Маленькая драма

Часть 1

Возвращаться домой после долгого отсутствия трудно. Еще сложнее, когда ты не просто ушел, а умер. А неожиданно воскреснув полгода назад, решил вернуться. Рицка искренне считал, что это решение далось Сеймею нелегко, и до сих пор удивлялся, почему его брат все же решил снова жить вместе с ним и мамой. Нет, конечно, он был этому рад - Сеймей ведь оставался его любимым братом. Но в свете всех этих разборок со школой для Стражей отношение Рицки к нему претерпело некоторые изменения, хотя он всё равно в глубине души верил, что Сеймей хороший, просто сильно запутавшийся. Но это же не повод ему не доверять. Сеймей в свою очередь вовсе не спешил разубеждать брата. Рицка всегда был наивен и слишком честен, чтобы притворяться и прятать свои истинные чувства. В отличие от Сеймея, который даже никогда никому искренне не улыбался, кроме младшего брата, да и тому не всегда. Зато Сеймей искренне ненавидел. До дрожи в руках и зубовного скрежета ненавидел, когда Рицка улыбался не ему. А он улыбался. Улыбался тому, кого иначе, как вещью, сам Сеймей даже не считал, несмотря на статус сильнейшего Бойца Семи Лун. Рядом с Сеймеем Соби всегда был покорен, как кукла на шарнирах: приложи небольшое усилие, и она повернется, встанет, ляжет, изогнется так, как тебе хочется. Но, воскреснув из мертвых, Сеймей неожиданно для себя застал Агацуму совсем другим. Как Рицке за неполный год удалось так сильно изменить Соби оставалось загадкой как для старшего Аояги, так и для Рицу-сенсея. Но факт оставался фактом. У Агацумы не только появилось собственное мнение на вещи, чего ему отродясь, по мнению Сеймея, иметь не полагалось, так ведь Соби буквально глаз не спускал с его младшего брата. Даже самому Сеймею когда-то не удалось добиться такого к себе отношения со стороны Бойца. А сейчас Соби ловил каждое слово Рицки, но не просто беспрекословно исполнял его желания и приказы, которые тот часто не спешил отдавать, а сам принимал решения, если его маленькая Жертва в силу природной мягкости характера колебалась.

Это бесило неимоверно, так, что вот уже какую ночь Сеймей просыпался в холодном поту, спеленатый влажными простынями, словно египетская мумия. Нисея он в свой дом не пускал, заставляя ждать по утрам на улице, или вовсе запрещал приходить и ошиваться где-то рядом. Это, конечно, абсолютно не устраивало Акаме, зато давало Сеймею дополнительные ниточки, за которые тому всегда нравилось дергать. В их доме продолжали жить трое - он, Рицка и Мисаки, мамой он её уже давно не называл, даже про себя. Сейчас весь дом был погружен во тьму и запустение глубокой ночи; где-то едва слышно тикали часы, а сам он лежал обнаженным, сбросив одеяло на пол, и невидящими глазами смотрел в потолок.

Ему снова приснился Рицка, маленький и невероятно милый, каким тот был еще до пресловутой потери памяти. Он бежал к нему по парку, раскинув руки, и улыбался, готовый буквально влететь в объятия брата. Но, когда добежать оставалось всего несколько шагов, взгляд малыша неожиданно сместился с его лица куда-то ему за спину, улыбка поменялась почти неуловимо, но Сеймей это заметил. И вот уже перед ним стоит вовсе не малыш, а четырнадцатилетний подросток, и кротко улыбается, но не ему, а человеку у него за спиной. Светлые льняные волосы и стильный пиджак пастельных тонов. Скользить взглядом выше по фигуре не имело смысла, Сеймей и так знал, чей взгляд встретит и кого именно, не раздумывая, возжелает уничтожить здесь и сейчас. Пусть даже на глазах у младшего брата, который никогда не простит ему этого, но уничтожить, растерзать, растоптать, изжить.

Ярость клокотала и бурлила в нем даже когда краски сна постепенно стали истлевать в памяти. Она требовала выхода, рвалась наружу. Сидя на постели, Сеймей еще сам не понимал, что хочет сделать, но когда оказался у двери в комнату брата, только одно желание захватило его целиком. Обладать. Привязать к себе узами, прочнее стальных тросов. Скрепить оковами, которые не снять даже автогеном. Подчинить, подмять, снова сделать своим, навсегда. На веки вечные. Чтобы никогда и никому он больше не посмел так улыбаться, как в его сне улыбался Агацуме.

