садом домик слегка возвышался над пышными кронами деревьев и утопал в тени их сочной зелени. Этот сад напомнил Рицке тот, что был у них в Токио. Интересно, туда прилетают птицы? Интересно, как там мама?
Они прошли по тропинке к крыльцу, и Рицка залюбовался покоем и уютом, царящими в этом месте. Ему всегда казалось, что дом такого человека как Рицу-сенсей должен быть не менее эксцентричным, чем сам хозяин, но оказалось, что Рицу тяготеет к классике, утончённости и простоте. Это немного успокаивало мальчика и примиряло с тем, зачем он пришёл сюда.
- Только предупреждаю, Рицка, мой дом внутри не представляет собой ничего особо элегантного, - сказал Рицу, звякнув ключами и потянувшись к замку. – Всего лишь каморка обычного холостяка. Надеюсь, ты извинишь мой беспорядок?
Рицка ничего не ответил и прошёл в дом. Его сразу поразило то, что Рицу назвал «беспорядком», потому как в прихожей и комнатах была идеальная чистота. Всё на своих местах, так, будто порядок – самое важное, что только может быть для хозяина. Нигде нет ничего лишнего, и кажется, будто этот дом уже «родился» таким, а вовсе не был обустроен человеком. Порядок во всем, в том числе и в мыслях, видимо, это то, что Рицу ценит очень высоко.
- Какой чай ты любишь? – спросил Рицу, провожая Рицку в гостиную и указывая на диван у маленького деревянного столика.
- Мне всё равно, - вздохнул мальчик, готовясь к долгому неприятному разговору и пытаясь отпустить все терзающие его сомнения и страхи. Ему хотелось производить впечатление уверенного взрослого человека. Но с Рицу это не получалось.
- Тогда я заварю тебе зелёный, - Рицу поставил свою трость к стене, и только тут Рицка спохватился и спросил:
- Может, вам помочь?
Он улыбнулся.
- Ничего. Я научился прекрасно справляться сам. Нагиса уже предлагала мне искусственные глаза, созданные ею самой, но я отказался. В мире не так уж много того, чего я ещё не видел. Так что это лишнее.
Рицка проводил его удивлённым взглядом. Не так уж много? Но разве мир не настолько прекрасен, что сколько ни смотри, всё равно мало? Всё равно хочется впитывать в себя его красоту снова и снова. Рицка не понимал.
Может, однажды настанет момент, когда он устанет от жизни так же, как этот странный человек. Одинокий человек. Только сейчас мальчик понял, что Рицу бесконечно одинок. И это тоже немного примиряло его с ним.
Он сел на диван и откинулся на мягкую спинку. Захотелось закрыть глаза и послушать тишину. Как же здесь тихо, в этой комнате. Запах сигарет, который, казалось, впитали даже стены, а ещё аромат каких-то незнакомых Рицке пряностей, немного похожих на корицу. И ещё чего-то… Чего-то, напоминающего о Соби. Запах краски. Рицу-сенсей рисует?
Рицка окинул взглядом стены. Какая-то одинокая гравюра – первое, что бросилось в глаза. А потом он увидел картину. Ярко-красные пионы и две белые бабочки с тоненькой паутинкой чёрных прожилок на крыльях. Одна бабочка уже сложила крылья и почти коснулась лапками лепестка цветка, другая – застыла в полёте.
Если бы Рицу-сенсей действительно рисовал, Рицка готов был поспорить на что угодно, что это не его картина. Мальчик тут же забыл про свою приятную расслабленность, которую он с таким трудом собирал в себе по крупицам, и снова превратился в натянутую струну. Он хотел встать и рассмотреть картину поближе, но тут услышал шаги Рицу и не стал подниматься, только впивался взглядом в полотно, отмечая каждую деталь неповторимого стиля Соби.
- Эта картина, - сказал он, когда Рицу поставил чашки на столик и сел напротив. – Это работа Соби?
- А ты как думаешь? – Рицу взял свою чашку и откинулся на спинку дивана, положив ногу на ногу. – Что заставило тебя решить, что эту картину рисовал именно Соби-кун?
- Просто… мне кажется, что только Соби мог так нарисовать, - Рицка всё смотрел и смотрел и чувствовал нечто похожее на то, что ощущал, когда разглядывал картину с лилиями у себя дома, но он не мог облечь в слова свои чувства. Это было выше его возможностей.
- Попробуй описать, что чувствуешь. Что отличает эту картину от других для тебя? Что сближает её с Соби-куном в твоём понимании? Жертва должна хорошо знать своего бойца.
- Я… я вижу обострённое чувство прекрасного. Соби мог найти красоту во всём окружающем, мог воспринимать красоту отвлечённо и оживлять её. И всегда, когда я смотрел на его картины, я не думал о чём-то вроде: «Правильно или неправильно». Я просто думал, что это красиво. Его красота всегда существовала сама по себе. Всегда тонкая и едва уловимая. Чёткие, уверенные линии, и в каждой из них то, что Соби не мог передать иначе, лишь посредством своей живописи. В них хрупкость, присущая Соби, но тщательно скрываемая им, в них сила, которую он всегда стремился показать, чтобы я был уверен в нём. В них тепло… - Рицка вдруг запнулся, растерянно заморгал и оторвался от картины, поражённый тем, что извлекает чувства из самых глубин своего раненого сердца перед этим чужим человеком. - В общем, примерно так.
Минами Рицу вздохнул. В его элегантной позе больше не было расслабленной непринуждённости, и Рицка мог отчётливо уловить возникшее в нём напряжение. Бледные тонкие пальцы Рицу сжимали ручку фарфоровой чашки и слегка подрагивали.
- Я вижу, ты успел неплохо узнать его, Рицка, - сказал он. – Твои рассуждения довольно близки к Соби-куну. Это хорошо, что ты можешь связно выразить свои мысли. Хотя, конечно, с этим тоже неплохо было бы поработать. Если будешь сбиваться и отдавать нечёткий приказ, результат тоже получится расплывчатым. Итак. Хорошо. Но что бы ты ответил, если бы я сказал, что картину писал другой художник?
- Я бы вам не поверил, - Рицка отхлебнул чай из своей чашки, и вкус ему очень понравился. – Я точно знаю, что это рисовал Соби.
- И ты, конечно, прав, - он снова вздохнул. – Не сомневаться в своём бойце очень важно, Рицка. Если ты это уже понял, хорошо. Будет меньше работы. Но у меня нет времени, чтобы выяснить, что ты знаешь, а что нет. Поэтому тебе придётся воспринимать мои уроки как есть. Знаешь – прекрасно, значит, просто повторишь. Согласен?
- Конечно. Я ведь с самого начала сказал вам, что согласен.
- Тогда, может, однажды Соби-кун мог бы даже стать твоим бойцом. Я бы был не против.
Рицка поставил чашку на стол. Ему не хотелось снова заводиться после того, как он с таким трудом успокоился в прошлый раз. Но если Рицу-сенсей продолжит напоминать ему об этом при каждой встрече, заниматься станет гораздо сложнее. И мучительнее.
- Соби умер, - сказал он ровным голосом. – Неужели вы до сих пор не осознали этого?
- Я уже сказал, что ты успел неплохо узнать Соби-куна. Но только лишь неплохо. Есть много вещей, о которых знаю только я, а ты даже не догадываешься, Рицка. Поэтому тебе придётся привыкнуть, что мои слова не пустой звук. Я вполне научился разбираться в людях, Рицка. Многих из них я вижу насквозь. А вот тебе стоит этому поучиться, прежде чем делать подобные заявления. Я ведь уже говорил тебе не бросаться словами.
Спорить уже не было ни сил, ни желания. Поэтому Рицка сказал только:
- Ладно. Я больше не буду говорить, что Соби умер. Но если я перестану говорить, это не значит, что я перестану верить в его смерть.
- Хм. Ты действительно думаешь, что веришь в это? В таком случае ты лишь обманываешь себя. Человеку неподвластно до конца осознать смерть. И поверить до конца тоже невозможно. Даже если ты думаешь, что Соби-кун умер, есть какая-то часть тебя, которая продолжает верить и надеяться, что однажды он снова будет идти рядом с тобой.
И снова остатки уверенности разбрелись по самым тёмным уголкам сердца. Возможно, этот человек действительно видит всех насквозь, и с этим тоже придётся смириться? Сколько ещё в мире вещей, которые придётся принять, даже через боль и естественное отторжение?
- И может, ты даже скрываешь от себя самого причины своего прихода ко мне, - продолжал Мимами. – Ты можешь думать, что жаждешь справедливости. Можешь думать, что хочешь остановить зло, творимое твоим братом. Но истинная причина одна, и она довольно проста и эгоистична. Ты хотел бы владеть Соби-куном. Хотел бы, чтобы он был лишь твоим бойцом, и только для него ты хотел бы стать сильнее Сеймея. А тебе хотелось бы быть сильнее. Скажешь, что это не так? Давай. Интересно послушать.
Рицка вздохнул. Посмотрел в окно. Тихая улица была окрашена лучами закатного солнца. В саду допевали свою вечернюю песню птицы.
- Быть может, раньше мне и хотелось превзойти Сеймея и стать для Соби тем, кем был мой брат. Соби не воспринимал меня всерьёз, видел во мне только ребёнка, которого нужно защищать, а не напарника, союзника в битве, способного разделить боль и силу. Меня это жутко бесило. И сейчас я действительно хочу стать сильным. Даже если Соби мёртв и уже не сможет быть моим бойцом, мне всё же хотелось бы стать достойным его. Но у меня нет совершенно никакого желания привязывать Соби к себе. Он самостоятельный человек, который мог бы сам выбрать, с кем он хочет быть. Я думаю, что если не дать человеку определённой свободы, он никогда не будет принадлежать тебе. Чем больше стараешься привязать, тем больше вероятность, что перетянутый поводок порвётся. Свобода не менее важна в паре, чем связь. Так мне кажется.
- Да. Возможно, я бы даже сказал, что у тебя куда больше шансов, чем у Сеймея.
- В каком смысле? – Рицка подался вперёд.
- Да так просто. Не обращай внимания. Я думаю, раз мы поняли друг друга, можно назначить и время занятий. Когда тебе удобно?
- После школы, наверное.
- И ещё кое-что. Исключи, пожалуйста, из своего лексикона это слово «наверное». Оно тебе ни к чему. Ты никогда ни в чём не должен сомневаться, Рицка.
- Хорошо, сенсей. Я буду приходить к вам после занятий, - Рицка улыбнулся. Он и правда почувствовал себя уверенней.
- Как чай? – вдруг спросил Рицу. В нём сейчас очень мало осталось от прежнего Рицу-сенсея. И мальчику он показался обычным человеком.
- Очень вкусно, спасибо.
- Это хорошо. А то, по правде сказать, я всё время боюсь что-нибудь перепутать и насыпать в чайник не то, что нужно. На ощупь нелегко определять. А по запаху тоже можно спутать. А впрочем, я становлюсь слишком мнительным. Старею, видимо.
Раздался стук в дверь, но Рицка сначала даже не понял, где стучат. Атмосфера тихой комнаты со множеством незнакомых запахов и ровный голос Рицу-сенсея целиком поглотили его восприятие.
- Извини, кажется, у меня незваные гости, - Рицу медленно поднялся и пошёл в прихожую, хотя уже до того, как он открыл дверь, Рицка понял, кто осчастливил их своим визитом. Крики Нагисы сложно было спутать с чем-то другим. Мальчик пожалел, что не ушёл раньше, и ему придётся столкнуться с этой шумной женщиной.
- Аааа! Рицу, что это значит? Что этот мальчишка делает у тебя дома? – было первое, что Рицка услышал, когда Нагиса-сенсей влетела в комнату. – Я не желаю больше видеть никаких ушастых мальчиков в твоём доме! Я не выдержу этого снова!
Рицка пожалел, что никто ещё не изобрёл для неё регулятор громкости.
- Что ж, я пойду, пожалуй, - сказал он, поднимаясь. – Всего доброго.
- Это не твоё дело, сколько ещё ушастых мальчиков побывает у меня дома, - сказал Рицу с усталым вздохом. – Не надо было открывать тебе дверь.
- Но я принесла тебе новую модель глаз! Эти должны тебя устроить, я уверена, просто посмотри мои схемы!
- Даже слышать ничего не желаю.
Рицка прошмыгнул мимо них в прихожую, где поспешно обулся и повесил сумку на плечо. Он ещё слышал их перебранку, но почему-то ему казалось, что Рицу-сенсей совсем не сердится. И Нагиса знает, что он не сердится. И это у них своего рода игра. И Рицка улыбнулся за них. И Рицу уже не казался ему таким устрашающим, а Нагиса истеричной, более того, вместе они представлялись ему очень даже милыми.
Он так и ушёл, улыбаясь. И было хорошо и спокойно, как будто он разделил с кем-то свою тяжёлую ношу. И Рицка был по-настоящему рад, что пришёл сюда.
А улица была полна мягким рассеянным вечерним светом, и было тепло, а свежий воздух уже предвещал ночную прохладу. Да. Жизнь действительно продолжается.

* * *

Он встретил Осаму около дома. Она была в длинной развевающейся юбке с оборками и босоножках на тоненьком изящном каблучке. Она снова не предупредила, что придёт, и снова ждала его возвращения. Она снова улыбалась, и Рицке показалось совершенно естественным пойти погулять с ней. Он чувствовал себя виноватым перед ней за ожидание. А она так заразительно смеялась. Рицке очень нравился её смех, ему хотелось смешить её, чтобы слушать его снова и снова. Она была очень красивой сегодня. И Рицка знал, что она надела всё это для него. И это было приятно.
- Ну что Рицка, это свидание? Куда пойдём? – спросила девочка, улыбаясь.
- Глупости. Никакое не свидание, - Рицка тоже улыбался. – А ты куда хочешь пойти?
- Может, просто погуляем по городу? Вечером здесь так красиво! У меня фотик с собой, - она подмигнула ему.
- Отлично. Давай погуляем по городу.
Осаму сделала очень много красивых и живых снимков в тот день. На них застыли прогуливающиеся люди, играющие в мяч и смеющиеся дети, пожилая пара, держащаяся за руки, последние лучи закатного солнца на обагренном небе с тающими перистыми облаками.
- Знаешь, Рицка, после школы я бы хотела стать фотографом, - сказала Осаму, убирая фотоаппарат в сумочку и улыбаясь усталой, но счастливой улыбкой. – Это моя мечта уже давно. Здорово бы было, как думаешь?
- Конечно, здорово. Из тебя вышел бы очень талантливый фотограф.
- А ты? Не думал, кем хочешь стать в будущем?
Рицка посмотрел на пролетающих по небу птиц. Небо было таким высоким, что немного кружилась голова, и дыхание перехватывало.
- Не знаю. Я даже не думал ещё об этом, - сказал он. – У меня нет особых талантов.
- Но всё равно должно же быть что-то, чем тебе нравится заниматься. Подумай над этим. Я уверена, у каждого человека есть свой Путь. Тот, который подходит тебе больше всего. Нужно просто выбрать его среди множества других вариантов. И тогда будешь счастлив.
- Я тоже так думаю, - Рицка вздохнул. – Мы сами выбираем своё будущее и свою дорогу по жизни. А ты разве не веришь в Судьбу и всё такое? Я думал, вы, девчонки, должны быть помешаны на таких вещах?
Она засмеялась.
- Видимо, ты плохо знаешь девчонок. Я никогда не верила в Судьбу.
Они купили себе по ванильному мороженому в хрустящем вафельном рожке и устроились на лавочке отдохнуть. Последний раз Рицка ел мороженое с Соби. Правда, тогда оно было фисташковым, и сейчас Рицка специально взял то, которое они не покупали ни разу. Ему не хотелось есть с Осаму то же мороженое, что и с Соби. И он не знал, почему. Но было весело.
- Ты весь перемазался, - заявила Осаму, заливаясь смехом.
- Ты тоже, - улыбнулся Рицка, вытирая губы. – У тебя мороженое прямо на носу.
- Правда? Здесь?
- Нет. Повыше. Вот здесь.
Уже совсем стемнело, когда Рицка проводил её домой. На небе скоро зажгутся первые звёзды. Красивая летняя ночь. И совсем не хочется домой. Дома Сеймей. Дома всё, что он пытается забыть. Дома все его кошмарные сны и слёзы в подушку. А здесь Осаму, которая смеётся.
- Спасибо за свидание, Рицка, - сказала девочка. – Было очень весело.
- Не за что. Только это не свидание.
- Да, конечно. Прости, что я к тебе с этим свиданием сегодня прицепилась. Тебе это должно быть неприятно. А я такая бестактная. Я знаю, что вы с тем взрослым другом были близки.
Наверное, если бы на небе уже были звёзды, то в этот момент они непременно померкли бы для Рицки.
- Ты… Откуда ты знаешь про Соби?
- Мне Юйко рассказала, - Осаму опустила глаза. На щеках её расплылись пятна румянца. – Она сказала, что вы с ним были не просто друзьями.
- Да? А что ещё она тебе сказала?
- Прости, Рицка. Я лезу не в своё дело. Можешь ничего не говорить.
- Да ладно. Что уж там. Ведь это правда.
Отрицать ничего не хотелось, да и не нужно было это.
- Прости. Я обещаю, что больше не буду заикаться ни о каких свиданиях, - голос её чуть дрожал, и Рицка ощутил нечто похожее на давно забытую нежность. – Пока рана ещё болит, я не буду, Рицка. Я только хочу, чтобы… Чтобы ты знал, что ты мне очень нравишься.
- Что? – Рицка недоверчиво улыбнулся. Он был уверен, что она не шутит, но всё же хотелось надеяться на это. – Мы ведь это уже, кажется, проходили?
- Я серьёзно, Рицка. Но я подожду. Я буду ждать, сколько потребуется.
Она развернулась, тряхнув длинными волосами, и побежала к крыльцу, и так же быстро скрылась за хлопнувшей дверью, словно убегая от того, что сама только что сказала. А Рицка ещё долго смотрел на мелькающие тёмные фигуры в горящих окнах её дома. Он почему-то не мог сдвинуться с места. Он не верил. Ему хотелось прокрутить плёнку сегодняшнего вечера назад и стереть с неё последние мгновения. Чтобы никогда больше не слышать этих слов. Эти слова так ненадёжны, они внушают только боль и растерянность, а ещё сожаление. Не надо всего этого. Не надо.
В ту ночь он долго не мог уснуть. Перед глазами появлялся то образ Рицу-сенсея, сидящего на диване и сжимающего дрожащими пальцами чашку с зелёным чаем, то образ Осаму, встряхивающей волосами и беззвучно напевающей мелодию боли. Он слышал шелест её юбки и стук каблучков, позвякивание браслета на тоненьком запястье, как будто снова ощущал её хрупкую женственность рядом с собой.
А потом, когда он, наконец, уснул, ему снился Соби. Это были очень странные сны, похожие на обрывки без начала и конца. Но центральным образом всех снов был сад, в котором Рицка раньше никогда не был. Он совершенно точно не знал и не помнил этого места. Он видел залитую лучами заходящего солнца террасу, видел сидящего на скамье Соби. Но с ним было что-то не так. Соби больше походил на статую, высеченную из мрамора, чем на живого человека. И Рицка подошёл к нему, он звал его, но, как всегда бывает во сне, не слышал своего голоса. А Соби не видел его. Он смотрел сквозь него на заходящее солнце, или ещё куда-то, и Рицка был для него прозрачной стеной. Как будто они оба существовали по разные стороны зеркала, и, пытаясь коснуться Соби, Рицка мог дотронуться лишь до собственного отражения на холодной поверхности стекла.

* * *

Сегодня снова всё было как обычно. И снова мучительно чего-то не хватало. И снова он бродил по комнате, ощупывая слегка шершавую поверхность стен, вдыхая едкий запах побелки и ступая по холодному полу, шаг за шагом, по кругу в мире, где никогда ничего не меняется. Ему хотелось снова вдохнуть запах своих красок, но в этом новом доме их не было. Здесь много чего не было. Ни света, ни тепла, ни привычных на ощупь холстов, ни мягких кисточек, которыми можно провести по лицу, так что сразу становится немного щекотно. Здесь не было чего-то ещё. Чего-то очень важного. Но он не знал, чего именно.
Зато здесь был холодный пол. Он привык к деревянному, пахнущему сосной, шершавому на ощупь, но тёплому полу. Здесь было слишком шумно. Он привык к своей тихой улочке за окном старого дома, к пению птиц и шелесту опадающих листьев. Столько прекрасных, ласкающих слух звуков было там. А здесь только шум машин и свист ветра. Здесь восемнадцатый этаж. Душная коробка лифта со спёртым воздухом и примесью различных затхлых запахов: ядовитого одеколона, пота, грязи, дешёвого мыла. И стены здесь тоже холодные.
Он стал необыкновенно чувствителен к таким вещам. Холод или тепло, гладкая или шершавая поверхность, шум, острые запахи. У человека ведь всего пять органов чувств: обоняние, осязание, слух, вкус, зрение. Зрение.
Он сел на пол, прикрыл глаза. Потёр кончиками пальцев веки. Лёгкая боль и больше ничего. Почему они отзываются, если больше ничего не могут? Ему хотелось бы вообще не чувствовать своих глаз. Так было бы намного проще. И не так мучительно. Не чувствовать, как будто их вообще никогда не было.

* * *

Голова раскалывалась, ломила, ныла как больной зуб, и Нисей, зажмурившись и стиснув зубы, массировал кончиками пальцев пульсирующие виски. Иногда он ненавидел жгучей, яростной и бессильной ненавистью свою жертву, как сейчас, например. Ненавидел всё в нём: его самонадеянность, доходящую порой до абсурда, его гордость и брезгливость, его вежливость и деликатность змеи, сворачивающейся в кольца вокруг твоей шеи. Почему он должен терпеть всё это? Он не из тех, кто терпит, он из тех, кто сражается и побеждает.
- Живой ещё? – голос Сеймея раздался откуда-то сверху, такой громкий, что Нисей только сдавил виски ещё сильнее и прошипел в ответ:
- Пошёл ты.
- Ладно, завтра будет тебе выходной. А то умрёшь – станешь совсем бесполезным, - он сел на край дивана, на котором лежал, согнув ноги, Нисей.
- Мог бы хотя бы сделать вид, что я для тебя что-то значу, - сказал Нисей тихим злобным шёпотом, открывая сверкнувшие в полумраке глаза. – Ты знаешь, что от этого мне стало бы легче, но не делаешь этого. Никогда. Даже если бы я издыхал прямо тут, ты бы и пальцем не пошевелил. Зато ты каждый день притворяешься перед Рицкой. Мог бы изобразить немного любви и для меня.
- А ты каждый день злишь меня снова и снова, зная, что не делай ты этого, мне было бы легче. Так что мы квиты. И я не притворяюсь перед Рицкой. Я действительно люблю его.
Нисей усмехнулся, но тут же скривился от боли:
- Самому себе бы хоть не врал. Ты хоть знаешь, что такое любовь, Сеймей?
- Конечно, знаю. А вот ты, похоже, понятия об этом не имеешь, Акаме. Твоё духовное начало устроено слишком примитивно, чтобы ты понимал такие эфемерные материи, как любовь. И уж конечно, ты сам никогда не любил. И, пожалуй, даже не способен на это.
- И что с того? Ну, не любил. Ну, не понимаю, зачем это вообще. Но я не настолько тупой, каким ты пытаешься меня выставить. Кое-какие простые вещи я всё же понимаю. И, если любовь действительно то, что я слышал про неё, то ты любишь Рицку так же, как я люблю, скажем, того же Агацуму.
- А тебе не кажется, что ты снова чересчур разговорился? Попридержи язык, Акаме, а то ему уже давно угрожает отрезание с моей стороны.
- Уже дрожу от страха. Ты не можешь запретить мне говорить. И я буду говорить всё, что хочу, потому что я не твоя верная собачонка.
- Нет, Нисей, ты как раз собачонка и есть. И тебе придётся с этим мириться. Потому что главный здесь я и только я.
Нисей вдруг поднялся и сел на постели, в упор глядя на свою жертву. Их лица находились в паре сантиметров друг от друга. Нисей тяжело дышал.
- Ты лучше не зли меня, Сеймей. Сегодня ты уже достаточно бесил меня.
- Значит так, да? – Сеймей попытался ухмыльнуться, но вышло неправдоподобно, и он на всякий случай отодвинулся от бойца. – Значит, теперь ты мне угрожаешь? И что же ты сделаешь, хотелось бы знать?
- А вот прямо сейчас поднимусь к твоему спящему драгоценному Рицке и скажу ему, что его любимый и оплаканный Агацума жив.
- Ты не сделаешь этого. Я запрещаю тебе, - Сеймей отодвинулся ещё дальше. Нисей видел, что его жертва нервничает, и это только заводило его ещё сильней. Ему хотелось угрожать, давить там, где больно. Хотелось, чтобы Сеймею тоже было больно, так же, как и ему.
- А мне плевать, что ты там запрещаешь. Хочешь послушания — иди к Агацуме, он тебя уже заждался. Вот только я сильнее, теперь я точно сильнее, и ты это знаешь, и поэтому не уходишь.
- Хочешь довести меня? Хочешь, чтобы я ушёл к нему? Я ведь сделаю это, дождёшься, Нисей. Он куда полезнее и умнее тебя.
- Слышал бы тебя сейчас твой маленький сладенький Рицка. Узнал бы ты тогда настоящую любовь, Сеймей. Он бы кинул тебя, не задумываясь. Он бы никогда не простил твоё враньё. Весь этот фарс, устроенный тобой, - Нисей поймал Сеймея за ворот рубашки и притянул к себе. – Ты не отрежешь мне язык, и мне противны пустые угрозы. В моей власти пойти и выложить Рицке всю правду о тебе, так что не спеши заявлять, что ты сейчас здесь главный, Сеймей, возлюбленный мой.
- Тогда я убью тебя, - Сеймей пытался вырвать свой воротник, не касаясь руки Нисея, но тот ещё крепче сжимал его рубашку, ещё ближе притягивал к себе, обжигая кожу горячими болезненными вздохами. И тогда стало страшно. И трудно дышать. Сеймей ненавидел себя, когда боялся, он сразу ощущал свою уязвимость, а свидетеля своей слабости он мог уничтожить, не задумываясь.
Ему действительно было страшно. Тёмная комната, сильные руки, сжимающие горло. Нисей сегодня серьёзен.
- Убьешь? – Нисей улыбнулся. – А вот это уже интереснее. Но этим ты меня тоже не напугаешь, Сеймей. Что, закончились угрозы? Или ещё что-то осталось? Пока я знаю, что Агацума жив, ты будешь обращаться со мной бережно, как со взрывчаткой. Потому что мало ли, правда? И чтобы купить моё молчание, тебе тоже придётся жертвовать кое-чем, Сеймей. Например, поделиться силой, когда твой боец подыхает из-за твоей же брезгливости. Как ты смотришь на это, Сеймей?
- Отцепись! – закричал Сеймей. Он хотел вырваться, уже даже не боясь коснуться его запястий, только бы вырваться и уйти нетронутым. Но Нисей, видимо, по-настоящему жаждал силы, ему было слишком больно, чтобы продолжать терпеть это молча. И он с жадностью впился в губы Сеймея, целуя, кусая до боли, до крови, до отчаяния. Теперь ему тоже больно. Теперь его сердце тоже колотиться, хоть раз, но их сердца бьются в одном ритме, как и положено бойцу и жертве. Пусть хоть раз, но как же это приятно — чувствовать эту силу, ощущать под собой его страх со вкусом крови.
И боль прошла, и Нисей отстранился, глядя в расширившиеся от безвольного ужаса глаза своей жертвы.
- Я тебя ненавижу, - выплюнул Сеймей, задыхаясь, перепачканными кровью губами.
- Взаимно, - ухмыльнулся Нисей и разжал руки.
Успокоившись, он снова лёг на диван, а Сеймей, как только ощутил себя свободным, вылетел из комнаты и побежал в ванную. Он запер за собой дверь и включил воду, но устоять над раковиной не смог и осел на пол, дрожа и судорожно ловя ноющими припухшими губами влажный воздух. По щекам неожиданно потекли слёзы жалости к себе, и Сеймей ещё больше возненавидел Нисея за эти слёзы. Как смеет он так обращаться с ним? Как он смеет? Никому не позволено унижать его. Никому.
Он запустил пальцы в волосы и уткнулся лицом в согнутые колени. И если бы кто-либо увидел его сейчас таким, Сеймей убил бы его без колебаний. А если бы это был Рицка, Сеймей сделал бы так, чтобы тот никогда уже не вспомнил об этом. Рицка. Рицка. Маленький Рицка. Будет ли у нас снова всё как раньше?
И не было сейчас человека, которого Сеймей не ненавидел бы. Ему казалось, что все виноваты в том, что он испачкался в этой грязи, что сидит сейчас на ледяном, выложенном кафелем полу, и хнычет как ребёнок. Все в этом виноваты. Даже Рицка. Рицка, который любит только Соби. И, прежде всего, виноват Нисей. Отвратительно. Как же всё это гадко.
Чистая любовь. Это действительно миф? Или, может, он сам пачкает всё, к чему прикасается? Ненавижу.

* * *

Телефонный звонок. Уже давно хочется поменять мелодию, но что-то останавливает, хотя звонок кажется ему теперь резковатым. Режет тишину, которую он так любит, но напоминает о чём-то тёплом. В этом холодном многоквартирном доме этого так не хватает.
Соби потянулся за трубкой, идя по звуку к столу. У стола поверхность гладкая и слегка прохладная – отполированное дерево.
- Алло? – собственный голос эхом отдаётся в трубке, и Соби старается не прижимать телефон к уху, чтобы не тревожить обострённый слух резкими звуками чьего-либо голоса.
- Ты дома? – Сеймей часто дышит и как будто проглатывает комок. Нервничает? Его напряжение сразу передаётся Соби.
- Странный вопрос. Ты же знаешь, я не выхожу из дома.
- Вот и прекрасно, - Сеймей тут же успокоился, вздохнул. – Я сейчас приду.
- Почему предупреждаешь? Что-то случилось?
- Ничего.
И тишина. Сеймей бросил трубку. Соби положил телефон обратно и, пошарив ладонью по столу, нащупал очки, надел их. Он не понимал, зачем они ему. Теперь он избавлен от необходимости носить очки. Во время аварии стёкла в них разбились, но Соби вставил новые и продолжал надевать очки каждый день. Сеймей не возражал. Наверное, ему так тоже было привычнее.
Не зная, чем себя занять в ожидании Сеймея, Соби открыл окно, впуская в душную комнату вечернюю прохладу. Сегодня ветрено. Соби закурил, втягивая в лёгкие мягкий дым “Seven Stars” и оперевшись локтями о подоконник. Он помнил, что раньше у него был балкон, но очертания этого балкона вырисовывались в памяти расплывчатыми образами всех виденных раньше балконов, так что Соби не был уверен, что это его собственный. В крошечной квартирке, где он жил сейчас, балкона не было.
Но были и яркие воспоминания. Соби очень хорошо и ясно помнил свои картины. Он мог восстановить их в памяти до мельчайших деталей, помнил как рисовал их. Помнил запах краски. Ему всегда говорили, что его картины прекрасны. Отчасти он верил в это. Ему и самому нравились собственные работы. Кто-то сказал ему когда-то, что у него обострённое чувство прекрасного. Кто же это был? Кто-то говорил, что он может видеть красоту во всём и воспринимать её отстранённо. Этот кто-то говорил также о богатстве его внутреннего мира. Он явно ошибался.
Теперь, когда Соби не видел происходящего вокруг, его внутреннее зрение, если таковое вообще существует, тоже необычайно обострилось, и ему стало намного легче заглянуть внутрь себя. Хотя ему больше некуда было смотреть. И там, где по мнению кого-то там, должен был находиться этот самый богатый внутренний мир, Соби не видел ничего.
Внутри было пусто. И это не преувеличение и не жалость к себе. Просто там действительно ничего не было. Ни привычного чувства долга, ни желания оберегать и защищать, ни готовности сражаться, ни боли, ни обиды, ни ненависти, ни жалости или милосердия, ни любви. Всё исчезло после того, как он открыл глаза на больничной кровати, но о том, что находится в больнице, услышал от медсестры, потому что сам этого не видел. Тогда он вообще с трудом мог вспомнить, кто он такой. Всё исчезло вместе с возможностью рисовать, и на том месте, где когда-то была красота и желание передать утончённое совершенство видимых им образов, теперь была зияющая пустота.
Тогда он подумал, что у него забрали последнее, что ещё оставалось, и от этого становилось невыносимо трудно дышать, и ошейник на шее как будто стягивался всё туже и туже, чтобы убить его. А потом это прошло. И уже не было больше того жгучего желания увидеть, нарисовать. Всё прошло. Теперь ничего не было. И как же это хорошо, когда ничего нет. Когда не о чем больше страдать. Это и есть долгожданный покой, ощущаемый разве что только мёртвыми?
Но оставались ещё сны. Они были мучительны иногда, но Соби знал, что скоро и их не станет, и это успокаивало. Ему часто снился какой-то ребёнок. Его голос, его смех казались знакомыми, но во сне они всегда были искажены, казались приглушёнными, неестественными, как игра расстроенного музыкального инструмента. А лицо его было ещё более искажённым, расплывчатым, размытым, и всякий раз Соби просыпался с ощущением лёгкой досады на самого себя от невозможности вспомнить, разглядеть это лицо. Ему казалось, что он виноват перед этим ребёнком за то, что не может увидеть его. Но как можно быть виноватым перед человеком, которого даже не помнишь?
Он не слышал, как вошёл Сеймей. Сеймей всегда открывал дверь, стараясь не шуметь, и так же тихо входил, как будто хотел застать Соби врасплох. Как будто всё хотел уличить его в чём-то, и каждый раз злился из-за его безупречности.
- Не кури при мне, - сказал Сеймей где-то за спиной.
Соби потушил сигарету, раздавив её в стоящей на подоконнике железной пепельнице. Он не хотел поворачиваться к Сеймею лицом. Не хотел, чтобы Сеймей видел его пустой невидящий взгляд, потому что это его слабость, вечный упрёк самому себе.
- Извини, - сказал Соби тихо, не зная, за что именно извиняется – за сигарету или за то, что ослеп.
- Я пришёл забрать твой ключ. Отдай его мне.
- Но… - Соби запнулся, потому что при Сеймее слово «но» было неприемлемым, однако всё же решился продолжить. – Как же я выйду из квартиры, если ты заберёшь ключ?
- Никак не выйдешь. Еда есть?
Сеймей всегда непреклонен. Безупречная логика.
- Есть пока.
- На неделю хватит?
- Наверное.
- Прекрасно. Тогда давай ключ. Или я сам возьму. Где он?
- На столе рядом с часами. Но Сеймей, зачем он тебе? Что случилось? Я и так почти не выхожу. Ты же запретил мне.
- Лишняя предосторожность не помешает. А ты задаёшь слишком много вопросов.
Соби слышал, как звякнули ключи у него в руках. Всё это время он жил практически взаперти, скованный непонятным запретом Сеймея: «Не ходи никуда, кроме продуктового за углом раз в неделю. Это приказ». На все вопросы Сеймей не отвечал, лишь однажды сказал: «Ты мне не нужен пока. Понадобишься – позову. Так что просто сиди и жди».
Теперь его запрут по-настоящему. Я снова сделал что-то не так?
- Через неделю я приду снова, - сказал Сеймей. – Возможно, у меня появится кое-какая работа для тебя. А пока сиди тихо.
- Сеймей… Тебе точно ничего не нужно? За полгода я так ничего и не сделал для тебя. Как ты вообще живёшь? Всё нормально?
Сеймей вздохнул, как показалось Соби, раздражённо.
Прости, я не хотел снова разозлить тебя.
- От тебя мне ничего не нужно, - ответил Сеймей, растягивая слова. – Ты же совершенно бесполезен. Что ты можешь теперь? Ничего.
Соби знал это. Он бесполезен, это правда. Но наверное, напоминать об этом было совсем не обязательно. Я знаю, Сеймей.
- Раз тебе всё ясно, я пойду, - Сеймей уже был в дверях, когда вдруг спросил: - Ничего странного не замечаешь за собой в последнее время?
Соби пожал плечами.
- Нет. Всё по-прежнему.
- Ничего необычного не вспомнилось?
- Нет. Я по-прежнему почти не помню, что делал последние два года своей жизни.
- Если что-то вспомнишь, сразу скажи. Понял?
- Да, Сеймей.
Сеймей открыл дверь, и Соби уже не знал, чем можно задержать его, не разозлив при этом своей назойливостью. Быть назойливым не хотелось, но хотелось быть нужным.
Не уходи, Сеймей. Без тебя здесь будет совсем пусто.
И больше незачем жить.
Нет. Я и так уже мёртв.

* * *

Привет, Соби. Сегодня я подсчитал, что ты умер 192 дня назад. Потом я посчитал все свои письма. Их оказалось 142, потому что месяц я провалялся в больнице в полубессознательном состоянии, и еще дней двадцать у меня просто не было возможности взяться за ручку и бумагу.
Знаешь, Соби, за последние дни много чего произошло. Некоторые вещи мне даже не хотелось бы тебе рассказывать. Я чувствую себя предателем, когда думаю о них. Я чувствую, что обманываю тебя. Когда-то Сеймей сказал, что мне нужно отпустить тебя, и тогда у меня появится моё истинное имя, и я встречу своего бойца. Сам я не ощущаю необходимости ни в имени, ни в бойце, однако недавно я услышал по телевизору в какой-то дурацкой передаче про призраков, что умершие не могут обрести покой, пока живые не отпустят их. Конечно, я не верю во всю эту ерунду, но всё-таки…
Каждый день окружающие говорят, что жизнь продолжается. И я и сам знаю, что мне пора встать на ноги. Но память о тебе держит меня. Это невидимые оковы, но они настолько крепки и тяжелы, что не разорви я их, я никогда не смогу снова подняться.
На протяжении всех ста девяносто двух дней я продолжал цепляться за надежды, что ты жив и везде искал доказательства этого, но всякий раз, приходя к тебе на могилу, я всё больше укреплялся в мысли, что тебя нет. Это истина, это факт. Я устал надеяться, я устал цепляться. И в этом плане Рицу-сенсей намного лучше меня. Он не верит, что ты мог так просто погибнуть, он пытается и меня убедить в этом. А я всё равно не верю. Как-то раз на одном из занятий я спросил у него: «Как же так получилось, что я не могу поверить, что Соби выжил?». А он ответил: «Взрослеешь, когда перестаёшь верить, Рицка».
Это запомнилось мне, потому что очень задело меня. Но я не могу жить как Рицу. Он, хоть и взрослый, верит в тебя, в твою жизнь, и спокойно живёт с этим. А я, стоит мне только поверить, начинаю метаться, искать подтверждения, и не найдя ничего, снова впадаю в отчаяние. Это выматывает. И иногда мне даже хочется быть таким, как этот невозмутимый человек, с его непоколебимой верой в того, кого он любит. А ведь он любит тебя, Соби. Ты знал об этом? Иногда я думаю, что как жертва он подошёл бы тебе гораздо лучше, чем я.
Но в этом письме я совсем другое хотел сказать. Я хочу дать тебе, наконец, свободу, Соби. Когда ты собирался уехать в Китай, я хоть и повторял постоянно, что отпускаю тебя, что ты мне не принадлежишь, это было своего рода заклинанием. В глубине души я цеплялся за тебя, и это было подобно медленной смерти от удушья. Точно так же я цеплялся за тебя все эти сто девяносто два дня. Я не могу больше жить только лишь мыслью о тебе.
Это письмо последнее, Соби. Я по-прежнему верю в то, что тот мир, где ты сейчас, намного лучше этого. Потому что я от всего сердца желаю тебе лучшего, Соби. Я хочу отпустить тебя и жить дальше. Потому что иначе я просто умру сам.
Хватит писем, хватит надежд, хватит слёз. Ты был прав. Всё-таки тогда в машине ты был прав, когда сказал, что лучше рвать все связи сразу. Что мне так будет легче, что я скорее привыкну. И что всё наладится. Ты всегда был прав, а я был просто ребёнком.
Поэтому прощай, Соби».

продолжение следует...

@темы: Фанфики

Название: Холодная зима
Автор: [L]<Yumeni>[/L]
Бета: Librari
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Соби, Рицка, Сеймей, Нисей и др.
Размер: нечто среднее между миди и макси...
Статус: закончен
Дисклеймер: все права на персонажей принадлежат Коге Юн

Глава 3

Глава 3
Время

«Вечность выше нашего понимания. Вечность – это то, чего нельзя коснуться. И когда горячее, бьющееся ещё сердце, соприкасается с вечностью, оно не чувствует ничего кроме холода и пустоты».