Рицка спал сладко, не ведая чувств, бушующих в душе брата, ворвавшегося к нему в комнату и нависшего над свернувшимся калачиком телом. Темное ушко топорщилось на подушке, одеяло сползло до коленок, а хвостик был поджат к груди. Сеймей наклонился чуть ниже, с непонятной ему самому жадностью вдыхая аромат детского мыла и шампуня в волосах младшего брата. Аромат пьянил своей невинностью, но не успокаивал. Рицка даже не пошевелился, не вздохнул, когда старший брат почти невесомо погладил его по плечу холодными пальцами. Лишь по телу прошла легкая дрожь. Перед глазами все поплыло, дышать стало совсем нечем, да и не хотелось Сеймею дышать. Уже не раздумывая, он резко перевернул Рицку на спину. От такого грубого движения тот проснулся и распахнул не сразу сфокусировавшиеся на лице старшего брата глаза. И даже не успел вскрикнуть, когда тот накрыл его тело своим, вжимая в постель, и впился в губы, проталкивая язык ему в рот. От его резкости Рицка чуть не подавился и хотел закашляться, но тот ему не позволил, и даже не почувствовал, когда мальчик под ним стал отбиваться, барабаня руками по плечам и спине. Сеймей был так увлечен тем, что с жадностью пил в поцелуе слюну младшего брата, которая казалась ему вкуснее и слаще любого ликера, что даже не слышал, как тот почти кричит ему в рот, почти плачет.

Рицка сам не понял, как ему удалось в какой-то момент, когда Сеймей стал уже нетерпеливо двигать бедрами вдоль его тела, резко согнуть одну ногу в колене и ударить. Старший брат взвыл диким голосом, прикусив его губу до крови, и скатился с мальчика. И, прежде чем ему удалось отдышаться, растрепанный, в распахнутой пижамной куртке и одних плавках, пижамные брюки брат успел с него стащить, вылетел в коридор, не зная куда бежать, где спрятаться. В доме не было больше комнат с щеколдой, кроме его собственной, которую после возвращения Сеймея Рицка перестал закрывать. Спрятаться было негде, а за спиной уже раздавались шаги. Не помня себя, мальчик метнулся к входной двери, распахнул её и вылетел на крыльцо. Не оборачиваясь, бросился по дорожке к саду и громко вскрикнул, когда его поймали теплые руки, с силой прижимая к телу. Но, прежде чем он начал отбрыкиваться и вырываться, в нос ударил знакомый до слез запах сигарет и туалетной воды с резкими нотками свежести и каких-то пряностей.

- Соби, - прошептал Рицка обессилено и обмяк в руках своего Бойца.

Часть 2

***

Остаток ночи Сеймей провел в забытьи, лежа на кровати младшего брата в окружении его запаха, щекочущего ноздри. Сейчас, та ярость, что толкнула его на это безумство, схлынула, словно прилив. Рассвет он встретил в обнимку с телефоном Рицки, который тому подарил его ненаглядный Боец. Найдя хитроумную машинку под подушкой, он сначала хотел разбить её, уничтожить, но что-то остановило. Возможно, чувство вины. Он никогда его не испытывал ни к кому на свете, даже когда намеренно рассорил родителей и методично подводил отца к мысли оставить их с Рицкой матери, но младший брат каждый раз заставлял его переживать что-то новое, что-то ранее неведомое, но от этого не менее нестерпимое. Сеймей любил брата. Да, он его любил и хотел, чтобы Рицка принадлежал лишь ему, но никогда еще раньше это собственническое чувство не вызывало у него столь сильного сексуального желания. Он вообще об этом никогда не думал, всегда более чем прохладно относясь к любым попыткам физического контакта. Но Рицка и в этом стал для него открытием: оказывается, Сеймей не просто хотел присвоить брата себе, завладев его мыслями и личностью, его чувствами, но и получить в награду, как приз в гонке на выживание, еще и тело. Пугало ли это самого Сеймея? Отнюдь. Он наслаждался. И просто не мог дождаться, когда Рицка снова вернется домой и окажется в зоне его досягаемости. А в том, что он вернется, Сеймей не сомневался. Слишком честен, открыт и прямолинеен был его брат. И, если даже он придет лишь за тем, чтобы забрать свои вещи, Сеймей сумеет его удержать подле себя. Если понадобится - прикует цепью, но не отпустит.