Интересно, сколько времени должно пройти, чтобы можно было вспоминать о ком-то любимом, но навсегда потерянном, без боли? Время иногда бывает подобно прямой плоскости, на которой всё существует одновременно. И ты стоишь как будто в стороне и смотришь на эту плоскость, на которой не существует разграничений между тем, что было и тем, что будет. И ты не чувствуешь, что какое-либо событие твоей жизни уже ушло, ты просто смотришь на него, видишь его и улыбаешься ему, потому что оно есть. Есть в этот самый настоящий момент. И это очень хорошо – представлять время в виде такой плоскости. Потому что ты лишен возможности ощутить себя молодым или старым, потерявшим или нашедшим, любящим или утратившим любовь. Потому что ты молод и стар одновременно, и всё в тебе существует одновременно, существовало и будет существовать.
А потом неизбежно происходит какой-то сбой. И ты скатываешься с общей плоскости в одну конкретную точку и уже не способен оглядеться по сторонам. И хорошо, если ты окажешься в точке, где ты молод, любишь и любим, где ты нашёл что-то важное, где ты можешь улыбаться искренне. Но случиться может всякое. Потому что точек в этой временной плоскости множество, и можно крепко-накрепко застрять там, где вечно холодно, пусто и темно во всех комнатах, и остаётся только метаться в отчаянии и тщетно искать утраченный свет, чтобы не прожить остаток жизни в кромешной тьме.
Когда Рицка оказывался сторонним наблюдателем своей жизни, он никогда не смотрел на точки, уходящие в его будущее. Они не интересовали его, как не интересуют человека автобусы, идущие не по его маршруту. Не смотрел он и на прошлое до десяти лет. Потому что те точки были подобны автобусам без номеров, или автобусам, номеров которых он не помнил. Они тоже не были нужны ему. Он хотел остаться только в тех точках, где не утратил ещё уверенности, что едет туда, куда нужно. И с тем, с кем нужно. И он мог часами простоять на своих «остановках», ожидая, когда же прибудет автобус, который отвезёт его туда. И снова и снова он скатывался с временной плоскости и оказывался неизменно здесь.
Здесь – было его реальностью, дальше которой он ничего не видел. В которой он запутался, потеряв все нити, ведущие в мир прежний. Но внешне здесь было так же, как и в любом другом месте. Здесь была весна, было солнце и птицы, прилетающие под окно. И небо здесь было такое же, как и везде. Высокое, вмещающее все оттенки искрящегося синего и переливающегося в солнечных лучах голубого. И воздух здесь нёс в себе все ароматы пробуждающейся природы, зелени, чистоты и свежести утренней росы. И было хорошо. Здесь тоже могло быть хорошо, как это и ни удивительно было для Рицки.
Он возвращался из продуктового магазина с двумя большими, тяжёлыми и больно оттягивающими руки пакетами. В первом была еда, из которой Рицка собирался сварганить какой-никакой ужин на сегодня. Во втором – книги и учебники, которые он набрал в библиотеке. Рицка стал вдруг много читать, даже чуть больше, чем раньше. Он был уверен, что уже наверстал всё, что пропустил в школе и даже больше. Эта неожиданная жажда к знаниям была неусыпной и занимала всё его свободное время. Рицка просиживал долгие ночные часы, погрузившись в чтение, которое позволяло ему забыть обо всём и думать вовсе не о том, о чём ему всё время хотелось думать. В промежутках между своими «уроками» он готовил еду и пролистывал поваренные книги в поисках новых более-менее лёгких блюд, которые он был бы в состоянии приготовить, не порезавшись и не перепачкав всю кухню. Но со временем Рицка не без удовольствия отметил, что ловкость его увеличилась, и он даже стал искать рецепты посложнее.
Сегодня он задумал приготовить саба-но мисони, закупив в магазине свежую макрель и душистый имбирь. Он шёл и думал только о макрели в бобовом соусе, о том, сколько перца нужно будет добавить, чтобы получилось не слишком остро и можно ли обойтись без двух столовых ложек водки, которой у них не было дома, и купить которую Рицка так и не решился.
Не то чтобы ему нравилось готовить. Но ему нравились все эти механические однообразные движения, на которых можно было сосредоточиться и отключить разум.
Но иногда, когда разум включался, Рицка испытывал лёгкое недоумение по поводу своей сосредоточенной практичности. Потому что когда ему сказали, что Соби умер, он был в какой-то степени уверен, как будто знал в глубине души, что тоже умрёт. Зачахнет, не сможет этого вынести. Снова пережить это. Но он жил почему-то. Выбирал в магазине рыбу, которая ему больше нравилась, и со смущённым видом проходил мимо витрин со спиртным, прокручивая в голове список ингредиентов рецепта.
Он выходил из дома раз в неделю, не считая маленьких прогулок по вечерам в саду. Ходил сразу в библиотеку, чтобы сдать прочитанные книги и взять новые, а по дороге обратно забегал в магазин за продуктами на неделю. Иногда во время таких походов он жалел о том, что у него не три руки, потому что, будь у него много рук, он мог бы взять сразу намного больше и выбираться в город реже. Он всё ещё не мог избавиться от неприязни к шуму автомобилей и снующим толпам народа. К тому же теперь на него свалилась новая неприятность. Она проявлялась особенно отчётливо, когда Рицка шёл по улице, погружённый в свои бытовые мысли, а его невидящий взгляд был устремлён под ноги или скользил по фигурам и лицам людей. И тогда в толпе он вдруг замечал высокого юношу в плаще с чёрной меховой оторочкой и развевающимися на ветру светлыми волосами. И Рицка замирал, выхватывая его цепким взглядом и ускоряя шаг. При этом он мог по-прежнему думать о чём-то постороннем, привычном и бытовом. Но когда Рицка догонял его, или когда юноша сам вдруг оборачивался, мальчик с оборвавшимся на миг сердцем отмечал в его лице незнакомые черты, незнакомый взгляд и улыбку. И он уже не мог понять, что так привлекло его в этом человеке минуту назад, потому что у него был совсем не тот цвет волос, не той длины или не того оттенка плащ. И совсем не то лицо. Всё было не то.
И всю оставшуюся дорогу домой в голове Рицки уже не оставалось и следа мыслей о макрели, перце, имбире и водке. Он мог думать только о Соби. Потому что слишком сильна была эта пережитая им минутная надежда, и слишком болезненно последовавшее за ней разочарование. И забыть об этом можно было только включив плиту, нарезав мясо или почистив рыбу, сходив в комнату к маме и позвав её ужинать, а потом закрывшись в комнате и достав из шуршащего и порванного уголками книг пакета потрёпанные томики учебников по психологии.
Но сегодня Рицка забыл о мучительном видении намного раньше, потому что, подходя к дому, завидел кого-то сидящего на крыльце и спрятавшего лицо в коленях. Сначала ему показалось, что это Сеймей, но, подойдя поближе, Рицка разглядел, что на голове у него нет ушек, а чёрные длинные волосы спутаны и разбросаны по плечам. Нисей.
Рицка вздохнул. Пакеты с едой и книгами вдруг показались ему в десять раз тяжелее, чем были, и мальчик удивился, как он их вообще донёс.
Нисей, видимо, услышав его шаги, поднял голову, и вспыхнувший надеждой и ожиданием взгляд потух. Он явно ждал Сеймея. Ну, уж не Рицку точно. А Рицка успел отметить множество мелких кровоточащих царапин у Нисея на лице, ожог на шее от оков и раны на руках. Нисей же, заметив его изучающий взгляд, поспешно спрятал израненные руки за спину и поморщился от боли.
Рицка поставил пакеты на землю, потому что ему уже начало казаться, что суставы его сейчас не выдержат или пальцы оторвутся. В голове была какая-то каша, и среди всех мыслей, связанных с этим новым для него положением Нисея, мелькала одна – о Сеймее.
- Где мой брат? – спросил Рицка.
- Живёхонек, - с неохотой отозвался Нисей и снова поморщился, как будто ему было больно даже говорить. – Ни царапинки. Всё мне досталось, чёрт возьми.
- Пойдём в дом, - сказал Рицка спокойным уверенным тоном. – Я обработаю твои раны.
- Чего?! Не пойду я никуда. Сеймей велел мне дождаться его здесь.
- А ты такой послушный?
- Нет, но… - Нисей замолк, не зная, что значило это «но». Губы его снова скривились, хоть он и старался всеми силами держать лицо и не показывать боль Рицке.
Взгляд мальчика потеплел.
- Вставай же. Я помогу.
Нисей посмотрел на него с какой-то затравленной злобой и обидой, пытаясь при этом подняться на ноги.
- Только не думай, что за это я стану тебя любить. Я ещё помню, как твой дружок сломал мне палец. Так что твоя доброта мне без надобности. Можешь не строить святошу.
- А это и не доброта. Я просто не хочу, чтобы ты заляпал своей кровью моё крыльцо.
Нисей попытался усмехнуться, потому что не знал, что ответить, но вместо этого закашлялся и сплюнул кровь. Он ничем не мог объяснить своего замешательства, разве что тем, что от боли во всём теле он слегка тронулся. Но, как бы то ни было, внезапно в этом смотрящем на него сверху вниз лице, в этих сошедшихся на переносице тонко очерченных бровях, в этих сузившихся тёмных и блестящих глазах, в недрогнувших плотно сжатых губах Нисей на миг увидел Сеймея. И какая-то неведомая сила, которой он не мог дать подходящего определения, заставила его подняться и без единого лишнего звука проследовать за Рицкой в дом.
- Садись на диван! – на ходу бросил Рицка, унося пакет с едой на кухню.
- Не боишься, что заляпаю? – услышал Рицка хриплый вопрос себе вслед.
- Заляпаешь – будешь стирать.
Нисей снова криво ухмыльнулся, представляя себя склонившимся над диваном с тряпкой и мылом в руках. Но тем не менее, усаживаясь, он проследил за тем, чтобы нечаянно не коснуться обивки дивана своими ранами. Он вдруг нашёл какое-то особое удовольствие в подчинении младшему брату Сеймея. Ему хотелось быть послушным мальчиком, и он с любопытством и интересом гадал, на сколько хватит этого его желания.
Рицка вскоре вернулся с переносной аптечкой, замок которой моментально щёлкнул в его ловких пальцах, из чего Нисей сделал вывод, что аптечка и Рицка – близкие друзья. Он также надеялся, что Рицка не только хорошо открывает аптечку, но и умеет делать безболезненные перевязки. Он устал от боли. Голова кружилась, и Нисей боролся с мучительным желанием лечь и закрыть глаза. Но, наблюдая за чётко отмеренными движениями Рицки, он на какое-то время отвлёкся. Он смотрел, как в тонких изящных пальцах мальчика щёлкают и звенят ножницы, отрезая бинты одним движением – раз и ещё раз – и тонкие полоски для повязки падают друг на друга. Смотрел, как эти же пальцы отрывают маленькие кусочки ваты, откупоривают пузырёк с йодом, отчего в нос сразу ударяет резкий запах спирта. Ему очень нравилось смотреть.
- Давай руки, - сказал вдруг Рицка, и Нисей невольно вздрогнул, приходя в себя и снова ощущая боль и недоверие. – Ну, давай же! Испугался, что ли?
Нисей неуверенно протянул руку и прошептал:
- Смотри у меня. Если будет больно, пожалеешь, что привязался со своей помощью.
- Не волнуйся. Больно не будет, - всё так же спокойно ответил Рицка, и Нисей почему-то ему поверил.
- А у тебя, я вижу, большой опыт в этом деле, - сказал он, сморщившись в болезненном ожидании, когда вата коснётся ран. – Мамаша колотила? Или тренировался на Агацуме?
- Всякое бывало, - ответил Рицка. Лицо его даже при упоминании о Соби осталось непроницаемо.
Нисею захотелось поколебать эту непроницаемость, чтобы хоть как-то развлечься во время скучного процесса перевязки.
- Страдаешь по нему? – спросил он и добавил, чуть прищурившись. – Любил его?
Рицка поднял на него холодный взгляд, и Нисей понял, что так просто его не расколоть.
- Страдаю я или нет, люблю или нет – не твоё дело, Акаме. И обсуждать с тобой Соби я не собираюсь. А если будешь слишком много болтать, я могу нечаянно сделать резкое и неосторожное движение.
- Ай! – пискнул Нисей, потому что ватный тампон, пропитанный йодом, вдруг обжёг открытую рану. Продолжать разговор про Агацуму у него пропало всякое желание.
В тишине Рицка благополучно закончил обработку и перевязку рук и собирался перейти к порезам на лице, как вдруг входная дверь хлопнула, и в прихожей появился Сеймей. Картина, представшая перед ним, видимо, настолько поразила его, что лицо его утратило привычное невозмутимое выражение, и в глазах сначала отразилось недоумение, а потом молниеносно – брезгливая злость.
- Что здесь происходит?! – воскликнул он. – Нисей, как это понимать?
- А... я… просто… - Нисей замялся, потому что и сам понятия не имел, что происходит, а всегдашнее его остроумие на этот раз не соизволило явиться.
- Это я попросил его зайти, - сказал Рицка.
Но Сеймей, похоже, и слышать ничего не хотел. Он подошёл к Рицке, схватил за руку и дёрнул так резко, что запястье обожгла боль.
- Ты не должен был прикасаться к нему! – прошипел Сеймей мальчику в ухо. Губы его искривились в отвращении, которого он не мог сдержать, когда увидел пропитанные кровью куски ваты. – Что он наговорил тебе? Он тебя не трогал?
Рицка с неожиданным для него самого раздражением вырвал руку.
- Да не было ничего!
А Нисей, даже если бы и хотел обидеть его, был просто не в состоянии это сделать.
- Иди вымой руки! – продолжал Сеймей. – А лучше весь вымойся.
- Я ещё не закончил перевязку!
- Даже не думай об этом! Ужасно, это ужасно, Рицка. С тобой точно всё в порядке?
- Да, конечно, в порядке!
Он вдруг разозлился, потому что ему надоело распинаться перед ними, и на вопрос «Что он вообще здесь делает?» он не мог подобрать нормального ответа. Ему хотелось только плюнуть на них обоих и запереться в комнате с книжкой. А потому он захватил стоящий у дивана пакет с учебниками и, нарочито громко топая, стал подниматься по лестнице.
Но, уже вернувшись в свою комнату, он вдруг вспомнил, что забыл убрать макрель в холодильник. Возвращаться обратно жуть как не хотелось, и, ругая всех на свете, Рицка пошёл по коридору к лестнице. Но, случайно услышав разговор Нисея и Сеймея, мальчик замер и невольно прислушался. Нисей за что-то оправдывался, и Рицка удивился, потому что ему ни разу не доводилось видеть Нисея оправдывающимся или хотя бы признающим свою вину за что-либо. А в голосе брата он услышал те неприятные визгливые нотки, царапающие нервы и слух, которые появлялись, когда Сеймей был предельно зол.
- Запомни раз и навсегда, что если ты проболтаешься, я плюну на всё и придушу тебя собственными руками! – говорил Сеймей.
- Собственными не придушишь, - резонно возразил Нисей.
- Да какая разница! Просто запомни, что если ты хоть попытаешься открыть рот при нём, это будет последнее, что ты скажешь в своей жизни!
- Ну-ну, расслабься. Чего так орёшь? У меня уже голова раскалывается! Не собираюсь я ничего говорить.
Рицке, собственно, было всё равно, что за секреты могут быть у этих двоих. И, даже если его и задело наличие тайн у брата, да ещё и таких тайн, за которые он мог убить, Рицка даже себе в этом не признался. Он только повторял про себя, что не знает ничего и знать не желает. Что ему всё равно.
Он хотел думать только о макрели в остром бобовом соусе, о том, что в семь ему нужно будет поднять маму, чтобы дать ей лекарство и о том, как уговорить её выпить его, если она будет не в духе. А всё остальное его не касалось. Потому что всё остальное было действительно грязью, в которой ему не хотелось пачкаться снова.

* * *

Когда голоса в прихожей стихли, Рицка посмотрел на часы и собрался идти готовить ужин. Он как раз дописал письмо для Соби и смотрел отсутствующим немигающим взглядом на ровные строчки иероглифов, задумавшись о чём-то.
Он продолжал писать Соби каждый день с неизменной регулярностью, и, если случалось закрутиться днём в делах, Рицка тратил на написание время от своего сна, причём в такие дни его послания обычно выходили длиннее и подробнее, как будто мальчик чувствовал за собой вину за то, что не нашёл на это время. Он очень боялся, что однажды просто забудет написать такое письмо. А потому хватался за ручку с горячностью и смешанным чувством стыда и радости. А когда заканчивал писать и выпускал ручку из онемевших пальцев, он уже не боялся забыть, потому что Соби занимал в его мыслях, сознательных и бессознательных, центральное место, и был с ним всегда, чем бы Рицка ни занимался – говорил ли он с соседскими ребятами, шёл в библиотеку или выбирал продукты в супермаркете.
Рицка убрал конверт в ящик стола, положив его поверх стопки таких же писем. Как и всегда, в этот момент он ощущал удовлетворение, а вместе с ним какую-то жадность и тоску, которую невозможно было утолить ничем. И только повседневные заботы могли помочь ему не думать о ней.
Он уже вставал со стула, когда в комнату постучали. А потом, не дождавшись его ответа, Сеймей приоткрыл дверь и проскользнул внутрь. Рицка смотрел на него в ожидании и недоумении. Сеймей уже давно не приходил к нему.
- Ты занят? – спросил он. – Можно с тобой поговорить?
Рицка удивился ещё больше и только кивнул.
Сеймей оглядел комнату бегающим взглядом, как будто ища поддержки, и, не найдя ничего, вдруг бросился к Рицке, упал на колени и порывисто обнял. Рицка покачнулся и ухватился рукой за спинку стула. Пятна еле заметного румянца выступили на его щеках.
- Сеймей! Встань! Ты чего делаешь?
- Я был сегодня резок с тобой, - отозвался Сеймей громким горячим шёпотом. – Но я так испугался, когда увидел тебя с этим ужасным человеком. Это я виноват, что вы с Акаме встретились. Это я допустил… Прости меня, Рицка. Прости, прости. Ты простишь меня? Ведь простишь?
Рицка стоял, оцепенев и вцепившись в спинку стула. В его широко распахнутых глазах не отражалось ничего.
- Перестань. Я не сержусь, Сеймей.
- Правда? И ты не будешь сердиться несмотря ни на что? Что бы я ни сделал? Ты ведь простишь меня всё равно?
- Сеймей, ты опять что-то натворил? – голос Рицки похолодел, и Сеймей в ответ обнял его крепче.
- Простишь? – повторил он с такой настойчивостью, что Рицке ничего не оставалось, кроме как со вздохом согласиться.
- Конечно, я прощу тебя, Сеймей. Ты же знаешь, как я люблю тебя.
- Любишь? – это слово прозвучало из уст Сеймея как что-то омерзительное. – Любишь? Больше, чем его?
Рицка вздрогнул. Если с Нисеем он мог сохранить невозмутимость, не позволив тому проникнуть в его личное пространство боли и памяти, не позволив коснуться своей раны наглыми пальцами, то с Сеймеем это не получалось. Сеймей по-прежнему имел огромную власть над ним. И его боль Рицка чувствовал как свою собственную. Но сейчас ему совсем не нравился этот разговор, не нравилось, что Сеймей прижимает его к себе так крепко, что становилось больно. И откуда-то начал подниматься уже казалось бы забытый им страх, и хотелось только, чтобы Сеймей разжал руки и дал ему воздуха.
- Молчишь? – шептал Сеймей. – Значит, его сильнее любишь? Значит, ты не страдал так, когда узнал, что я умер? Значит, сейчас ты страдаешь сильнее?
Рицка судорожно хватал ртом воздух.
- Сеймей, пусти! Мне больно! – он попытался дёрнуться, но Сеймей не разжимал объятий. – Я не понимаю, чего ты хочешь от меня! – кричал Рицка. – Я люблю тебя, просто люблю! Я не знаю, что значит твоё сильнее или слабее! – на глазах его выступили слёзы отчаяния, бессилия и боли. Он вспомнил, как в тот день, в машине, Соби спрашивал его о любви.
Сеймей вдруг разжал руки, посмотрел на перепуганное бледное лицо мальчика, на его дрожащие губы и поблёскивающие капли на ресницах, и тут же сам пришёл в ужас.
- Прости! Я снова сделал тебе больно! Прости, прости, Рицка, это всё оттого, что я слишком сильно люблю тебя.
- Вот и успокойся уже! – с облегчением выдохнул Рицка, отступая на шаг назад.
Сеймей так и остался сидеть на полу, как будто раздавленный, уничтоженный чем-то. Рицка жалел его, но не понимал, в чём он виноват и что должен сделать, чтобы успокоить его.
- Я вообще-то другое пришёл сказать, - проговорил Сеймей тихо. – Я хотел сказать, чтобы ты собирал вещи, потому что завтра мы поедем в Хаконэ.
Глаза мальчика заблестели, но он подавил радостный вздох и постарался сделать вид, что ему всё равно, хоть ему и неприятно было это притворство.
- А мама? – спросил он.
- Мама… - повторил Сеймей отсутствующим тоном, как будто не понимал, о чём его спрашивают, но тут же очнулся, посмотрел снова на Рицку и встал на ноги. – Я говорил сегодня с врачом.
- И? – Рицка уже знал, что Сеймей сейчас скажет что-то ужасное, но всё же надеялся, что самые худшие его ожидания не оправдаются.
- Доктор рекомендует поместить маму в клинику, - Сеймей сказал это так, как будто мама была вовсе не мамой, а, скажем, какой-нибудь цветочной вазой, которую нужно было «поместить» с подоконника на тумбочку. И хоть Рицка и знал давно, что Сеймей не любит маму, такое равнодушие до глубины души задело его.
- Что это значит? В какую ещё клинику? В психушку, что ли?!
- Рицка, не выражайся так, пожалуйста.
- А как это ещё можно назвать?!
- Это реабилитационная клиника, Рицка. Мама будет там под надёжным присмотром. За ней будут хорошо ухаживать. Или, может, ты собираешься до конца дней страдать из-за её болезни и прислуживать ей?
Рицка так растерялся от этого ужасного слова «прислуживать», что даже не знал, что возразить. Он думал, что это называется «заботиться», и ему нравилось заботиться о маме, потому что он любил её и не считал это таким уж тяжёлым трудом или невыполнимой обязанностью.
- Ты ведь уже взрослый, Рицка. И ты должен понимать, что она обуза для нас. Мы не можем постоянно таскать её с собой. К тому же ты должен понимать, что мама страдает, зная, что она обуза. В клинике ей будет лучше. Хотя бы потому, что там за ней будет постоянный медицинский контроль, ведь, случись с ней что дома, мы можем не успеть помочь.
Сеймей говорил очень убедительно, и с последним доводом Рицка даже готов был согласиться, но он не думал, что мама считает себя обузой. Она любила их обоих и любила бывать с ними рядом, и если раньше она воспитывала их и заботилась о них, то разве не естественно, что теперь их очередь позаботиться о ней? Рицка никак не мог понять этого, а Сеймей продолжал:
- Ты ведь хочешь поехать в Хаконэ? Хочешь побывать на его могиле? И мама мешает тебе, ты должен это понять. Ничего страшного, если она побудет пока в клинике, а когда у нас появится возможность, мы снова заберём её домой.
И это было последним доводом, заставившим губы Рицки произнести одно-единственное слово «хорошо», безвозвратно выпустив его на волю. И последующее облегчение, которое он увидел в глазах Сеймея, тоже неприятно поразило его. Рицка спросил, прищурившись и отступив ещё назад:
- Зачем ты хочешь вернуться в Хаконэ? Только не говори, что ради того, чтобы сводить меня к могиле Соби.
Сеймей улыбнулся.
- С каких пор мой маленький Рицка не доверяет мне? – и, зная, что Рицка не ответит, продолжал. – Но ничего, я это заслужил. Правильно делаешь, что не доверяешь. Взрослеешь. В этом мире действительно мало кому можно доверять. И ты прав, у меня есть дела в Хаконэ, к которым могила моего бойца не имеет никакого отношения.
Что-то оборвалось и со звоном разбилось у Рицки внутри, когда он услышал это так редко произносимое, но такое весомое словосочетание «моего бойца». Всё правильно, Сеймей. Даже после смерти Соби принадлежит тебе.
- Я не могу рассказать, какие у меня там дела, - сказал Сеймей, и хоть губы его и продолжали улыбаться, глаза оставались холодны. – Надеюсь, ты понимаешь, почему. Но, что бы я там ни делал, ты должен помнить, как сказал, что любишь меня. А если любишь, то простишь всё. Так ведь, Рицка?
- Да, - тихо ответил мальчик.
И когда Сеймей ушёл, неприятное впечатление всё не отпускало его. Он был уверен, что ответил правильно, что любит Сеймея, и что простит ему любую подлость, но ему не нравилось то усилие, с каким ему дались эти слова. Как будто всё-таки он не до конца верил этому, как будто слова эти были какими-то неправильными, отвратительными и не имевшими ничего общего с любовью в лучшем и самом чистом понимании этого слова. Как будто он солгал, а Сеймей подтолкнул его на эту гнусную некрасивую ложь. Хотя Рицка и сам не был уверен, где заканчивалась его искренность, и начиналось это неприятное чувство, последовавшее за его ответом «да».
Сеймей снова победил его. Неизвестно как, и каким образом, но он снова заставил Рицку почувствовать себя маленьким, слабым, скованным какой-то непонятной ему любовью, которая ограничивала его внутреннюю свободу одним единственным вопросом: «Ты простишь меня, Рицка?». Сеймей всегда умел его ограничить, всегда имел власть над ним, но впервые это так сильно не понравилось Рицке. Он не был слаб. Ему не нужна была защита. И он не был маленьким. Но и показать свою силу он по-прежнему не умел, всё боясь ранить, обидеть тех, кого любил. Он не понимал, как можно быть сильным, не причиняя боли. Но быть слабым и побеждённым тоже больше не хотел.
Его рука невольно потянулась к висящей на шее цепи и крепко сжала её, ощущая, как холодный острый металл впивается в кожу.

* * *

Когда Рицка расставался с мамой, он вдруг ясно осознал, что это навсегда. Что не заберут они её домой, когда появится возможность. Потому что возможность эта не появится. Потому что Сеймею мама всегда будет мешать. Мешать властвовать над ним безраздельно. И что это он, Рицка, виноват во всём, потому что позволил себе согласиться, позволил себя так глупо обмануть. Потому что за ним было последнее слово, и он вынес маме этот последний приговор, который нельзя уже было отменить. Но он успокаивал себя тем, что не согласись он на это, Сеймей мог бы найти другой способ, как сделать так, чтобы мама не мешала ему.
Рицка думал, что мама очень расстроится, и будет плакать, но на пороге клиники она вела себя очень спокойно и даже улыбалась и всё время говорила что-нибудь вроде:
- Какое красивое место! Если мои любимые мальчики говорят, что мне здесь будет хорошо, значит, действительно будет! Какие здесь замечательные деревья и трава такая зелёная! А воздух-то! Чистый-чистый! Рицка, мальчик мой, дай я скорее обниму тебя! Ты ведь будешь навещать свою маму, пока она не поправится?
И она обнимала его, и Рицка прижимался к ней, вдыхая тёплый и родной мамин запах, и его душили слёзы, которым он не мог, не имел права дать волю.
- Прости меня, мама, - шептал он. – Прости.
И она не понимала, за что он извиняется, а он чувствовал себя виноватым, бесконечно виноватым перед ней. И он знал, что свою вину ему ничем не искупить, не исправить. И так не хотелось отпускать её и оставлять здесь одну, с этими чужими равнодушными людьми.
Мама, мама, как я хотел бы сделать так, чтобы ты никогда больше не страдала. Ты так устала уже страдать. А я бессилен что-либо изменить. Прости, я так люблю тебя. Прости.
И говоря ей последнее «пока», Рицка улыбался. Он знал, что его улыбка радует маму, а ему так хотелось, чтобы она радовалась. Если он может сделать хоть что-то для этого, то сделает не задумываясь. Улыбнуться – это так мало. Ничтожно мало, но когда это вызывает улыбку в ответ, это сразу же становится чем-то важным, огромным и значительным.

* * *

В большой сумке через плечо только бумажный пакет с фотографиями, фотоаппарат и письма для Соби. Это были три вещи, без которых Рицка теперь боялся лишний раз выходить из дома – настолько дороги они были ему. В кармане потёртых джинсов телефон. Цепочка не шее. Это было всё, что ему хотелось забрать с собой. Остальное, ещё более важное, было внутри и было памятью. А больше ничего и не нужно.
Когда они вернулись в Хаконэ, погода стояла почти летняя. Чистый, чуть влажный воздух, отливающая свежестью и силой в лучах солнца молодая зелёная листва. Мягкие и тоненькие былинки травы, на которые так приятно было ступать, что хотелось разуться и побежать босиком.
Рицка с щемящей болью отмечал внимательным жадным взглядом все знакомые места, мелькающие за стеклом такси, везущего их к дому. К дому. Да, именно здесь был его дом, потому что дом там, где сердце. Потому что здесь его воспоминания оживали, расцветали всеми красками прошлой жизни и прошлого счастья. Потому что здесь он встретил Соби.
- Ты доволен, Рицка? – спросил Сеймей, видимо, заметив его оживление.
Рицка отвернулся от окна. Ему неприятно было, что брат заметил его радость, как бывает неприятно, когда чужой человек прикасается к чему-то святому для тебя. Но Сеймей ведь не был чужим. И от этого было ещё более неприятно.
- Да, - ответил он. – Я очень рад вернуться сюда.
Сеймей улыбался, кажется, искренне, и Рицке стало немного легче.
- Позовёшь сегодня друзей? – всё с той же тёплой улыбкой спросил Сеймей и потрепал его по волосам. – Они, наверное, соскучились по тебе.
- Наверное, - отозвался Рицка, и ему вдруг очень захотелось обнять брата, как будто для того, чтобы поверить в его существование. Поверить в то, что это его любимый брат Сеймей, в то, что он настоящий, в то, что он тоже любит его. Притвориться хоть на минуту, что не было всего этого кошмара, от которого, Рицке казалось, он никогда не проснётся. Поверить в то, что Сеймей не совершал всех тех ужасных вещей, отпечатавшихся на сердце мальчика болезненными напоминаниями о том, что всё, во что он верил, оказалось ложью.
Когда они подъезжали к дому, Рицка увидел кого-то стоящего у ворот. Он прищурился и разглядел тоненькую фигурку девушки, которая читала надпись на почтовом ящике.
Такси остановилось, и пока Сеймей расплачивался и что-то говорил таксисту, Рицка выскользнул из машины и пошёл к девушке. Она же, услышав скрежет шин по гравию и чьи-то шаги, тут же обернулась, хотя Рицка и так уже почти был уверен, что это Осаму. И он не ошибся.
- Рицка! – воскликнула она, как будто не верила, что на самом деле видит его.
- Осаму! – улыбнулся он, просияв.
С того времени, когда он видел её последний раз, она вытянулась и похорошела, а также Рицка отметил, что её грудь выросла, и даже смутился от этого, неловко обнимая девушку.
- Я слышала, ты попал в какую-то ужасную аварию! – говорила она. – Что ты чудом остался жив, а твой друг погиб! Я так испугалась, хотела бежать к тебе, но мне сказали, что ты переехал в Токио, а я всё равно не верила… Я так поздно обо всём узнала! А ты как всегда уехал не попрощавшись! Ну что, как ты? Здоров? Ох, как же я рада, что всё-таки пришла сюда!
Рицка улыбался. Ему нравилось смотреть, как быстро она говорит, сбиваясь от радостного волнения, как приветливо виляет пушистым чёрным хвостиком. Она всё-таки осталась такой же милой, какой он её запомнил.
Он услышал сзади шаги и голос Сеймея:
- Я же говорил, что твои друзья скучали по тебе!
- Здравствуйте, Сеймей-сан! – сказала Осаму, увидев его. А Рицка снова невольно залюбовался на её ослепительную искреннюю улыбку и подумал, что хотел бы он тоже уметь так улыбаться брату. Как он мог улыбаться раньше, не зная всего этого.
Увидев сумки с вещами в руках Сеймея, Осаму тут же вызвалась помогать, и Рицка тоже опомнился и побежал открывать дверь дома. Внутри него как будто поднималось какое-то радостное нетерпение и волнение. Ему хотелось скорее забежать в дом, пройтись по всем комнатам. Снова на миг окунуться в тот мир, где ещё не было всего этого. Хотелось коснуться мебели, провести рукой по стенам, чтобы хоть немного успокоить эту жадную невыносимую тоску от осознания, что того, чего он больше всего желает, он уже не сможет коснуться.
Пока они раскладывались и распаковывались, Сеймей как всегда был вежлив и приветлив с гостьей, а Рицка всё никак не мог понять, почему это так раздражало его. Раньше ему хотелось научиться у Сеймея его коммуникабельности, а теперь он вдруг увидел, как холодно блестит его взгляд, увидел его лицемерие, и ему захотелось закричать: «Прекрати! Остановись!».
Сеймей бросил беглый взгляд на наручные часы и сказал:
- Это очень удачно, что вы тут вдвоём. Значит, Рицка не будет скучать, пока я отлучусь по делам. Можешь позвать ещё кого-нибудь. Только ведите себя прилично.
Рицка заметил оттенок презрения в его голосе и тут же встряхнулся. Наверное, у меня уже паранойя, подумал он.
Он думал, что действительно не хочет знать, какие дела могут быть у Сеймея. Он так думал. Но теперь почему-то подумал, что мысль об этих делах отравит ему весь вечер.
Когда Сеймей ушёл, и Рицка, проводив его, вернулся в гостиную, Осаму спросила тихо:
- Как ты, Рицка? Устал? Выглядишь не очень. Похудел сильно. Если хочешь побыть один, я могу уйти.
Но Рицка наоборот не хотел оставаться один в этом пустом доме, полном призраков его прошлого. И он был благодарен Осаму за понимание и чуткость.
- Спасибо, со мной всё нормально, - сказал он. – Я действительно был бы рад повидаться с друзьями.
- Это хорошо! Тогда можно позвать ту девочку, Юйко? Она ведь твоя подруга, кажется.
Рицка изобразил недовольство:
- Тогда я позову ещё и Яёя! Не хочу, чтобы две девчонки снова сговорились против меня!
- Я всего лишь показала ей твои фотки! – в том же тоне возразила Осаму. – И ещё покажу, если будешь вредничать! У меня их куча!
Рицка не мог не рассмеяться. Ему было хорошо.
- Идёт, я не буду вредничать. А ты не показывай фотки.
- Так что? Звонишь друзьям?
- Да… Только надо бы приготовить что-нибудь вкусное. А дома ничего нет.
- Без проблем! Я помогу! Давай сбегаем в магазин! А ты умеешь готовить?
- Ну, немного, - Рицка смутился.
- Здорово! И меня научишь заодно.
Из магазина они возвращались с двумя полными пакетами всякой вкуснятины, большую часть которой составляли сладости. Осаму расспрашивала его о четырёх месяцах жизни в Токио, но, видя, что Рицка неохотно рассказывает об этом, переключилась на разговоры о себе. Рассказала, что заняла первое место в школьном фотоконкурсе, и что не собирается останавливаться на достигнутом. Обещала принести свои лучшие работы, а Рицка сказал, что посмотрит их с удовольствием. В последнее время его увлечение фотографией отошло на второй план, и он окончательно переключился на психологию и литературу. Но ему было приятно вспоминать то время, когда его жизнь состояла из прогулок с фотоаппаратом вместе с Осаму, а также из постоянного обмена фотками на память.
- А помнишь, как я хотела поймать в кадр летящих чаек и чуть не свалилась в воду со скалы? – весело спросила Осаму, размахивая пакетом.
- Помню! И свалилась бы, если бы я не поймал тебя! – с гордостью заявил Рицка.
- Ага, а потом ты так жутко на меня ругался! А я обозвала тебя злюкой. Здорово было, да?
- Да, здорово.
- А знаешь, после того, как ты переехал, я так толком ни с кем и не подружилась. Ты очень отличался от других ребят. А сейчас ещё сильнее отличаешься, - в её больших тёмных глазах блеснул лукавый огонёк.
- Да ну? – не поверил Рицка. – Неужто так отличаюсь?
- Угу. Они все ещё глупые детишки по сравнению с тобой.
Рицка вздохнул. Неужели? Он так мечтал когда-то повзрослеть, и он был уверен, что однажды, когда такое случится, он вдруг сразу это поймёт и сможет сказать с уверенностью и гордостью: «Я взрослый теперь!». Но получилось так, что ему об этом говорили другие. Сам же Рицка ничего не замечал, потому что ему казалось, что никаких особых и значительных изменений в нём не происходит.
- Ты стал такой красивый, - продолжала Осаму. – Раньше ты был милым, а теперь очень красив. И если бы я не была твоей подругой, я бы обязательно влюбилась в тебя, - она засмеялась.
- Да вот ещё! Не верю! – Рицка подхватил её смех.
На ужин они собирались приготовить лосося в сладком соусе «Якитори», а на десерт купили уже готовые вагаси. Рицка ужасно проголодался, пока они выбирали всё это, а потому процесс готовки был ещё более увлекательным и заманчивым.
А Осаму, хоть и сказала, что готовить не умеет, здорово помогла ему, не переставая рассказывать различные весёлые и интересные события своей жизни. Пустая мрачная кухня сразу ожила, и Рицка уже не вспоминал свой последний ужин здесь, когда они праздновали день рождения. Теперь это была как будто бы совсем другая кухня, светлая и просторная, наполненная радостным звоном посуды и множеством вкусных запахов.
И Рицке, привыкшему готовить в одиночестве, очень нравилось наблюдать за маленькими успехами и неудачами подруги, очень нравилось, что она помогает ему. Ему давно никто не помогал, и он, возможно, только сейчас осознал, как устал от этого.
Пока Осаму возилась с соусом «Якитори», зачитывая текст рецепта вслух, Рицка отлучился позвонить друзьям. И первой он позвонил, конечно, Юйко. Она сначала не поверила, что слышит его голос, и ещё больше не поверила, что он вернулся, и никак не могла понять, куда он её зовёт. Рицка слышал, как она плачет. И он не умел, не знал, что сказать ей, чтобы она успокоилась. Он только чувствовал, как ей было больно. И эта её боль, как и боль всякого, кого он очень любил, оседала в его сердце тяжестью и горечью всего того, чего он уже не в силах был изменить.

* * *

Рицка и сам не знал, чего он ждал от этого вечера. Он знал только, что хочет увидеть всех, почувствовать, что они всё-таки по-прежнему живы. Он также знал, что если останется один в своей комнате, обязательно расплачется. И он одновременно хотел и боялся этого. А потому откладывал момент своего одиночества. А ещё потому, что уже очень устал от бесконечных слёз.
Когда он снова увидел Юйко, в сердце разлилось приятное тепло, а в следующую секунду она уже едва не сбила его с ног. Её пылкость нисколько не уменьшилась. А грудь, к слову, кажется, ещё увеличилась, но Рицка уже не смутился, а только побоялся задохнуться. А ещё с удивлением обнаружил, что последняя пара сантиметров их разницы в росте исчезла, и теперь он был даже чуть выше неё. Это тоже приятно удивило его.
Яёй также не отставал и выровнялся с ней по росту. И Рицка был рад ещё и за него. Он смотрел на его чуть смущённую, но искреннюю улыбку, смотрел в огромные, наивные и светлые глаза Юйко и осознавал, как сильно он соскучился по друзьям. Они были живыми. Не просто болезненными воспоминаниями, а живыми и любимыми людьми, которые ещё могли быть с ним рядом. И их можно было обнять, и они были тёплыми, а Рицка уже так отвык от этого, что это казалось ему почти чудом, невыносимым счастьем, которого он не заслуживал. Счастьем, от которого почему-то хочется плакать.
- Я слышала про Соби-сана, - сказала Юйко тихонько ему на ухо. Забота, нежность и сожаление в её голосе полоснули незаживающую рану тонким холодным лезвием. – Мне так жаль. Я знаю, вы были очень близки, так что прими мои искренние соболезнования, Рицка-кун.
- Спасибо, - так же тихо отозвался Рицка. Он сказал это машинально, думая даже не о Соби, а о том, что Юйко наконец-то избавилась от последних остатков привычки говорить о себе в третьем лице.
На присутствие Осаму она отреагировала спокойно и даже обрадовалась, а Осаму в свою очередь любезно позволила ей называть себя просто «Осаму», а не «Камидзука-сан».
- Как вкусно тут у вас пахнет! – воскликнула Юйко, заглядывая на кухню в радостном предвкушении.
- Это всё Рицка! – улыбнулась Осаму ободряющей улыбкой, и Рицке почему-то захотелось поблагодарить её за это.
- Не может быть! Ты научился готовить?! – с завистью и восхищением спросил Яёй.
- Не научился, но учусь, - ответил Рицка. Он боялся, что они снова вспомнят про Соби, но они не вспомнили, видимо, потому что не думали о нём двадцать четыре часа в сутки, как он. А может, просто не хотели расстраивать Рицку.
Они расположились за кухонным столиком, который Рицка накрывал сам, велев Осаму не суетиться и отдохнуть. Рицка потребовал, чтобы друзья рассказали обо всём, что случилось в школе, но это было лишним, потому что они и так болтали об этом без умолку, перебивая друг друга.
- Я получила высший балл по каллиграфии! – похвасталась Юйко. – А ещё сдала на отлично все физкультурные нормативы!
- Я тоже на отлично! – поддакнул Яёй. – Только с отжиманием не вышло.
Рицка всё смотрел на них и не мог оторваться. Как будто они загипнотизировали его своей живостью и весёлостью. Он всё никак не мог поверить, что жизнь их продолжалась, шла своим чередом, и каждый день они ходили в школу, тренировались в каллиграфии и бегали наперегонки, обедали в школьной столовой и ходили на курсы после уроков. Всё это было похоже на отголоски какого-то другого далёкого мира, о существовании которого Рицка вдруг вспомнил.
- А ты когда вернёшься в школу, Рицка-кун? – спросила Юйко. – Ты ведь вернёшься?
- Я… я не знаю, - вздохнул Рицка, хотя ему очень хотелось бы успокоить её и сказать, что он вернётся и никуда больше не уедет. – Я не знаю, надолго ли мы задержимся в Хаконэ, - ответил он, не глядя ей в глаза. – В Токио ведь осталась мама, а я… должен буду навещать её.
Юйко, Яёй и Осаму очень расстроились, но постарались не подавать виду, напуская на себя ещё большую весёлость. За десертом они уже забыли обо всём грустном и гнетущем, что ещё оставалось, и снова болтали о пустяках и вспоминали те объединяющие их моменты совместного времяпрепровождения и совместного детского счастья, которое они когда-то делили между собой. И Рицка всё улыбался, улыбался не переставая и думал, что давно ему не было так хорошо, тепло и уютно. И спокойно. Как будто все, кого он любил снова были с ним. Почти все.
- А давайте сходим куда-нибудь все вместе на выходных! – предложила Юйко, когда пришло время расходиться. – Хотя бы на пикник в парк! Погоду обещают отличную! А, Рицка-кун?
- Конечно! – улыбнулся Рицка. Ему действительно хотелось сходить. – Хорошая идея. А ты как, Осаму?
Она тряхнула копной чёрных, блестящих в электрическом свете волос, и подмигнула ему:
- И я. Я же обещала показать тебе свои шедевральные фотки.
Юйко заинтересовалась фотографиями, и они поговорили ещё немного о победе Осаму в конкурсе. А потом Юйко и Яёй засобирались домой, поспешно благодаря за вкусный ужин. Осаму вызвалась помочь Рицке помыть посуду после их ухода, и Юйко бросила на нее странный взгляд, как будто пожалела, что не она догадалась до этого.
- Тебе не страшно будет добираться домой? – спросил Рицка у Осаму, когда друзья ушли.
- Нет! Что ты! Я же на автобусе. А темнеет сейчас поздно.
Осаму мыла тарелки и на все возражения Рицки отвечала повелительным свирепым взглядом:
- Сиди! Ты и так выглядишь больным! Сильно устал?
Рицка неопределённо пожал плечами. Его начало клонить в сон.
Осаму вдруг улыбнулась игривой улыбкой.
- А ты не заметил никаких перемен в своих друзьях? – спросила она.
- Перемен? – мальчик зевнул. – Ну, Яёй стал выше…. А Юйко перестала говорить о себе в третьем лице, как маленькая.
- А ещё?
- А что ещё? Не знаю.
- Да быть не может! Это же было видно даже слепому! Ты что, не заметил, как они смотрят друг на друга? Если они ещё не объяснились друг другу в любви, то это дело пары дней!
- Да ну?! – Рицка сразу проснулся.
- Эх ты! – она засмеялась. – Вот что значит мужчина! Ничего-то вы не видите!
- Много-то ты понимаешь! – надулся Рицка.
Она как будто не заметила обиженного выражения его лица и продолжала улыбаться чему-то своему, вытирая тарелку полосатым вафельным полотенцем.
- Я очень рада за них, - сказала она.
- Я тоже, - тихо отозвался Рицка. Он действительно был рад, но в то же время как будто ещё острее почувствовал своё одиночество. Он уже, наверное, не сможет радоваться как они. Слишком много было потерь и слишком велики они были и слишком тяжелы, как камни, беспрестанно утягивающие его на дно, несмотря на все его отчаянные попытки всплыть на поверхность.
- Ну что, до выходных? – спросила Осаму, когда они прощались на пороге.
Рицка кивнул.
- Не забудь фотки.
- Не забуду. Разве я упущу возможность лишний раз похвастаться перед тобой? Ладно, пока, Рицка.
- Пока, - он помахал ей рукой, когда она спустилась с крыльца и, остановившись у ворот, оглянулась на него.
Через несколько минут её фигурка исчезла из виду, а Рицка всё медлил и не возвращался в дом. Вот он и остался один. И неизвестно, когда вернётся Сеймей. Интересно, как там мама? Рицка уже настолько привык поить её лекарствами по часам и кормить обедом и ужином, что сейчас он чувствовал себя странно свободным, как будто выпущенным на волю после долгого заточения, и оттого не знающим, чем себя занять.
Когда он поднимался по лестнице в свою комнату, ему казалось, что в нём не осталось больше ничего. Такую усталость и опустошение он не ощущал уже давно. Все разошлись, и больше некому было улыбаться. Раньше после прогулок и маленьких вечеринок с друзьями Рицка всегда возвращался мыслями к Соби. Думал о том, чем Соби занимался без него, а вечером, когда Соби звонил или приходил в гости, Рицка рассказывал о том, как он сам провёл время. Теперь ему некому было рассказать. Теперь ничего не было.
Была только колышущаяся от ветра шторка цвета лаванды, и, глядя на неё, Рицка не думал ни о чём. Не вспоминал свои страшные сны до гибели Соби, не вспоминал, как Соби раздвигал шторки, когда приходил, улыбаясь своей спокойной обаятельной улыбкой. Или когда уходил, обернувшись на прощание, чтобы пожелать спокойной ночи. Рицка не думал ни о чём таком, о чём он был уверен, что будет думать, когда вернётся сюда. И было пусто.
И он провёл кончиками пальцев по столу, смахнув тонкий слой пыли, и лёг на застеленную кровать. В ушах стоял какой-то странный шум, и когда Рицка закрыл глаза, шум стал затихать. Его отяжелевшее сознание тут же провалилось в крепкий сон.
Уже потом сквозь сон он слышал в комнате чьи-то шаги, но, разлепляя непослушные веки, видел только ночную темноту. Он слышал шелест сминаемых простыней, чувствовал, как чьи-то сильные руки приподнимают его, а потом укрывают одеялом его заледеневшие ноги. Но он никак не мог проснуться и не хотел. А потом он чувствовал горячий шёпот Сеймея у самого уха. Сеймей лежал рядом и обнимал его, и Рицке сразу стало тепло. И не хотелось, чтобы он уходил. А Сеймей всё шептал что-то быстро и неразборчиво, так что мальчик смог понять только: «Ты только мой, Рицка, мой». Но Рицка слишком устал и слишком хотел спать, чтобы обратить на это внимание. Он даже не был уверен, было ли это на самом деле, или приснилось ему.
И только утром, собираясь на кладбище, Рицка вспомнил, что так и не написал вчера письма для Соби.