В первых лучах рассвета, открывая и тут же захлопывая вновь телефон-раскладушку, не принадлежащий ему, как не принадлежал ему пока тот, кем он действительно, в отличие от обоих своих Бойцов, хотел владеть, он улыбался блаженной улыбкой. Номер телефона Соби из телефонного справочника он уже удалил, впрочем, как и удалил все смски от него, даже не читая. Он приблизительно догадывался, что в них, поэтому просто даже решил не расстраиваться, перечитывая, как самозабвенно его вещь врет его брату, что любит, что всегда будет с ним, что принадлежит ему одному. Сеймей был убежден, что прикажи он по настоящему, Агацума не сможет ослушаться, слишком хорошо его воспитал Рицу-сенсей, слишком глубоко он сам вбил ему в горло слово «Хозяин», слишком сильно привязал к себе, впечатав в чистого Бойца свое имя, ножом и силой Жертвы. Поэтому он совершенно не ожидал, что утром к нему придет не одумавшийся Рицка, а Соби.

- Что ты сделал? - раздалось от балконной двери, которую его брат отчего-то всегда оставлял открытой.

- Хмм? - приподнимаясь на локте и подпирая ладонью голову, вопросительно посмотрел на замершего в дверях Бойца, Сеймей.

- С Рицкой, что ты сделал с ним? - все так же твердо повторил тот свой вопрос.

- Тебя это не касается, - лениво переворачиваясь на спину и сладко потягиваясь, протянул Сеймей, - Это только наше с ним личное дело, потому что мы братья, и ты не уместен между нами, Соби.

- Только ваше? - в голосе Агацумы зазвенели льдинки, но Сеймей хорошо знал, что дальше ледяных интонаций его вещь не зайдет, просто не сможет, - То есть, по твоему это нормально, что твой брат выбегает на улицу ночью в одной пижамной куртке на распашку и несется куда глаза глядят.

- Но ты же подобрал его, значит он скоро вернется, ведь я приказал тебе заботится о нем. Кстати, где он? Я, знаешь ли, соскучился, - улыбаясь потолку, мурлыкнул Сеймей и резко нахмурился, когда весь обзор ему закрыло бесстрастное лицо Соби, нависшего над ним, стоя на кровати на коленях, только голубые глаза метали маленькие колючие молнии. Да, вот таким он его точно ни разу не видел.

- У меня. Он смог уснуть лишь под утро.

- Слезь с меня... - зашипел он и попытался столкнуть с себя Агацуму, но тот перехватил руки за запястья и прижал к подушке над головой просто взбешенного Сеймея, - Слезь! - взвился он, - Это приказ!

- Я больше не принадлежу тебе, Возлюбленный. Ты сам отказался от меня, - ледяные интонации и бесстрастный взгляд, но обостренными до предела чувствами Жертвы Сеймей улавливает, как непросто даются его вещи эти слова, как пространство между ними начинает искрить и потрескивать, а в ноздри вползает едва уловимый даже на пределе чувствительности запах свежей крови. Рубцы на шее Соби, скрытой водолазкой и бинтами, кровоточа, не дают забыть.

- Отказался? Я приказал тебе проследить, чтобы с ним ничего не случилось, и чтобы эти идиоты не смели забирать его в школу, а не заставлять его привязываться к тебе.

- Я не заставлял.

- Да, что ты! - извиваясь в его руках, уже не шипит, рычит в бессильной злобе Сеймей, тщетно пытаясь вырвать запястья из просто железной хватки пальцев художника, кажущихся непозволительно хрупкими.

- Ты сам все испортил, Сеймей. Ты напугал Рицку. Не знаю чем, он не говорит. Но ты сам оттолкнул от себя брата, а ведь он любит тебя.

- Вот именно, что любит. Вот именно, что он мой брат. Мой, слышишь, только мой. Пусти меня, я приказываю! - выкрикивает он и недоверчиво распахивает глаза, когда понимает, что, несмотря на то, что в этот раз он приказал по всем правилам, дергая за нить Связи, все еще ощутимую между ними, Соби не двигается с места и продолжает все так же прижимать его к кровати.

- Да, как ты смеешь не подчиниться! - все еще не понимая, что произошло, вскрикивает он.

- Что ты сделал, Сеймей. Мне нужно это знать.