* * *

Лилии. Прекрасные белые лилии с шестью заострёнными лепестками, нежные, как будто шёлковые. Рицка просто не мог пройти мимо, когда увидел их в цветочном магазине. Лилии со всей их противоречивой символикой чистоты, невинности и одновременно смерти, так шли Соби. Прекрасные живые лилии, как символ самых чистых и святых чувств Рицки. Для тебя.
- Выбрал? – спросил Сеймей, заметив его остановившийся взгляд и доставая кошелёк.
- Да. Выбрал.
Он хотел бы купить все белые лилии, которые только были в магазине, но Сеймей сказал, что одного букета вполне хватит. А Рицка подумал, что всего того множества цветов, что были в его сердце, он всё равно не сможет подарить.
А потом они шли по заросшей травой тропинке мимо могил, и Рицка попутно читал надписи на мраморных плитах. И он не верил, что среди всех этих чужих и мёртвых людей есть Соби. Он до сих пор не верил и только сейчас понял это. Он видел отражение косых солнечных лучей на мраморе и сам жмурился от солнца, и было очень тепло, так что Рицка снял ветровку и повесил её на руку. И стрекотали цикады. И пели птицы. И где-то здесь был Соби.
Сердце мальчика колотилось, то замирая, когда Сеймей вдруг останавливался, то продолжая бег, когда они шли дальше. В голове стучало только: «Неужели? Неужели наконец-то я здесь? Там же, где ты». Он ведь так долго ждал. И боялся теперь, что ждать ему будет больше нечего.
И вместе с тем в душе поднималось какое-то радостное волнение, как будто он в самом деле собирался встретиться с Соби. Где-то здесь. Здесь. Вот сейчас…
Но когда они остановились возле могильного камня, на котором было начертано «Агацума Соби», Рицка как будто бы хотел идти дальше, потому что ему казалось, что не здесь. Совсем не здесь, где-то дальше, но уж точно не здесь. Он даже удивился, когда прочитал даты: одна – день рождения Соби, а другая – день рождения его самого. И он никак не мог этого понять, пока не вспомнил, что Соби умер как раз в его день рождения.
На самой могиле, тоже поросшей молодой травой, уже лежали цветы. Они были совсем свежие, как будто кто-то принёс их за несколько минут до их прихода. Белые хризантемы. Наверное, от Кио, подумал Рицка.
Сеймей кашлянул, и мальчик вздрогнул. Он сжимал в руках свой огромный букет лилий и как будто не знал, что с ним делать дальше.
- Я не буду тебе мешать, - услышал он голос Сеймея откуда-то издалека. – Пойду прогуляюсь пока.
Рицка опустился на колени и осторожно положил лилии рядом с хризантемами. Свежий ветер подул в лицо, и стало немного прохладно, а Рицку то и дело бросало в жар, и он не мог дышать. Взгляд всё впивался в ровные и словно выжженные и до сих пор горящие строчки «Агацума Соби».
- Привет, Соби, - начал Рицка, как он всегда начинал свои письма. И от волнения крошечные искрящиеся капельки слёз вдруг выступили у него на глазах. – Соби, - повторил он и улыбнулся бледными дрожащими губами. – Соби. Соби.
И он коснулся камня, как будто камень был как-то связан с ним. И камень был холодным. И Рицка вдруг почему-то заплакал ещё сильнее. Безудержно. Безутешно.
А солнце продолжало светить. И небо было голубым и чистым, высоким и холодным. И где-то пели птицы, перелетая с одного дерева на другое, так что слышен был лёгкий шелест их невесомых крыльев. И тоненькие былинки травы и полевых цветов пробивались из-под мягкой рыхлой земли. И шелестела на ветру листва.
А Рицка вдруг как-то успокоился.
Здесь было очень тихо. И природа со своей неторопливой и незаметной жизнью была словно наполнена общим дыханием вечности. И в этом вечном покое не хотелось и не нужно было плакать.
Когда Рицка шёл сюда, он думал, что наконец-то сможет почувствовать Соби. Как будто он был здесь, как будто можно было снова увидеть его. И он так ждал этого момента. В своих письмах, в своих красивых и ярких снах. И время до этой встречи казалось ему бесконечным. Бесконечной плоскостью, среди точек которой он заблудился. И теперь, когда он, наконец, оказался у его могилы, он ясно понял, что Соби здесь нет. Что его теперь вообще нет. Нигде.

продолжение следует...

@темы: Фанфики

Название: Исправляя ошибки прошлого
Автор: Сильфид
Фэндом: Loveless
Пейринг: Соби\Рицка, Сеймей/Соби, Сеймей/Нисей (Нисей/Сеймей), Зеро, Ритсу\Нагиса.
Рейтинг: PG-13.
Жанр: романтика.
Состояние: в процессе написания.
Размер: как получится.
Дисклеймер: Кога Юн.
Предупреждение: ООС, Сеймей не погибал и не оставлял Рицке Соби.
Глава 10.

Глава 10.

Прижавшись губами к губам своей жертвы, Соби нежно провел по ним языком, чуть прикусив нижнюю и проникая языком в ротик жертвы, гладя своим языком язык жертвы… Соби резко оторвался от мальчика и с недоумением уставился на него. Тот замер, и с легкой обидой посмотрел на бойца, не понимая, что заставило того так себя повести. Ведь они уже целовались и, вроде, Соби это нравилось, что же изменилось? И тут мальчика осенило: пирсинг. Он только сегодня одел его и Соби просто не понял, что это. Мальчик не удержался и заливисто рассмеялся под недоумевающим взглядом взрослого.
- Сссоооби, - с трудом произнес Рицка, давясь смехом, - ты чего так отреагировал-то, это всего лишь пирсинг.
Жертва Нелюбимых, с лукавством в фиолетовых глазищах, показала взрослому язык, украшенный серебристой штангой с круглым шариком на конце.
- Пирсинг? – Повторил Соби, не сводя глаз с мальчика.
Тот во всю веселился над не догадливостью бойца.
- Ну да, пирсинг, просто я только сегодня его одел, в академии я потерял из-за рентгена его, а новый забыл вставить. – И произнес уже с беспокойством в голосе – Тебе не нравиться?
Ушки жертвы прижались к голове, а хвостик отчаянно замельтешил за спиной мальчика.
Соби в который раз поразился тому, насколько братья Аояги не похоже друг на друга, Сеймею ни за что бы, ни пришло в голову спрашивать у бойца нравится тому что-то или нет, и уж тем более, если это касалось внешности бывшей жертвы. Бывшей жертвы, теперь именно так, благодаря этому мальчику, остатки искусственной связи были разрушены. Рицка – маленький трогательный котенок, отчаянно желающий быть нужным именно как Рицка, а не как жертва Нелюбимых.
- Глупенький, мне нравится, просто я сразу не сообразил, что это, - притянув мальчика к себе, прошептал в макушку, - как мне может, не нравится, что-то связанное с тобой?
Щечки Рицки залил румянец, но Соби не мог видеть этого, тот прижался пылающим лицом к груди бойца, прерывисто дыша.
- Это не правильно, Соби, я не идеален.
Взрослый лишь усмехнулся в ответ, и чуть прикусил кошачье ушко мальчика. Рицка вздрогнул у него в объятьях и Соби понял, что у него медленно, но верно сносит крышу от этого маленького чуда.
Идиллию прервал телефон бойца, разорвавший тишину комнаты своим звонком.
- Соби, ответь, - тихий хриплый голосок жертвы завораживал, заставляя подчиняться. Медленно и с явной неохотой, взрослый выпустил из объятьев Рицку и ответил на звонок.
Звонили одногруппники из университета, который в этом году заканчивал Соби, передавая тому информацию об изменениях в расписании и об необходимости завтра появится там. Все это Соби слушал краем уха, любуясь мальчиком. Рицка сидел красный от смущения, взгляд шалых глаз метался по комнате, ни на чем конкретном не останавливаясь. « Если все так продолжиться, то плакали мои ушки», - пронеслось в голове Рицки.
С трудом, сфокусировав взгляд на Соби, Рицка едва заметно улыбнулся. Тот только закончил разговаривать по телефону. Глядя на него, на душе становилось легко и тепло, похоже это она и есть, та о ком он читал в книгах – первая любовь. . Вдруг стало страшно: нужен ли он этому взрослому, ведь без имени Сеймея, Соби легко мог разрушить соглашение принятое его бывшей жертвой и Ритсу.
Рицка вымучено улыбнулся. Тот только закончил разговаривать по телефону.
- Рицка что случилось? – Соби быстро пересек комнату и присел на корточки рядом с мальчиком. С тем происходило нечто странное: взгляд потух, ушки, и хвостик безжизненно опустились.
- Соби, знаешь тебе не обязательно пытаться стать моим бойцом, - резко выдал мальчик, от этих слов боец содрогнулся, но прежде чем он что-либо ответил, мальчик продолжил, - ты не обязан выполнять условия договора между Сеймеем и Ритсу, остаточной связи нет, ты свободен. Ты достаточно натерпелся от них двоих, ты можешь принимать решение сам, а не подчиняться им. Я … я не слишком хорошая жертва, я не умею приказывать, ни когда не смогу тебя ударить или приказать добить врага, я слишком эмоционален, вмешиваюсь в бой, как боец и …
Соби прервал сбивчатую речь мальчика, резко сжав того в объятьях. Жадно целую Рицку, про себя Соби хмыкнул, пирсинг мальчика делал этот поцелуй еще более ярким. Оторвавшись от губ мальчика, Соби прижался губами к его шейке, нежно целуя чувствительную кожу. Не удержавшись от соблазна, Соби прикусил чувствительную кожу на шее, и тут же зализывая место укуса, с удовольствием осознавая что, будет засос. От небольшой боли из-за укуса Рицка вышел из состояния близкого к эйфории, в которое ввело его поведение бойца.

- Соби…
Боец прижал палец, к чуть припухшим от поцелуев губам мальчика.
- Тише пушистик, - от шутливого прозвища жертва чуть вздрогнула и посмотрела в глаза бойца: в ярко синих глазах взрослого было столько нежности, - я останусь с тобой ни потому что Сеймей или Ритсу приказали мне, не из-за того, что ты очень сильная жертва и не делай такие глаза, снять заклятья Возлюбленного это не так уж и просто. Я хочу быть парой просто Рицки, ты мне позволишь попытаться быть с тобой, ведь ты обещал мне, помнишь?
Мальчик закрыл глаза, и отрывисто вздохнул. Слова Соби. Вот если бы он мог поверить ему…
- Я боюсь Соби, ты слишком сильно мне нравишься. Мне страшно, ведь если окажется, что ты такой же, как и все они, мне будет очень плохо. Я … я боюсь влюбится в тебя, - приглушено прошептал мальчик, глядя куда-то сквозь Соби.
Боец мягко улыбнулся своей маленькой жертве:
- Рицка, - промурлыкал Соби, - мой Рицка, страшно не тебе, страшно нам. Меня учили подчиняться: минимум самостоятельности и максимум подчинения. А ведь я человек, так? Рицка, научи меня быть человеком, не бойцом. Мы попробуем ладно?
В ответ легкий кивок мальчика и слабые объятья.
- Соби расскажи о себе…

Они проговорили до ночи обо всем подряд: о Соби и его жизни, о Рицке и о том, как он попал в академию и много еще о чем. Пока Соби ходил за чаем для мальчика тот заснул. Нежно улыбнувшись, взрослый перенес свое маленькое чудо в кровать и улегся вместе с ним. Крепко прижав Рицку в себе, вдохнув запах, ставшего за короткое время, жизненно необходимым человеком.
Глядя на лицо любимого мальчика, Соби грустно усмехнулся: он действительно влюбился в этого ребенка. В академии их будет ждать бой с парой Возлюбленных, Сеймей не упустит возможности унизить «свою вещь», напомнить кто его хозяин. Но только это теперь не так. У него нет хозяина, у него есть Рицка, его любимый мальчик, и он не позволит Сеймею навредить своему маленькому солнцу. Да, именно солнце. Жизнь с Сеймеем была словно во тьме, в ночи, но пришел Рицка, и тьма ушла. Замершая душа бойца начала отогреваться под лучиками персонального солнышка, а все остальное не важно. Даже если где-то существует настоящий боец Нелюбимого, он не отдаст ему Рицку. И он верит, что тот не предаст его как Сеймей.

Утром первым, как ни странно проснулся Рицка, обычно он спал до победного, а точнее до побудного конца. Взглянув на взрослого Рицка улыбнулся: 21 сентября у его Соби день рождение и если до него Соби не уйдет, то Рицка отдаст ему свои ушки. А пока…
Нежный шепот:
- Соби вставай, тебе надо в университет…
И легкий поцелуй в губы ошарашенного бойца.

Глава 11.

Глава 11.

Утро для Соби началось на удивление приятно: его маленькая жертва разбудила его поцелуем. Но насладиться моментом Соби не удалось: обнаружилось, что он проспал и если не поторопиться, то точно опоздает в университет. А это было совсем не к стати.
Быстро собравшись и поцеловав на прощание Рицку, боец отправился на занятия. Выйдя из дому, Соби не удержался и оглянулся на свои окна… Сердце пропустило один удар и забилось быстрее: Рицка стоял там и провожал взглядом бойца. Заметив, что Соби обернулся, мальчик смущено улыбнулся и взрослый прочитал по его губам: удачи. Счастливо улыбнувшись, Соби нехотя отвернулся от окна, времени до занятий оставалось все меньше, а Рицка вряд ли хотел, что бы он опоздал.
Проводив Соби глазами, Рицка тяжело вздохнул: он остался в квартире один. Но Соби сказал, что скоро вернется, значит не нужно переживать. Налив себе чаю, и вернувшись в комнату, Рицка стал задумчиво изучать ее. Наткнувшись взглядом на дописанную вчера работу Соби, он замер. Вчера тот говорил, что первой парой у него будет придирчивый преподаватель, и если не сдать работу в срок, то на сессии, тот все припомнит, и студент будет сдавать его предмет долго и упорно. И именно эту работу Соби должен был ему сдать.
- Собиииии, как ты сумел ее забыть? Что же мне делать?!
Мальчик посмотрел на часы: пары Соби вот-вот начнутся, и вернуться за картиной он не успеет. И его бойцу попадет. От мысли, что у его Соби будут проблемы, Рицка содрогнулся. Нет, так дело не пойдет.
- Ну, уж нет, - пробормотал мальчик себе под нос, - жертва я его или как? Жертва должна заботиться о своем бойце и не важно где: в системе и просто в обычной жизни.
Вскочив с места, Рицка стал поспешно собираться, ему необходимо как можно быстрее передать Соби его работу…
Соби едва успел вбежать в аудиторию до начала пары. Усевшись рядом с Ке, он отдышался, радуясь, что успел. Проблем ему только с учебой сейчас и не хватало.
- Ты что всю дорогу бежал? – Удивлено изрек Ке, его друг очень редко опаздывал, но, похоже, сегодняшний день был исключением. – Соби, а где твоя работа?
- Работа, - переспросил Соби, и тихо застонал, - чееерт, только не сегодня.
Он не мог поверить в собственную глупость: это надо же было забыть картину, на которую убил пол вчерашнего дня!
- Идиот, - простонал Соби, - причем полный.
- Ну, Соби, может, обойдется, а?
- Ага, как же.
Тяжело вздохнув, боец мысленно попрощался со спокойной учебой: этот преподаватель его сегодняшнюю ошибку ему до диплома припоминать будет. Шанс отвертеться, равен нулю. Оправдание типа забыл, на преподавателя не действовали. Студентов он всех считает бездарями, тратящими его драгоценное время.
- Знаешь, - тихо произнес Ке, ходят слухи, что он нас так терпеть не может из-за того, что его бывшего любовника увел, кто-то из студентов. И вот он на нас и отыгрывается.
Соби тихо фыркнул.
- Н-да, не везет, так не везет, а его любовник случайно не был блондином, до полного счастья?
- Нет, темненьким.
Дверь распахнулась, и вошел преподаватель, окинув всех взглядом полным презрения.
- Ну что же, господа бездари, начнем…Так кто у нас первый по списку…
Соби поморщился: он был 5 по списку, значит, точно проблем не избежать. Тем более, что, похоже, большинство его сокурсников не выполнили работу, или выполнили ее не слишком хорошо. «Похоже, эта пара будет долгой», - безрадостно подумал боец.

Рицка быстро одеваясь в то, что попадало под руку, пытался вспомнить, где находиться университет его бойца. Сняв картину с рамы и убрав в тубус, мальчик глянул на время: пара началась. То есть у него было 5-7 минут, до того как Соби влетит. Чуть усмехнувшись, мальчик сосредоточился, он пару раз был около университета Соби, и сейчас он вспоминал небольшой закуток рядом с ним. Представив его, жертва иронично улыбнулась: перемещения за пределами академии и без экстренной необходимости были запрещены, но Рицке было наплевать на это. Через несколько секунд, Рицка был уже возле университета, оставалось только попасть туда и найти Соби среди огромного числа аудиторий…

Преподаватель был сегодня в ударе, первых «жертв» своего преподавания он уже довел до слез. А этот «несущий светлое и вечное» все больше зверел и входил в раж.
Соби опустил голову на руки и тихо произнес:
- Он меня прикончит за забытую работу.
- Так, кто следующий: а Агацума Соби, что-то я не вижу вашу работу или вы не пожелали тратить свое время на выполнения моего задания…

Рицка быстрым шагом ворвался в университет.
- Ваш пропуск молодой человек? – Насмешливый голос охранника, явно уверенного в отсутствие этого самого пропуска, заставил мальчика притормозить.
Вздохнув, Рицка посмотрел в глаза взрослого мужчин, тот побелел и сел обратно на свое место, позабыв о мальчике.
«Еще бы я и не прошел, это не академия, можно и немного повлиять на человека, так, и где же мне тебя искать, Соби?»
Остановившись, Рицка сосредоточился, перед мысленным взором предстало лицо его бойца: светлые волосы, сине-голубые глаза, полуулыбка. Рицка улыбнулся и побежал к лестнице, он знал, где находиться его Соби.
Подойдя к аудитории, мальчик услышал неприятный мужской голос, его обладатель кого-то отчитывал:
- Вы молодой, человек, совсем обнаглели, вы что считаете, что если это уже последний год, то можно наплевать, на мой предмет. Так вот, Агацума, зря вы так решили…
- Соби, - выдохнул Рицка, это его отчитывали. Глаза полыхнули яростью, ушки воинственно поднялись и Рицка резко, без стука ворвался в аудиторию…

Соби уже минут пять слушал, как этот преподаватель его оскорблял, но правила запрещали ему что-либо сделать в ответ. Вдруг, резко, со скрипом дверь распахнулась, преподаватель замолчал и с недовольством обернулся, что бы все, что думает высказать тому, кто посмел прервать его тираду, и замер.
И было из-за чего: в дверном проеме стоял молодой парень в синих в обтяжку рваных джинсах, державшихся не известно на чем, и в черной рубашке, застегнутой всего на пару пуговиц, обнажающей ключицы и живот паренька. На шее висел какой-то кулон, в низу живота виднелась часть какой-то татуировки, волосы в художественном беспорядке, ушки воинственно подняты, яркие глаза, необычно насыщенного фиолетового цвета горят яростью.