- Повторяю, Агацума, тебя это не касается, - осознав, что его приказы по какой-то не ясной пока причине больше не действуют, уже более спокойно произносит Сеймей, просчитывая пути к отступлению. Самым разумным в этой ситуации было бы позвать Нисея, но это означало бы признать, что он лишился контроля, что дал слабину, что оказался беспомощен. Признаваться в этом собственному Бойцу он не желал. Поэтому надо было выкручиваться самому, вот только как? Но Соби сам отпустил его руки, разгибаясь, продолжая при этом вопросительно смотреть на него, стоя на коленях над его бедрами. Это наводило на определенные мысли.

Терять свои вещи Сеймей, как и большинство людей, не любил. Что же делать, если вещью в данный момент и всегда для него являлся Соби? Протянув руку и неотрывно глядя в глаза светловолосому Бойцу, он медленно погладил его по узкой полоске кожи живота, выглянувшей из-под короткой низко-срезанных джинсов рубашке.

- Что ты делаешь? - непроизвольно дернувшись, ускользая от прикосновения, напряженно спрашивает Соби.

- Размышляю, - задумчиво тянет Сеймей, продолжая водить пальцами вдоль пояса его джинсов, - Ты говорил, что любишь меня?

- Это было давно.

- Разлюбил?

- Да.

- Неужели?

- Сеймей, чего ты добиваешься? - перехватывая его руку, попытавшуюся задрать рубашку выше, холодно интересуется Соби.

- Хочу напомнить тебе, кому ты принадлежишь.

- Весьма ненадежный способ.

- Вот как? - ухмыляется Сеймей, приподнимаясь и запуская руки в прохладные волосы замершего под его взглядом Бойца, - А мне вот думается, ты все также неровно дышишь ко мне.

- Нет, - не выдерживая взгляда, резко отталкивает его от себя Соби, заставляя снова откинуться на подушки. Вздохнуть без хрипов у него уже не получается. Не больно, нет, к боли он научился привыкать быстро. Слишком много крови. Слишком много силы чужой Жертвы, обращенной на него, и не к кому воззвать о помощи, не на кого опереться. Рицка спит в его постели, и, учитывая истерику, которая случилась с ним ночью, когда Соби принес его к себе, будет спать как минимум до полудня. А больше не к кому. Рицка, нежный, трепетный, маленький Рицка. Такой юный, что даже страшно, такой рассудительный. Что нужно было сделать, чтобы этот повзрослевший так рано ребенок, не плакавший, даже на похоронах любимого брата, разревелся в его руках, вжимаясь в него всем телом и тихо поскуливая от ужаса? Что? Слава всем богам, и хвостик и ушки остались при нем, значит дело не в этом. Или в этом? Соби уже не знал, что и думать. И уйти нельзя, ведь довел Сеймей своего брата один раз, значит, сможет сделать это вновь.

- Ты жалок, Агацума, - ухмыляясь роняет Сеймей, больше не пытаясь ни подняться, ни вырвать руку, у продолжающего сжимать его запястье Соби, - Ты сам себе противоречишь. Говоришь, что пережил свое чувство ко мне, и сам же меня не отпускаешь, - и тут же дергает руку на себя. От неожиданности Соби теряет равновесие и вынужден опереться свободной рукой на подушку возле его лица, наваливаясь на продолжающего ухмыляться ему Сеймея.

- Так-то лучше, - мурлычет тот, замечая, как дрожит тело парня над ним, - Я не позволял тебе покидать меня. Ты мой.

- А как же Рицка?

- И Рицка тоже. Так что можешь не рассчитывать, что я позволю вам обоим покинуть меня.

Их лица так близко, что дыхание перемешивается. Близость пугает одного и отвратительна до тошноты для другого. Но один слишком растерян и обессилен негласной дуэлью Бойца и Жертвы, а второй слишком возбужден памятью о коротких, но таких запретно-сладких минутах близости с младшим братом, что вполне не прочь немного поиграть. Особенно сейчас, когда ему есть с чем себя поздравить, ведь он почти победил, почти вернул себе свою утерянную вещь. Глаза в глаза, и, как белый флаг капитулирующей под шквальным огнем армии, тихий выдох и прикрытые ресницами голубые глаза.

- Сеймей...

- Соби! - резкий, пронзительный вскрик от двери.

Оба мгновенно поворачиваются. Рицка, взлохмаченный, явно даже не умывшийся со сна. В каких-то старых джинсах, которые уже коротки ему и рубашке Соби, которая ему велика. Фиалковые глаза, кажущиеся просто огромными, особенно в обрамлении слипшихся угольно-черных ресничек, и судорожно переплетенные пальчики сцепленных перед собой рук.