Облизнувшись от такого зрелища, преподаватель произнес восторженным голосом:
- Мальчик, тебе что-то нужно?
Мазнув, по мужчине недовольным взглядом, Рицка ответил:
- Да, мне нужен Агацума Соби, он забыл свою картину дома…

Когда дверь распахнулась, и Соби увидел своего мальчика, он растерялся, не понимая, что могло привести Рицку сюда, но услышав его слова, боец просто выпал в осадок. Получалось, что Рицка примчался сюда ради него? Волна нежности и благодарности затопила сердце Соби. Сеймей никогда даже не подумал бы даже просто помочь в чем-либо ему за пределом системы, а Рицка примчался в его университет.
Преподаватель в шоке уставился на студента Агацума, кто этот мальчик ему?
Не дождавшись реакции преподавателя, Рицка подошел в Соби и передал тубус.
- А вы собственно кто, Агацуме?
Рицка перевел насмешливый взгляд на преподавателя и с улыбкой произнес:
- Его парень, а разве это имеет какое-то значение?
Аудитория замерла, а Соби закрыв глаза, счастливо улыбнулся. Рицка назвал его своим парнем и не постеснялся этого.
- Но возраст…
- У вас проблемы со зрением? Я с ушками, и мне пора, - обернувшись к Соби, мальчик произнес, - до вечера Соби, - и не удержавшись чмокнул того в губы, быстро покинул аудиторию. Проводив его взглядом, преподаватель изрек:
- Везет тебе Агацума, неси свою работу, - и тихо добавил, когда тот подошел, - не дай его увести, многие захотят такое сокровище…

@темы: СобиХРицка, Фанфики

Название: Холодная зима
Автор:[L]<Yumeni>[/L]
Бета: Librari
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Соби, Рицка, Сеймей, Нисей и др.
Размер: нечто среднее между миди и макси...
Статус: закончен
Дисклеймер: все права на персонажей принадлежат Коге Юн

читать дальше

Глава 1
Опасность

«… а вообще бывает ли когда-нибудь что-нибудь нормальным?
У людей за лицами иногда сплошная жуть…»

Стивен Кинг
«Сердца в Атлантиде»

Ему часто снился один и тот же сон. Один и тот же, но всё же Рицка каждый раз переживал его как в первый. И каждый раз задавался вопросом: насколько тонка граница между сном и явью? Насколько чётко мы можем разграничить реальность и то, что лежит за её пределами? Бесконечные обрывки бессвязных мыслей, поступков, сюжетов, существующих одновременно и тающих в пустоте. И не за что ухватиться. Все спасительные нити заняты. В этом мире без привычных нам входов и выходов, без начала и конца так легко заблудиться. Потерять последнюю нить-зацепку, а вместе с ней и способность отличать действительность от бесконечных изощрённых игр собственного подсознания.
Он точно знал, что не спит. Рицке казалось, он ещё не утратил последних связей с миром реальности. Но он также точно знал, что и не бодрствует. Просто лежит в своей кровати, но присутствует как будто вне собственного тела. Он не может шевелиться – мозг не управляет телом. Может только смотреть, как в полумраке комнаты колышется от лёгкого ветра шторка цвета лаванды.
Холодно. Тихо. Слишком тихо. Куда-то исчезло даже тиканье часов. Но ведь в реальности оно точно было. А в этой гулкой пустоте - нет. Значит ли это, что он находится уже не в своей комнате? Или не в этой реальности? И не в этом времени?
Рицка представил, как на пол падает стеклянный стакан и разбивается вдребезги. Но при этом не слышно ничего. Все звуки проглатывает пустота. Ни вздоха. Ни шороха сминаемой постели. Ничего не будет в этой комнате.
А потом приходит Сеймей. Медленно идёт мимо кровати мальчика, снимает пиджак и вешает на спинку стула. Что он делает? Это точно какой-то нелепый сон.
Рицка хочет сказать брату, что не спит, но он будто бы разучился говорить. И чей-то неприятный голос подсказывает, что ни один звук, произнесённый им, не долетит до слуха Сеймея.
…потому что он здесь, а ты там. Вы находитесь по разные стороны одной и той же сюрреалистической картины…
Сеймей останавливается у окна, сминает в руках тончайшую ткань шторы, а когда отпускает – она так и остаётся висеть неподвижно, словно став свинцовой и неподъёмной для ветра.
Внезапно Сеймей оборачивается. И Рицка точно знает, что брат видит его. Но сам мальчик не может разглядеть лица Сеймея - в комнате слишком темно. Однако чувство, что на него смотрят и знают, что он не спит, вызывает в груди тугой комок невысказанных слов.
И что-то ещё не так. Что-то не так с Сеймеем. И Рицка вдруг понимает, что не видит его лица не потому, что в комнате темно. А потому, что его просто нет. У Сеймея нет лица. Вместо него чёрная зияющая пустота, обрамленная тёмными волосами. И эта пустота смотрит прямо на него.
И нет сил закричать.
А Сеймей поднимает руку, которая тоже вся чёрная. На ней нет кожи. И эта рука, точнее, то, что было когда-то рукой, рассыпается в пепел, который исчезает, не долетев до пола.
Рицка кричит. Отчаянно, надрывно, зажмурив глаза, подарившие ему столь жуткое видение. И вместе с криком он просыпается в своей влажной и холодной постели, в комнате, где тикают часы, и слушает свои прерывистые вздохи.
Тик-так, вдох-выдох.
Уже два года прошло с той ночи. А сон так и не изменился. В то время как реальность, похоже, изменилась безвозвратно.
- Рицка? Почему ты такой грустный? Не выспался? – Сеймей возник из ниоткуда и взъерошил Рицке волосы на макушке.
Мальчик вывернулся из под его руки, тряхнул головой, так, что несколько чёрных прядей упало на глаза.
- Во сколько придут твои друзья? – спросил Сеймей, так и не дождавшись ответа на первые два вопроса.
Рицка посмотрел в окно на медленно падающие снежные хлопья и вздохнул.
- Они не придут.
- Почему? – Сеймей сел на кровать. – Ты разве не пригласил их?
- Я не хочу отмечать, - ответил мальчик, растягивая слова в лениво-равнодушной манере.
- Это из-за того, что Агацума не придёт?
Рицка порадовался, что Сеймей не видит его лица. Иначе он всё понял бы по тому, как дрогнули его губы и сошлись брови, когда он услышал эту фамилию, произнесённую Сеймеем с такой холодной небрежностью.
- Потому что ты не позволил ему прийти, - ответил Рицка, мысленно приказывая сердцу успокоиться. Он должен вести себя как взрослый. Он должен стать сильным. Должен.
- Рицка. Мы ведь уже сотню раз говорили об этом, – Рицка услышал, как брат поднимается с постели и снова идёт к нему. Хочет завладеть его взглядом. Думает, что ему удастся добиться его расположения, только лишь посмотрев в глаза, поймав улыбку, коснувшись детского ушка. Так было раньше. Но за два года многое может измениться, Сеймей.
И Рицка сжимает подлокотники кресла, ощущая под пальцами шершавость пластмассы, и продолжает смотреть в окно, даже когда Сеймей встает перед ним на колени, развернув его стул к себе.
- Рицка. Раньше ты никогда не сердился на меня, - говорит он.
Рицка молчит, хотя внутри столько невысказанных слов, разрывающих грудь, что трудно дышать. Но все эти слова никак не связаны друг с другом. Совсем не те слова, которые должен говорить взрослый.
- Ну? Посмотри же на меня, - Сеймей теребит его за рукав толстовки, ловит руку, сжимает её крепко, переплетая пальцы. – Мама приготовила всё, что ты так любишь. Её сыновья теперь снова с ней, и она так счастлива! Она старалась для тебя, ты же не хочешь расстраивать её? Утром она сказала, что её Рицка теперь уже совсем большой мальчик. Сказала, что ты можешь позвать своих друзей. Давай же, Рицка, тебе сегодня четырнадцать, это твой день! Твой праздник, и мы с мамой хотим порадовать тебя. У нас снова нормальная полноценная семья, как ты и хотел.
Рицка поморщился, опустил взгляд на Сеймея и сказал:
- Соби тоже мой друг.
И что-то в глазах Сеймея едва заметно изменилось от этих слов. И вроде это был такой же Сеймей, что и секунду назад, а вроде и нет. Как будто он заледенел за это бесконечное мгновение, замёрз на месте, только глаза горели. Наверное, такой же взгляд у него был бы, если бы Рицка дал ему пощёчину.
- Ты ошибаешься, Рицка. Агацума тебе не друг. Он тебе вообще никто, даже не боец! – и снова ударение на фамилии Соби, и губы Сеймея кривятся в презрении, и его прекрасное лицо вмиг становится отвратительным в своей жестокости. – Ты же знаешь, что я запретил ему приходить к нам домой! Ноги его здесь не будет! Каждая собака должна знать своё место, Рицка!
- Соби не собака. И он мой друг, - ещё раз повторил Рицка всё тем же спокойным уверенным тоном.
И снова что-то произошло с Сеймеем. Что-то настолько противное, что Рицка предпочитал бы не знать, что именно, и какие мысли были у Сеймея в тот момент в голове.
- Прежде чем разбрасываться такими громкими заявлениями, тебе следовало бы получше узнать этого… человека, Рицка. Агацума ужасен. Он… Он совершенно беспринципный, извращённый, отвратительный, слабый, никчёмный, жестокий, в конце концов! Я уже успел не раз пожалеть, что оставил его тебе! К сожалению, он очень дурно повлиял на твоё развитие.
Рицка вдруг улыбнулся, и эта улыбка на бледном лице выглядела так болезненно и пугающе в контрасте с ярко-алыми губами, что Сеймей замолчал на полуслове.
- А Соби никогда не говорил плохо о тебе, - сказал мальчик, аккуратно высвобождая свою руку из крепкой хватки Сеймея.
Сеймей осел на пол, ничего не говоря и позволив Рицке подняться со стула.
- Холодно сегодня, да? – Рицка подошёл к балконной двери, словно хотел приоткрыть её, но в последний момент передумал.
- Ты изменился, Рицка, - сказал Сеймей.
- Ты тоже, - ответил тот – А теперь я, пожалуй, спущусь вниз. Не хочу расстраивать маму.
Глаза Сеймея стали похожи на узкие щёлочки, затемнённые сенью ресниц. Рицка знал, что брат ненавидит, когда он поступает так, как будто сам принял решение, как будто никакие уговоры тут значения не имели, а только убеждение самого Рицки: «Не расстраивать маму».
Может, он и меня сейчас ненавидит, подумалось вдруг мальчику, когда он открывал дверь в коридор. Может, он только притворяется, что любит меня. Может, он лжет, когда говорит, что всегда будет заботиться обо мне. Но это ничего. Всё это ничего. Главное, что с ним всё хорошо, и он жив.
- Рицка, - голос Сеймея заставил его остановиться на пороге и замереть. Рицка услышал, как Сеймей поднялся с пола, но не обернулся. – Я только хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя. Ты мой брат. Только мой Рицка. Я всегда буду любить тебя таким, какой ты есть.
Рицка закрыл глаза. В тот момент ему казалось, что если сомкнуть веки, слёзы не смогут пролиться. Но слёзы так и не пришли, и Рицка снова открыл глаза, посмотрел на уходящую вниз лестницу и широкую полоску света из кухни и сказал:
- Я тоже тебя люблю, Сеймей. Ты это и так знаешь. Но…
- Но? Что «но», Рицка? – Сеймей теперь стоял совсем близко, так, что его дыхание едва не касалось шеи.
- Но иногда мне кажется, что у тебя нет лица. Что вместо тебя на меня смотрит чёрная зияющая пустота. Что ты вот-вот рассыплешься в пепел.
- Рицка… О чём ты говоришь?
Испуг. Как редко можно услышать его в твоём голосе, Сеймей.
И Рицка вдруг обернулся к нему, и на губах его заиграла беспечная улыбка, а во взгляде не осталось и тени печали, и он сказал:
- Ничего. Забудь. Это я глупость сказал! Пойдём ужинать! Мама, наверное, уже заждалась нас, - и он поймал Сеймея за рукав и потащил за собой.
Это ничего, повторял про себя Рицка, не переставая улыбаться. Он действительно очень хотел, чтобы у них была нормальная семья, но это ничего, что всё равно всё не так. И не будет так. Никогда уже не будет, как раньше. Это тоже ничего.

* * *

Иногда Рицка думал о том, какие воспоминания он забрал бы с собой, если бы мог это сделать. Как если бы он спешно собирался в дальнее путешествие, и ему требовалось бы закинуть в рюкзак кое-какие вещи, самые необходимые. А остальное оставить. Навсегда. Выбрать только самые важные моменты своей жизни, а про все прочие забыть, как будто их и не было никогда.
И сегодня за ужином Рицка добавил в свой рюкзак ещё одно воспоминание, которое он обязательно захватил бы с собой в другую жизнь, если бы ему вдруг пришлось умереть или вернуть тело настоящему Рицке. В этом воспоминании Сеймей улыбался точно так же, как сейчас и был так похож на того, другого Сеймея, которого Рицка любил когда-то давно. Два года назад, незадолго до его «смерти».
- Сеймей, я не люблю глупых людей, - сказал тогда мальчик. Его голос был сонным и тихим. Фраза повисла в тёплом неподвижном воздухе. Ни дуновения. "Интересно, если ветер сейчас не дует, почему облака плывут так быстро?", - думал он.
- Правда? Раньше ты никогда не обращал на это внимания, - в той же ленивой манере ответил Сеймей.
- Хм… - Рицка нахмурился. Мысли разбредались в разные стороны. Их нельзя поймать. Нельзя коснуться. Он думал об облаках и ветре, о словах Сеймея и о тех вещах, которые он изо всех сил старался понять. – А какой я был раньше?
- Ну… Я бы не сказал, что ты очень уж изменился, Рицка.
Солнце вышло из-за облака и теперь светило в глаза. Мальчик прищурился и спросил:
- Но ведь изменился же? Каким я всё-таки был? Привередливым в еде? Мама что ни скажет, я всё должен не любить. Безответственным? Почему маме не нравится, если я сам встаю в школу? Или если учу уроки…
- Рицка, ты думаешь о всякой ерунде.
- Неправда! Для меня это очень важно! Я просто хочу понять. Если я чего-то не понимаю, то не могу это просто так оставить! И ещё… скажи… я был глупым?
Сеймей рассмеялся, повернулся к нему лицом. Его волосы очень красиво блестели на солнце, переливаясь множеством оттенков иссиня-чёрного и тёмно-фиолетового. На губах играла лукавая улыбка, глаза прищурились, и Рицке казалось, что в их непроглядной тьме он может увидеть отражение собственного взгляда.
- Ты такой милый, Рицка, - сказал Сеймей.
- Не придуривайся! – хочется злиться, но на него не получается. – Я же серьёзно спрашиваю! Если не ответишь, я буду думать, что как был дураком, так им и остался!
Сеймей продолжает улыбаться, но глаза темнеют, рождая серьёзность, оттенённую напускной снисходительностью.
- Почему ты так стремишься быть умным?
- Потому что… - на секунду Рицка теряется, а потом снова продолжает. – Потому что я хочу быть самостоятельным. И решать сложные задачи, и отвечать на сложные вопросы. Как взрослый.
Сеймей вздыхает и отворачивается.
- А вот мне очень не хочется, чтобы ты взрослел, Рицка. Я бы хотел, чтобы ты всегда оставался для меня таким, как сейчас.
- Но ведь это невозможно. Я всё равно вырасту.
- Да… - задумчиво произносит Сеймей и повторяет едва слышно. – Да.
Лёгкий ветерок приятно холодит разгорячённую кожу.
Рицка думает о том, почему взрослые не хотят, чтобы дети взрослели. Разве это не здорово - быть высоким, сильным, умным и самостоятельным? Наверное, всё-таки не так уж и здорово. Что утрачиваешь, приобретая чувство уверенности и самодостаточности? Что отдаёшь взамен и навсегда?
Они лежат на широком клетчатом покрывале под раскидистыми ветвями вишнёвых деревьев и смотрят на небо. Солнце снова скрывается, и можно разглядеть причудливые очертания пышных белых массивов облаков. В такой хороший день думать о чём-то серьёзном – просто преступление.
Рицка улыбнулся со всей беспечностью, с какой только может улыбаться двенадцатилетний ребёнок, и заявил:
- Вон то большое облако похоже на медведя.
- Ага. На большого белого арктического медведя, - согласился Сеймей с улыбкой.
Рицка вытянул руку, прищурился и указал пальчиком на облако поменьше, рядом с медведем, который уже начал расплываться и терять форму.
- А вот это похоже на маленький игрушечный самолётик.
- М-м-м… А по-моему, оно похожу на птицу, - сказал Сеймей. – На ястреба, который зажал добычу в когтях.
- Сеймей! Какой ужасный образ! Я лучше буду думать, что это самолёт!
- Конечно. Как хочешь, – он снова обезоруживающе улыбнулся.
Когда им надоело валяться, Сеймей предложил сходить за мороженым. Они шли, держась за руки, и смеялись, ощущая на себе взгляды умиляющихся людей. Такой красивый юноша и такой милый ребёнок. Такие похожие черты. Такие разные улыбки. Крепкие нерушимые узы крови. Братья.
Тающее мороженое. Пойманные в объектив улыбки перепачканных губ. Весёлый гомон парка в выходной день. И так просто хочется смеяться.
Сеймей. Сейчас он засмеялся совсем как тогда. И Рицке хотелось, чтобы он смеялся, а то за столом было так тихо, что ему казалось, будто это и не день рождения вовсе.
И Рицка тоже засмеялся, подхватив мамин смех, когда Сеймей рассказал какой-то весёлый случай. Он казался сейчас таким непринуждённым, словно и не было у них никакого важного разговора наверху. Словно это и не он вовсе говорил все эти ужасные вещи про Соби, и не он смотрел на Рицку с тихой затаённой злобой.
Да, Рицка хотел бы помнить именно такого Сеймея, а не того незнакомого страшного человека во сне, рассыпающегося в пепел у него на глазах.
- Мальчики мои, любимые! – воскликнула Мисаки. – Я так рада! У нас получился такой замечательный семейный праздник! Как же я скучала без вас, и как хорошо, что вы наконец-то вернулись к своей маме!
Она остановила взгляд на Рицке, отчего тот сразу замер, сжав в руке палочки.
- Ты стал такой красивый, Рицка! – она заулыбалась в каком-то странном, преувеличенном восхищении. Исступлённом восхищении. – И это даже хорошо, что твои друзья не пришли! Ведь это наш праздник, семейный. И нам так хорошо втроём, что никто больше не нужен.
Рицка заметил, как моментально напрягся от этих слов Сеймей, как напряглась непроизвольно его рука, а глаза сузились. И Рицка поспешил отвернуться, чтобы не видеть этих перемен.
И в тот же миг что-то кольнуло у него в груди, так сильно, неожиданно и больно, что он вздрогнул, и палочки выпали из руки. И сотни маленьких невидимых иголочек пронзили кончики пальцев, в висках застучало, а сердце перешло на галоп. Рицка поморщился, пытаясь прогнать неприятное ощущение. К горлу подкатила тошнота, и от вида остатков еды на тарелке он едва не потерял сознание.
Мама ничего не замечала, она продолжала говорить как будто сама с собой и смеяться, а вот Сеймей не спускал с него пристального напряжённого взгляда. Заметил. Это плохо. Как же это всё-таки плохо.
- Мне… мне нужно отлучиться ненадолго, - сказал Рицка, поднимаясь на нетвёрдые ноги.
- Рицка? Что-то случилось? – Мисаки перестала смеяться и протянула было руку, чтобы коснуться его. – Ты так побледнел! Нехорошо себя чувствуешь?
- Нет, мам. Всё в порядке. Я сейчас вернусь. Налей пока чаю, - ему удалось вымучить улыбку, и Мисаки сразу успокоилась и продолжила свой рассказ неизвестно для кого.
Сеймей проводил Рицку всё тем же сосредоточенным внимательным взглядом. Можно даже сказать, любопытным.
Он всё понял. Всё понял, стучало у мальчика в голове, когда он выбежал в прихожую и приник к запотевшему оконному стеклу.
Так и есть. В сгущающейся тьме вечерней улицы стоял Соби. Стоял, подняв голову, и, очевидно, пытался разглядеть хоть кого-нибудь в тёмных окнах.
- Ты помнишь, - прошептал Рицка, прижимая пальцы к стеклу и улыбаясь, позволяя вырваться искренней радости, позволяя себе улыбаться не для кого-то, а просто потому, что хочется. Соби не забыл про его день рождения!
Последний раз они виделись неделю назад. И разговор тогда вышел совсем короткий и какой-то нескладный. Они говорили словно бы украдкой и совсем даже не то, что хотели сказать, потому что сказать хотелось так много, что мысли путались, а Сеймей должен был появиться с минуты на минуту.
Сеймей запретил им видеться. С такой же лёгкостью, с какой он приказал Соби идти к Рицке, любить и защищать его, он теперь велел ему оставить Рицку в покое, потому что теперь он сам будет делать всё вышеперечисленное. И любить, и защищать, и всё что угодно.
- А ты ему никто, - сказал он тогда. – Ты был заменой.
И Рицка протестовал, но никто его не слушал. И Соби тогда улыбнулся и сказал, что Сеймей прав. И Рицка даже обиделся и рассердился на него за это.
А вечером того же дня Сеймей сказал ему, что если связь, точнее её зачатки, начнут проявлять себя, то это скорее пройдет, если он больше не будет видеться и общаться с Соби. И что скоро он вообще забудет о существовании этого бойца, как о досадном недоразумении.
Рицка схватил с вешалки куртку и, засовывая руки в рукава, одновременно пытался влезть в кроссовки.
- Соби… Соби, - шептал он. – Я сейчас.
И перед глазами всё плыло: прихожая, свет из кухни, лестница наверх, ваза с красными цветами, тёмные окна и снег. И было так жарко, что, только надев куртку, он сразу захотел сбросить её и бежать прямо так в холодную темноту.
Наверное, у меня подскочила температура, думал Рицка и тут же снова: «Соби пришел!» Не забыл всё-таки! И радостная улыбка, и яркие пятна румянца на белых щеках, болезненная испарина на лбу, и странный шум в ушах, и ноги как будто чужие.
- Перчатки не забудь.
Мальчик вздрогнул, испугавшись этого неожиданного голоса совсем близко.
Сеймей стоял перед ним, преградив путь. И таким незнакомым показался он сейчас Рицке, что тот невольно отшатнулся, одновременно признавая и не узнавая брата. Сеймей стоял, сложив руки на груди и склонив голову набок, отчего свет из кухни освещал только половину его лица, а другая половина оставалась погруженной во тьму, так что даже глаз не было видно, и трудно было определить, с каким выражением Сеймей смотрит на него. И что-то неестественное было в его казалось бы, непринуждённой позе, какое-то внутреннее напряжение, которое он как будто всеми силами старался замаскировать.
- На улице холодно, - сказал он. – Я советую тебе захватить перчатки, Рицка.
- Ты… дашь мне пройти?
- Действительно так хочешь увидеть Агацуму?
- Ну разумеется! Он же пришел поздравить меня! Нехорошо заставлять человека мёрзнуть на улице!
- Хм, - Сеймей усмехнулся. – Но он не может даже переступить порог, потому что я запретил ему. И стоит сейчас там как побитая собачонка. Неужели он не вызывает у тебя отвращения, Рицка?
- Сеймей! Прекрати говорить все эти ужасные вещи! Это очень плохо с твоей стороны, сказать так о Соби!
- Он не зайдёт сюда. Никогда больше не зайдёт. Но ты можешь выйти к нему. Ненадолго. Мне больно смотреть, как связь мучает тебя. Хотя было бы лучше стерпеть и не поддаваться её зову. И запомни, что это в последний раз. И ещё запомни, что только к тебе я проявляю такое снисхождение.
- Я знаю.
И снова тошнота подкатила к горлу, только на этот раз она была как будто несколько иного рода. Это было отвращение, неприятие того, что говорил Сеймей. Но спорить сейчас – значит потерять последний и единственный шанс увидеть Соби.
- Дай пройти! – не выдержал мальчик.
- Рицка, ты ненавидишь меня? – тонкие губы Сеймея изогнулись в улыбке, которая никак не шла к серьёзности вопроса.
- Что за чушь! Конечно, нет! И пропусти уже меня! – Рицка сорвался на отчаянный крик, потому что с каждой секундой бесполезного стояния в тёмной прихожей ему казалось, что жизнь уходит. Пока он стоит здесь, жизнь проплывает мимо всё быстрее, быстрее, с огромной скоростью и скоро она совсем оставит его.
- Не кричи. Напугаешь маму, - Сеймей вздохнул, и вздох тоже вышел какой-то неестественный, как и сам Сеймей, как и всё в эту минуту. – Ладно, - он отошёл от двери. – Я пока побуду с мамой. Займу её чем-нибудь. Ты же знаешь, её нельзя надолго оставлять одну. А ты не задерживайся. Я буду ждать тебя к чаю.
Рицка ничего не сказал в ответ и кинулся к двери, открыв её одним рывком настежь. Воздух, показавшийся ледяным после духоты прихожей, обдал лицо и грудь. В отрезке тусклого света фонаря кружились снежинки, но, долетев до земли, тут же таяли. И Соби стоял в этом отрезке света, крошечном луче посреди мрака и холода, засунув руки в карманы пальто и опустив голову. Наверное, он уже устал высматривать Рицку в окнах. От всего этого устал.
О чём ты думаешь сейчас, Соби? Тебе тоже больно?
Огни соседних домов, тихая улица, и две встретившиеся друг с другом полоски света: одна от фонаря, другая — из открытой двери дома, искрящийся в этом свете снег. Если бы только можно было сделать сейчас моментальное фото и оставить его в памяти. Запечатлеть этот момент, как Соби поднимает голову и встречается с ним удивлённым взглядом, а потом, как будто весь успокоившись, опускает напряжённые плечи, и тонкая паутина морщин на лбу разглаживается, и в глазах его Рицка видит отражение света, и Соби произносит с облегчением только одно:
- Рицка, - и улыбается.
- Соби! – мальчик с силой захлопнул за собой дверь и побежал к нему. Он никогда не думал, что расстояние в несколько шагов может оказаться таким длинным.
- Ты пришел, Соби! Не забыл! – оказавшись рядом с ним, Рицка резко остановился, как будто споткнулся. Ему хотелось обнять Соби, но вместо этого он только потупился и отвёл взгляд от такой смущающей улыбки и пристального внимания. Соби смотрел на него так, словно хотел запомнить. И он был такой привычный и родной. Запах табака и вместе с тем свежести, тёплые руки и осторожные, внимательные ко всему пальцы, складки одежды, сидящей всегда идеально на тонкой фигуре, белоснежные, будто бы шёлковые бинты, и всё та же улыбка – соскучившийся взгляд отмечает всё, впиваясь в каждую деталь утончённой красоты любимого человека.
- Разве я мог забыть про день рождения Рицки? – усмехнулся Соби.
- Соби.
И больше сказать как будто и нечего. И голова словно всё ещё немного кружится, а ноги так и не обрели твёрдую почву. И Рицка видит, что Соби своим пристальным и одновременно ненавязчивым взглядом замечает в нём все изменения: нездоровую бледность его лица в сочетании с ярким лихорадочным румянцем, прерывистое дыхание, слетающее короткими вздохами с обветренных губ. Соби всё видит, но ничего не говорит и ничего не спрашивает, зная, как Рицка не любит, когда его жалеют. Видит даже его растерянность от незнания, что говорить и делать дальше. И Соби избавляет его от необходимости думать и что-то решать, просто обхватывая крепко обеими руками и прижимая к себе.
И Рицка успел только тихонько вздохнуть, уткнувшись носом ему в грудь и чувствуя его тепло и ровное сердцебиение.
- Я соскучился по тебе, Рицка, - прошептал он в самое ухо. И пряди его волос приятно щекотали кожу.
В ответ Рицка только смял в пальцах его свитер под пальто. Он не мог сказать, не мог выразить, как соскучился. Только надеялся, надеялся глупо и упрямо, что Соби сам всё поймет и никогда его не отпустит. Просто хотелось хоть на одно мгновение поверить, что это возможно. Просто быть с тобой.
Ты не принадлежишь мне, Соби. Никогда не принадлежал и не будешь. И я помню об этом. Ты весь его, Сеймея. Он никогда не отдаст и не отпустит тебя. И об этом я тоже помню. Но это ничего. Это тоже всё ничего, потому что сейчас я могу обнять тебя. И этого никто у меня не отнимет.
Соби запустил пальцы ему в волосы, перебирая пряди и осторожно массируя кожу. И то ли от этого, то ли от его тепла, то ли ещё от чего-то дрожь в ногах, боль в груди и слабость вдруг оставили Рицку, и он начал обретать утраченную на какой-то миг способность мыслить.
- Соби, ты что-то делаешь, да? – спросил он, шумно выдохнув.
- Ничего особенного.
- Нет, ты что-то делаешь, - с уверенностью повторил Рицка. – Мне вдруг стало легче.
- Вот и хорошо. Я счастлив.
И Рицка подумал, как же это здорово – стоять вот так, обнявшись, здесь, на этом самом месте, когда кажется, что нет ничего приятнее, чем простые лёгкие прикосновения его пальцев. И мысль о том, что ему придётся вернуться домой и снова улыбаться Сеймею, который сказал с такой холодной и непоколебимой уверенностью, что это последний раз, когда ему можно увидеться с Соби, сказал, что Соби ужасен и дурно повлиял на него, эта мысль наполнила его сердце таким глухим отчаянием и яростью, что он смял свитер Соби так сильно, что молодой человек невольно вздрогнул и испустил короткий вздох то ли удивления, то ли волнения.
- Рицка, я ведь принес тебе подарок, - сказал Соби тут же поспешно, как будто желая отвлечь его.
- Правда? – Рицка отстранился и посмотрел на него с некоторым недоумением, словно вспомнив, что причина, по которой пришёл Соби – это его день рождения.
- Ага, - Соби улыбнулся, как он всегда улыбался, когда хотел сказать что-то вроде: «Всё будет хорошо, Рицка. Даже если всё очень плохо, как сейчас, это всё равно хорошо!» – Вот только… - Соби полез в карман и вытащил оттуда маленькую красную коробочку, перевязанную золотой ленточкой с надписью: «Рицке». – Только открой её, когда останешься один, хорошо?
- Соби! – возмутился было Рицка. – Что это ещё за секреты такие?! – но коробочку взял, повертел в руках, разглядывая со всех сторон. – Похоже на обручальное кольцо.
Соби засмеялся.
- Вроде того. Но только открой, когда будешь совсем один, ладно?
- Хорошо, - Рицка понял, на что Соби намекает. Сеймею нельзя это видеть. И от мысли, что у них с Соби есть секреты от брата, ему стало как-то неприятно весело, а искры отчаяния вспыхнули с новой силой. – Спасибо, - сказал он наконец. – Что бы это ни было, спасибо. И за то, что пришел, тоже, - Рицка вздохнул и сразу смутился.
- Не за что, - ответил Соби, и от Рицки не укрылась тревога, которую он пытался спрятать за улыбкой, когда бросил беглый взгляд на окна. – Я должен сказать тебе кое-что.
- А? – Рицка убрал подарок во внутренний карман куртки. Он не ждал от Соби ничего серьёзного, думал, что тот собирается ляпнуть очередную глупость. Во всяком случае, он надеялся, что так и будет, но что-то в этой последней фразе заставило его насторожиться. «Должен сказать тебе кое-что». Звучит устрашающе даже от Соби.
- Рицка… - Соби снова взглянул в окна, чем встревожил мальчика ещё сильней, сглотнул, облизнул губы.
Рицка смотрел на него во все глаза. Неужели всё так плохо?
- Мне придется уехать, - сказал Соби и тут же снова отвёл взгляд. Сказал таким тоном, как будто отвечал занудный вызубренный урок.
- Уехать? – медленно, чётко проговаривая каждый слог, повторил Рицка.
- Да. Уехать. Сеймей сказал, что я должен держаться от тебя подальше. Хотя бы какое-то время, пока ты… - он говорил так быстро, как только мог, но вдруг запнулся, не находя подходящего слова. – Пока ты не привыкнешь. Он приказал мне уехать за границу, даже купил билет, так что какое-то время мне придётся пожить в Китае. Я не думаю, что уеду надолго, но кто знает. И… Прости меня. Я снова тебя предаю и бросаю, и… Мне так жаль… Рицка. Можешь ударить меня, если хочешь.
- Смешной ты, - ответил Рицка тихо. – Сначала даришь подарок, а потом просишь тебя ударить, - он вздохнул. – Что ж. Теперь всё понятно.
- Что понятно?
- Когда я собирался выйти к тебе, Сеймей сказал, что последний раз позволяет мне это.
Соби снова смотрел на окна, как будто всё боялся, что Сеймей увидит их, а Рицка вздохнул ещё раз и убрал руки в карманы. Странно было слышать эту новость от Соби, а не от брата, но зато теперь он понимал, что Сеймей отпустил его не потому, что вид Рицки, страдающего от сильнейшей душевной и физической боли, разжалобил его, а только лишь потому, что он хотел, чтобы Соби сам рассказал ему о своём отъезде. Чтобы Соби выказал степень своего послушания, силу своего подчинения хозяину. Выполнил приказ.
Рицка сжал замёрзшие руки в кулаки, отчего кровь сразу побежала быстрее, наполняя теплом, жаром всё его тело.
Что ж, Сеймей. Ты ошибся. Ты рассчитывал, что я рассержусь на безвольного Соби за его «слабость», как ты это назвал. Именно поэтому ты и подчеркнул, что Соби стоит на улице как побитая собачонка и не смеет войти в дом, потому что ты запретил ему.
- Что случилось, Рицка? Так сильно злишься на меня? – в его голосе было столько участливой и извиняющейся боли, что Рицка удержался и ответил спокойно:
- Не на тебя, - и тут же добавил: – Могу я попросить тебя кое о чём, Соби? Последнее одолжение?
- Конечно. Всё что угодно, Рицка, - отозвался Соби с нескрываемым облегчением.
Рицка покосился на окна своего дома и ответил с решительным жаром:
- Твоя машина, которую ты купил недавно… Как она?
- Как? Нормально. Мы же на ней катались неделю назад.
- Так вот. Я хочу покататься на ней снова. Прямо сейчас.
- А-а-а. Э-э-э… Покататься, говоришь? – кажется, Соби был готов к любой просьбе, но только не к этой.
- Да. Я хочу уехать отсюда куда-нибудь! Не сбежать, но… Просто. Ненадолго. Последняя ночь. Я ведь имею на это право, в конце-то концов! Как твоя временная жертва.
- Временная, - повторил Соби в задумчивости. – Конечно, ты имеешь на это право, Рицка.
Как это просто. За улыбками можно спрятать всё что угодно. Любую боль, даже если она вот-вот разорвёт тебя на части.
- Только, - Соби помолчал. – Не думаю, что Сеймей одобрит эту идею.
Рицка подмигнул ему.
- А он ничего не узнает! Мы ему не скажем! Просто уедем.
- Рицка… - Соби как будто силился высказать какую-то мысль, но она никак не складывалась в слова, или слова эти казались ему настолько страшными, что он не мог облечь их в звуки. – Может… Может, он прав? Может, нам действительно лучше больше не видеться? Обрубить все связи сразу? Может, тебе так будет легче? Ты так скорее привыкнешь и…
- Нет!
- И всё наладится…
- Нет! - выкрикнул Рицка, и сам испугался своего истеричного крика. И добавил с подчёркнутым спокойствием. – Не наладится. Не легче. И прекрати говорить его словами. Ты же знаешь, я это ненавижу. Говори за себя, если речь идёт о нас с тобой. А не то, что тебе внушили.
- Хорошо, - Соби тут же как-то притих, коснулся его щеки, и Рицка закрыл глаза, переводя дыхание. – Прости. Я и правда был нечестен, когда говорил это.
- Ничего, - Рицка сделал последний глубокий вдох и снова посмотрел на него. – У нас мало времени. Если мы хотим бежать, нужно делать это прямо сейчас.
- Но я пришёл пешком. Машина дома.
- И это ничего. Прогуляемся. Ну, или пробежимся! – Рицка с опаской оглянулся на дверь, попытался разглядеть что-нибудь в окнах и ничего не обнаружив, взял Соби за руку и потянул за собой. – Идём же! А то так и проторчим здесь до скончания века!
Соби усмехнулся, и Рицка неуверенно улыбнулся в ответ. От сердца как будто отлегло, и мысль о том, что у них есть ещё время, внушала надежду. Так много времени – целая ночь – это же просто целая вечность! И только для них одних. И этого у них тоже никто не отнимет.

* * *

- Сеймей, дорогой, тебе не кажется, что Рицка задерживается? – спросила Мисаки, поставив чашку и маленький круглый чайник на стол. – И почему он говорит с друзьями на улице? Раз они всё-таки пришли, может, пустить их в дом?
Сеймей подавил приступ раздражения, поджав губы и сжимая свою чашку с такой силой, что она вот-вот могла треснуть. Чай уже остыл, лёгкий пар больше не поднимался от носика чайника, а в его чашке была только неприятная на вид мутноватая жидкость.
- Нет! – сказал он. – Мы не пустим его в дом. А Рицка уже сейчас придёт.
- Его? Так к нему пришёл один друг? Но ты говорил, что их несколько?
Чашка с громким стуком опустилась на стол. Мисаки от неожиданности вздрогнула, а Сеймей бросил на неё презрительный взгляд. Его сейчас всё раздражало в этой женщине: её вопросительное выражение лица, дрогнувшие губы, взволнованный и озабоченный тон голоса, которым она произносила это слово «друг». Произносила так, что хотелось сразу забить ей его обратно в глотку.
- Что-то случилось? Сеймей?
Эти испуганные глаза. Хотелось закричать, чтобы она прекратила смотреть на него, как добыча на хищника.
- Нет! – сказал он, поднимаясь из-за стола. – Ничего не случилось. Я сейчас схожу за Рицкой и приведу его.
- А? Сходишь? Хорошо.
Когда Сеймей вышел из кухни, в лице его смешались все краски гнева. Глаза сузились и совсем потемнели, в них не было ни отблеска, ни мимолётного отсвета жалости, сострадания или любви. Ничего в них не было.
Этот Агацума слишком много себе позволяет, стучало у него в голове. Он должен был только сказать, что уезжает, неужели на это нужно так много времени?!
Сеймей всё представлял себе, как они ругаются там, на улице, как Рицка кричит и выплёвывает слова ненависти. Сеймею казалось, что ради того, чтобы заставить Рицку ненавидеть Агацуму, он способен был на всё. Хотя почему «казалось»? Он действительно был способен. На всё.
Наконец Рицка поймёт, что Агацума всего лишь пешка в его умелых руках. Что он полное ничтожество и не стоит даже волоса с твоей прекрасной головы, Рицка. И ты обязательно это поймешь, думал он, кривя губы в холодной усмешке.
А что, если нет?
Сеймей вдруг замер на полпути к двери. А что, если нет? А если они не поругаются? Что, если Агацума снова пустит в ход свои грязные штучки? А Рицка такой доверчивый, его легко подкупить.
- Чёрт! - выкрикнул он, дав внезапную волю фантазии, рождающей всё новые и новые болезненные образы.
Как он только смел касаться его своими мерзкими грязными руками? Наверняка он даже трогал его ушки!
Сеймея передёрнуло от накатившей волны отвращения. А Соби в тот момент представлялся ему каким-то диковинным насекомым, которое надо бы раздавить, но противно.
Он быстро обулся и, не накинув верхней одежды, открыл дверь резким нервным движением, мысленно прокручивая в голове всё, что скажет сейчас этому ублюдку, вздумавшему отобрать у него самое дорогое его сокровище. И тут же на пороге он чуть не врезался в кого-то, и в первую секунду ему показалось, что вернулся Рицка, но это оказался тот, кого он меньше всего ожидал сегодня увидеть.
- Нисей! Какого дьявола ты тут стоишь?!
Нисей, казалось, и сам был несколько озадачен и так и стоял с занесённой рукой, видимо, собираясь нажать кнопку звонка. Впрочем, он тут же опомнился и расплылся в хитрой улыбке:
- Да вот, решил в гости зайти! У Рит-тяна сегодня день рождения, вот я и подумал, что мне тоже обломится кусок праздничного пирога!
- Ты что, спятил?!! – завопил Сеймей. – Кто тебе разрешил появляться здесь?!
- Никто! – Нисей улыбнулся ещё шире и хихикнул. – Я пришёл, чтобы ты покричал на меня! Мне так нравится, когда ты кричишь! Ну же, кричи на меня!
В его голосе было столько неприкрытой издёвки, что в другой день и в другой раз Сеймей уступил бы себе в желании наорать на него, но сегодня и сейчас он был слишком озабочен другим, а потому сказал только:
- Убирайся!
- Ох, как грубо! Неужели так жалко пирога?
- Я занят!
- Да? И чем же? Ищешь Рит-тяна? – Нисей изобразил лукавый прищур и напустил на себя знающий вид.
- Что? Ты видел его? – Сеймей сразу как-то притих.
- Ага! – заявил Нисей с оттенком самодовольства. – Когда я шёл сюда, он уходил куда-то с Агацумой. Поспешно так, как будто убегал. Я даже думал окликнуть их и поздороваться, но потом передумал и решил не мешать, - он захлопал ресницами. – Похоже, Рит-тян не очень-то хочет отмечать праздник в твоей компании, да?
Сеймей испустил короткий отчаянный вопль и прошипел что-то нечленораздельное. Нисей ухмылялся и похихикивал, довольный произведённым эффектом.
- Черт! Куда они пошли?! – Сеймей вышел из дома, захлопнув за собой дверь. – Быстрее же, шевелись! Мы должны их догнать!
- Туда, - Нисей махнул рукой в неопределённом направлении. – Но я, знаешь ли, совсем не расположен сегодня к бегу!
- Да шевелись же ты! – вне себя от ярости кричал Сеймей. – И дай мне свой плащ!
- Что? Вот ещё! Я же замерзну!
- Давай сюда, кому говорю! – Сеймей на бегу вытащил из кармана сотовый и начал набирать номер Рицки.
Нисей нехотя разделся и с такой же показной неохотой ускорил шаг.
- Всё равно мы их не догоним! Может, ты расслабишься уже?! Они бежали быстро и ещё, знаешь, они просто ухохатывались! Я тогда сразу подумал, что ржут они по твоей части! Обманули дурака!
- Заткнись! – в его крике было столько истерической боли и даже безумия, что Нисей предпочёл закрыть рот.
Сеймей прижимал телефон к уху, то и дело останавливаясь, когда ему казалось, что длинные гудки сменились долгожданным ответом Рицки. Нисей плёлся следом, так и неся плащ на вытянутой руке, потому что Сеймей словно бы забыл о своём приказе.
Шёл снег.

* * *

Они бежали, и огни домов мелькали, вспыхивали и гасли, и ветер шумел в ушах. И снова просто хотелось смеяться и держаться за руки, как будто стоит им только разжать пальцы, и они потеряют друг друга, и улица уплывёт из-под ног.
- В следующий раз приедешь за мной на машине! – заявил Рицка, как будто этот следующий раз будет уже завтра. Как будто он вообще будет.
- Обязательно. И мы сразу поедем кататься, и все будут нам завидовать, - улыбнулся Соби. И голос его был ласковым и обнадёживающим.
Они остановились отдышаться перед домом, глядя друг на друга и смеясь без конца и без повода. Тут вдруг Рицка вздрогнул, и улыбка его сразу померкла, а рука потянулась к карману, вытащив мобильник. Лампочка на корпусе мигала зелёным.
- Это Сеймей, - выдохнул мальчик. Зелёный – это брат, красный – Соби. Красный. Какой важнее? Зелёный или красный? Красный.
- Ответишь? – спросил Соби.
Рицка стряхнул глупые мысли о цветовой гамме и покачал головой, убирая телефон обратно.
- Нет. Давай, поехали скорей! Нужно торопиться! И если тебе позвонит, ты тоже не отвечай!
- Но…
- Пожалуйста!
- Хорошо, - сказал Соби почти шёпотом. В его взгляде на миг промелькнуло удивление от этого незнакомого, непривычного слова «пожалуйста». Незнакомое. Непривычное, не его слово, не для него. Сам он редко просил, а его не просили никогда.
- И ещё… - Рицка вдруг покраснел, и это милое смущение очень шло ему, смягчая всю прошлую серьёзность. – Захвати что-нибудь поесть.
- Ты голодный? – теперь Соби уже не скрывал удивления. – А я-то думал, что раз у тебя день рождения, ты должен был съесть кучу вкусных вещей.
- Я неважно себя чувствовал, - Рицка объяснял как будто нехотя. – А теперь всё отлично, и я проголодался!
- Хорошо! – Соби снова улыбнулся. – Я быстро.
Они действительно очень торопились, а беспрерывно звонящий телефон подгонял их. Рицке всё казалось, что вот-вот где-нибудь над ухом прозвучит голос Сеймея, тихий, вкрадчивый. Страшный. И отнимет у него то последнее, что ещё было, что ещё билось в его сердце. И всё закончится.
А Соби скрывал страх за пустыми улыбками, за короткими усмешками, его бегающий взгляд ни на чём не задерживался и скользил по улице, будто высматривая что-то, а связка ключей выпала из торопливых рук, когда он открывал дверь.
В доме они задержались не дольше минуты. Рицка стоял у порога, а Соби кидал в пакет что-то из холодильника и шкафа. После чего проверил наличие ключей от машины в кармане и шепнул:
- Пойдём.
Бегом они спустились с крыльца, молча, боясь потревожить ночную тишину, укрывающую их преступное бегство. И всё так же шел снег, и Рицка прятал озябшие руки в карманы, поминутно обнаруживая, что в голове нет ни одной мысли.
И только оказавшись в салоне чёрного «Мицубиси», рядом с Соби, который подмигнул ему и посмотрел на дорогу спокойным сосредоточенным взглядом, Рицка наконец успокоился, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло.
- Возьми в пакете грушевые кексы и кунжутные лепёшки, - сказал Соби, когда они поехали. – Это всё, что было. Они холодные, и готовил их не я. Так что тебе может не понравиться.
- Соби! Ты думаешь, мне нравится только то, что ты готовишь?! Если бы было так, я давно бы умер с голоду!
- Но признайся, что я готовлю лучше всех.
Рицка хмыкнул и полез в пакет.
- Не дождёшься ты от меня таких признаний! И смотри на дорогу, пока мы не врезались во что-нибудь!
Лепёшки оказались поджаристыми и с румяной корочкой, а кексы – сладкими, рассыпчатыми и очень вкусно пахли грушами. Рицка как раз доедал один из них и спрашивал, не голодный ли Соби, а то он сам всё съест, как телефон зазвонил снова.
- Щёрт! Надо отфетить фсё-таки, - пробубнил мальчик с набитым ртом и достал сотовый. Зелёная лампочка ритмично мигала, и Рицка вздохнул. Не хотелось портить настроение этим разговором. И в то же время здесь он чувствовал себя в безопасности. Тёмное пустынное шоссе, мелькающие огни сонного города, скорость и свистящий за окнами ветер, бесконечная дорога впереди, тёплый уютный салон и Соби. А Сеймей где-то там, далеко, не может до них дотянуться, и от этого Рицка сразу успокаивался, хоть и чувствовал себя виноватым, что брат вызывает у него такие эмоции. Но сейчас он выбрал красную лампочку. Запретный свет. И ему было уже всё равно.
- Алло, - шепнул он в трубку. Первые несколько секунд не было ничего кроме тишины, а потом Сеймей ответил, как будто опомнившись, не веря, что слышит голос Рицки.
- Рицка?
- Да, это я.
- Рицка, где ты? Что за шум? – Сеймей кричал, и ещё где-то на заднем фоне Рицка различил голос Нисея. – Ты у Агацумы? Мы долбим в дверь, но никто не открывает. Куда ты делся, Рицка?
- Я… - Рицка даже растерялся. Он не знал, как назвать эту ночную поездку. – Мы… поехали кататься. На машине Соби.
- Что?! Кататься? – казалось, это было самое дикое слово, которое Сеймей когда-либо слышал, и его это поразило настолько, что даже голос сел.
Мда, неудачно подобрал, подумал Рицка.
- Что это значит? Куда?!
- Не волнуйся. Я вернусь ещё до рассвета.
- Что?! Слышать ничего не хочу! Возвращайся немедленно! И я прощу тебе эту выходку, потому что люблю тебя.
- Нет, - ответил Рицка спокойно и повторил ещё раз. – Нет. Я вернусь утром. Иди домой.
- Чёртов Агацума! Придётся мне проучить его раз и навсегда. Что он тебе наговорил?!
Рицка покосился на Соби в надежде, что тот этого не услышал. Но Соби, даже если и слышал, виду не подал.
Мальчик вздохнул.
- Нет. Ты его не тронешь. Потому что я сам попросил его. Он уезжает завтра, и я хочу попрощаться.
- Всю ночь?!
Рицка поморщился. Он никогда не знал Сеймея таким злым.
- Я имею на это полное право, Сеймей, - сказал он наконец. – Хоть всю ночь. Но я попрощаюсь с ним по-человечески. Если ты не пускаешь его в дом, мы уедем туда, где… - он хотел сказать «где ты не найдешь нас», но так и не смог этого произнести. Слишком дикими показались ему эти слова, обращённые к Сеймею.
- Решил сбежать от меня, Рицка? – спросил Сеймей, вдруг неожиданно успокоившись.
- Нет. Я никогда не сбегаю, Сеймей. Я только хочу попрощаться. А утром вернусь к тебе. И не вини Соби. Ладно… Пока, - и не дождавшись ответа, он нажал отбой. И сразу в машине стало как-то тихо, пусто и холодно. Соби молчал.
И Рицка молчал тоже.
И было так много огней, таких маленьких и далёких, находящихся по ту сторону их крошечного мира, в который они не пожелали никого впустить. И хотелось открыть окно и чувствовать, как ледяной ветер хлещет по щекам. И ни о чём не думать.
Как же всё-таки красиво. Даже мурашки по коже.
Рицка улыбнулся, и столько умиротворения и покоя было в его расслабленном лице, что Соби тоже не удержал улыбки, искренней и такой же спокойной, и спросил:
- Вкусно было?
Рицка только что доел-таки несчастный грушевый кекс, который ему помешал съесть Сеймей и облизал пальцы.
- Очень вкусно! – и улыбнулся ещё шире. – Спасибо, Соби!
- Ох… теперь мне тоже хочется попробовать, - Соби вздохнул с такой тоской, что Рицка даже не понял, что он шутит.
- Что ж ты раньше-то не сказал?! Я ведь спрашивал, оставить тебе или нет! – Рицка пришёл в ещё большую тоску, видимо, оттого, что объел Соби. А тот вдруг резко свернул к обочине и затормозил.
Мальчика вжало в спинку сидения, и он заверещал:
- Ты чего?! Соби! Зачем ты…
Руки Соби медленно сползли с руля и потянулись к Рицке.
- Хочу попробовать сладкий грушевый кекс, - сказал Соби, улыбаясь.
- Но он закончился! – чуть не плача воскликнул мальчик.
Соби наклонился к нему, близко-близко, так, что глаза его стали такими большими, что Рицка отчётливо видел в них своё отражение. И сразу догадался, каким образом Соби будет пробовать кекс, и сердце сразу подпрыгнуло, и стало так страшно, что он заговорил быстро и беспорядочно:
- Соби, что ты… зачем ты… я же… Соби, ты… - и губы его вдруг сами собой приоткрылись, а в глазах потемнело. И хотелось только, чтобы Соби был ещё ближе.
Его губы были тёплые, и шёл снег. И мимо с шумом пролетали машины. Его пальцы… горячие. И не хватает воздуха.
И Рицка вдруг подумал, что солгал, называя Соби другом. То есть… он, конечно, друг, но… разве друзья так целуют? Наверное, всё-таки нет. Или целуют? Рицка совсем запутался и больше ни о чём не думал, запустив пальцы Соби в волосы.
Жарко, тесно, опасно, бессмысленный взгляд ловит лучи фар, прорезающие тьму. И тут же снова становится темно, и уже не хочется света. Неужели последний раз?
Быстро, жадно. И ногти впиваются в нежную кожу. Последний раз, но Рицка решил, что не будет плакать. Если он заплачет, Соби будет больно. А Рицке не хотелось, чтобы он уезжал с тяжёлым сердцем.
Пусть тебе будет легче, чем мне, Соби. Пожалуйста, пусть тебе будет легче.
Так неужели всё-таки последний? Не хочу.
- Соби… - отчаянный полу-вскрик. Последний? Нет, нет, нет! И не скрыть свою боль, свою жадность, и даже, если слёз нет, только по одному этому крику Соби поймёт, что внутри у него всё разрывается.
Прости. Я так хотел, чтобы тебе было легче. Прости мою слабость, мою боль, мой эгоизм. Прости, Соби. Я отпущу тебя.
Он не плакал. В домах гасли последние огни, а улицы побелели от холодного искрящегося снега. Он не плакал.

* * *

Так тихо, как будто они вдруг оказались на самом краю мира, где-нибудь в заснеженной Арктике, например. Только разве что медведи вокруг не ходят. И даже последние запоздавшие автомобили уже скрылись где-то за горизонтом, в этой малюсенькой точке, где заканчивается дорога. А дальше как будто и нет ничего, всё тает, останавливается, замирает в туманной снежной дымке. Покой и абсолютная красота.
- Соби, если мы и дальше будем тут сидеть, машина превратится в большой сугроб, - сказал Рицка.
- М-м-м?
- Я говорю, надо ехать! Мы всё-таки покататься хотели!
- Погода плохая. И видимость почти нулевая, - вздохнул Соби. – Лучше будет повернуть назад.
- Но… - Рицка осёкся. В сердце образовалась вдруг странная пустота от мысли, что он так и не побывает там, где заканчивается дорога. – А если Сеймей ещё… то есть… я… - он снова осёкся, потому что хотел бы остаться у Соби, но боялся выразить это открыто, поэтому предположение о том, что Сеймей ещё может быть у его дома, так и осталось невысказанным.
- Не волнуйся. Я уверен, что Сеймей уже ушёл. Но, если ты всё-таки боишься, мы можем остановиться на ночь где-нибудь ещё, - улыбнулся Соби, как всегда прочитав его мысли, которые, наверное, не так уж и сложно было прочитать.
Рицка отвернулся к окну и сказал:
- Я всё-таки хотел бы остаться здесь. Здесь так хорошо, в этой машине.
- Но ты скоро устанешь и захочешь спать. А спать в машине очень неудобно.
- Да, наверное, - Рицка затих. Возражения Соби всегда были разумны. И хоть он и говорил постоянно глупости, также постоянно он поражал Рицку своей взрослостью и присущей взрослым способностью позаботиться о ком-то. Соби. Ты ведь не шутишь даже когда я почти верю, что это шутка, купившись на твою улыбку. Но ты серьёзен чаще, чем это может показаться. Давай, продолжай в том же духе. И может, своими взрослыми разумными доводами тебе даже удастся убедить меня, что без тебя мне будет хорошо. И не больно.
- Рицка. Посмотри на меня, пожалуйста.
Рицка вздрогнул и повернулся к нему. В его глазах отражение моей боли и тоски, подумал он, встретившись с Соби взглядом.
- Прости, - одно только это слово в ответ на все надежды Рицки. Но действительно становится легче. – Мы поедем туда, куда ты скажешь. Куда захочешь. Даже если это далеко-далеко. Мы можем уехать куда угодно, Рицка. А можем остаться здесь и превратиться в сугроб, как ты и сказал. Так чего же ты хочешь?
Рицка засмеялся.
- Уж сугробом я точно быть не хочу! Поехали куда-нибудь! Мне всё равно, только чтобы ехать! – сказал мальчик. Он бы ещё хотел добавить, что «только бы с тобой», но, конечно, он не мог произнести это вслух. Было очень много вещей, которые Рицка никогда не сможет сказать ему. Как будто внутри него был неподъёмный ржавый рычаг, повернуть который не хватало сил. Прости и за это, Соби. Прости, что ты так никогда и узнаешь, как много значишь для меня.
Они поехали, наконец. Поехали вперёд, и Рицка улыбался.
- Расскажи мне про Китай, - попросил он, устраиваясь на сидении поудобней.
- Зачем тебе? – удивился Соби.
- Просто. Мне хочется знать всё о том месте, где ты будешь жить. В какой город поедешь?
- Пекин, - и снова взгляд его предельно сосредоточен. В то время как Рицка полностью расслабился. Он только никак не мог решить, на что ему больше хочется смотреть – на дорогу или на Соби.
- Ну, тогда расскажи мне про Пекин.
- Пекин очень старый и красивый город, – начал Соби, а Рицка окончательно определился с тем, что хочет смотреть на него. Ему очень нравилось наблюдать, как медленно двигаются его губы, как убирает он спадающие на глаза пряди волос, а взгляд не отрывается от расстилающейся впереди дороги, и взгляд этот такой одухотворённый, словно Соби видит перед собой не заснеженное шоссе, а этот самый Пекин, про который с таким увлечением рассказывает. – Там есть на что посмотреть, очень много исторических достопримечательностей, и единственным недостатком является, пожалуй, не слишком чистый воздух. У нас и природа, и воздух намного лучше.
- А еда?
- Ты опять о еде? – засмеялся Соби.
- Да нет же! – выкрикнул Рицка, смутившись и тут же вспомнив, чем закончился прошлый разговор на эту тему. – Просто… ты этим интересуешься вроде. Китайская кухня… и…
- Я понял, - Соби бросил на него короткий тёплый взгляд. – Я слышал только, что утка по-пекински очень вкусная, а ещё неплохи местные красные вина. Обещаю приехать с новыми интересными рецептами и приготовить что-нибудь для тебя.
Рицка заулыбался так же тепло, и взгляд его засиял чистым безмятежным восторгом.
- Это было бы здорово! Только не забудь!
- Как я могу забыть об этом? – удивился Соби.
- А ещё… - Рицка отвернулся и посмотрел на дорогу. Так было легче говорить. – Не забывай, как ты пришёл ко мне и сказал, что любишь, и пообещал быть моим. Ну и пусть, что это обещание невыполнимо. Это ничего. Просто я не хочу, чтобы ты забыл все эти дни, когда мы были вместе, - он говорил быстро и сбивчиво, и как будто и сам пугался того, что говорил.
- Я не забуду, - откликнулся Соби. Рицка не решался посмотреть в его сторону. Щёки его пылали. Никогда ему не приходилось говорить ничего подобного.
- И помни ещё, что это я проколол тебе уши. А ты сказал, что теперь, всякий раз глядя в зеркало, будешь вспоминать меня.
- Я помню.
- И помни, как мы вместе гуляли в парке с фотоаппаратом. Как много замечательных воспоминаний мы сделали тогда! Фотки ведь ещё у тебя?
- Да. Я возьму их с собой. Я не забуду.
Глаза снова предательски защипало, и Рицка сморгнул слёзы. Он ведь хотел быть сильным. Он пообещал себе, что будет.
- Рицка, ты любишь меня?
Рицка сначала даже не понял от неожиданности, а потом посмотрел на него в испуге:
- Что?! Ты чего это вдруг?!
- Ничего. Ты никогда этого не говорил. А мне хотелось бы и это тоже помнить. Любишь всё-таки?
Сердце у мальчика заколотилось, как когда Соби полез к нему целоваться. Ну вот зачем он так? Ведь можно же и без этого! Зачем, Соби?! Сказать «Я люблю тебя» взрослому мужчине стоило слишком больших усилий, и, вообще, это стоило усилий, а «рычаг» был такой тяжёлый. Да и вообще, то, что он чувствует, называется любовью? Или как?! Должно же это как-то называться, в самом деле! Если не дружба, то…. Эти чувства совсем не похожи на те, которые он испытывает к своим друзьям Юйко или Яёю, не похожи даже на любовь к Сеймею или маме. И снова трудно дышать.
- Молчишь? – спросил Соби без тени укора или обиды. Но лучше бы он обиделся, чем произнёс это с таким равнодушием. Теперь Рицка уже совсем ничего не мог сказать, даже если и почти решился секунду назад.
И как же теперь быть, спрашивал он себя, уже готовый всё-таки расплакаться. И только от мысли, что лишь девчонки ревут и распускают сопли, когда дело касается любви, он сдержался. В груди поселилось какое-то неприятное тянущее ощущение, которое Рицка назвал бы «упущенным шансом», если бы имел больше опыта. Но он раньше ничего подобного не испытывал, не знал, что есть такие моменты, в которые появляется исключительная возможность сказать или сделать что-то. Моменты, вспыхивающие среди хаоса и темноты и затухающие надолго, если не навсегда. Но Рицка не знал о них. И не мог дать никакого определения этому ужасному чувству, и расстраивался ещё больше от этого.
Он чувствовал, что всё-таки должен что-то сказать, но не знал, что именно и совсем потерялся, и смотреть на Соби уже не мог, и даже на дорогу не мог. Только на свои колени, с пристальным вниманием изучая шов на джинсах.
«Чёрт, вечно я умудряюсь всё испортить!», - подумал он вдруг со жгучей досадой.
Соби, да не молчи же ты!
Но Соби, по всей видимости, не хотел выручать его. Рицка всё-таки поднял голову, потому что боялся, что слёзы вытекут, если он будет сидеть с опущенным лицом. И почему всё так скверно складывается? Он ведь хотел нормально попрощаться с Соби, но всё вышло как-то нескладно и по-дурацки.
В боковом стекле всё мелькали деревья с голыми сухими ветвями, простирающимися к чёрному небу, маленькие домики и садики. Так быстро. Эта скорость…
- Соби, ты что-то разогнался! – сказал Рицка, радуясь, что у него появилась возможность хоть что-то сказать.
- Разве? Тебе кажется.
Но Рицке не казалось. Он был уверен, что они едут с каждой минутой всё быстрее. В такой снегопад, когда впереди почти ничего не видно, это было слишком опасно.
- Может, нам действительно лучше повернуть назад? – спросил Рицка.
Соби пожал плечами и ничего не ответил. Рицка сглотнул. Я его обидел. Ну и дела. Всё становится только хуже! Не надо было им вообще никуда ехать! В этих прощаниях всё равно нет ни малейшего смысла, и легче от них не станет! Они стараются вести себя как обычно, но это всё пустое. В этом ничего нет, и то, что они хотят сказать на самом деле, они всё равно никогда не скажут.
- Соби, поворачивай! – закричал он вдруг.
Соби даже не дрогнул от этого неожиданного, разорвавшего тишину крика.
- Рицка, успокойся, - только и сказал он в ответ.
- Это тебе надо успокоиться! Чего так гонишь?! Поворачивай, я сказал!
Брови Соби сошлись на переносице, как будто он разозлился, или испытывал сильное раздражение. Руки резко крутанули руль. И в тот же миг Рицку ослепил неизвестно откуда взявшийся белый свет фар. Им навстречу, оглушительно сигналя, летел грузовик. Соби попытался развернуться назад, но было уже поздно. Они оказались на встречной полосе.
Рицка успел только коротко выдохнуть. Даже вскрикнуть он не смог. Взгляд приковала молниеносно надвигающаяся груда металла. Он ни о чём не успел подумать. А потом вдруг стало темно и больно. Очень больно.

@темы: Фанфики