- Рицка, - не громче дыхания. Но бой проигран, разбита артиллерия, бегут солдаты, и те, кто готовился выбросить белый флаг, снова на коне. Победа?

Часть 3

***

- Соби, что ты делаешь? - сдавленно прошептал Рицка, не сводя с них взгляда.

- А ты не видишь, братишка, - вместо Агацумы, замершего подобно ледяному изваянию, отозвался Сеймей, - Мы с твоим ненаглядным Соби, прекрасно проводим время. Хочешь присоединиться?

- Сеймей не надо, - не прошептал, а прохрипел Соби, ощущая, как две нити связи одновременно прошивают его тело, выписывая суровый шов. Но прежде, чем Сеймей успел ответить ему, раздался надтреснутый голос Рицки.

- Можно подумать, ты позволишь Соби ко мне прикоснуться, брат? - голосом выделяя последнее слово.

- Ты прав, - тут же перестав ухмыляться, серьезно посмотрел на него Сеймей, - Эта вещь не достойна касаться моего брата.

- А ты, значит, достоин? - все так же дрожащим голосом, но глядя в глаза брата решительно и твердо, уточнил Рицка.

- Рицка, о чем ты? - тут же встрепенулся Сеймей, осознав, что мальчик ведет себя совершенно не предсказуемо. Где слезы обиды, ревность, злость, отчаяние, где неуверенность и растерянность он столь компрометирующей его Бойца сцены.

- Все о том же, брат. Я не твоя игрушка, можешь не рассчитывать на меня в своих грязных играх.

- Грязных? - взвился Сеймей, отталкивая от себя безвольного Соби и вскакивая с постели, - Ты считаешь, что моя любовь к тебе - это грязно?

- Это не любовь, - отрезал мальчик и посмотрел сквозь него, - Идем, Соби, ты мне нужен.

- Что?! - попытался ухватить его за рукав брат, но на запястье вновь сжались железные пальцы бледного до синевы Соби, и вырвать руку, как ни старался, Сеймей не смог.

- А что если я вызову его, твоего Бойца, думаешь, он устоит?

- Да.

- И откуда же такая уверенность?

- Я буду с ним.

- Ты предашь собственного брата ради этого?! - уничижительно смерив взглядом замершего Агацуму, выкрикнул Сеймей, - Предашь мою любовь к тебе?!

- Ты первым предал её, когда попытался взять мои Ушки сегодня ночью, - не оборачиваясь, прошептал Рицка и передернул плечами, услышав за спиной сдавленный вздох своего Бойца, - Идем, Соби.

- Да, Хозяин.

- Нет!

- Оставь нас, Сеймей, - голос дрожит? Конечно, дрожит. Он еще слишком мал для таких вот разборок, но уже достаточно тверд в своем решении, искренен и честен с самим собой и с теми, кто ему дорог. - Если хочешь нас вызвать, зови Нисея, мы примем вызов, - тихо произносит Рицка, и они выходят, оставляя Сеймея недоумевать, как такое могло произойти, как младшему брату удалось отобрать у него то, что принадлежало ему, как он смог сопротивляться его силе.

***

- Рицка, кто это?

- Мама, познакомься, это Агацума Соби.

- Агацума?

- Да. Он очень близкий мне человек. И с сегодняшнего дня я буду жить у него.

- Что?! Нет-нет-нет! Почему? Тебе не нравится, как я готовлю, тебе не нравится мама?! Ты... ты...

- ... не твой Рицка, - заканчивает мальчик за трясущуюся от негодования женщину, шарящую руками по кухонному столу в поисках того, что можно разбить или чем можно ударить, - Да, мама, я - не он, и поэтому не нужен тебе.

- Но если ты уйдешь, он никогда не вернется! - замирая на середине движения, вскрикивает женщина, впиваясь в лицо своего младшего сына просто безумным взглядом.

- Наоборот, - не соглашается Рицка, напряженно следя, как пальцы матери сжимаются на рукояти одного из ножей со специальной подставки. Ему страшно и хочется сбежать, но он заставляет себя остаться на месте, - Если твой Рицка вернется, Соби приведет его к тебе.

- Я не верю! - отчаянно кричит она и заносит нож, Рицка зажмуривается непроизвольно, прижимая к голове Ушки и втягивая голову в плечи, но ничего не происходит. Когда он открывает глаза, то видит, что Соби крепко держит Мисаки и что-то нашептывает ей на ухо.

- Я верну вам вашего сына. Поверьте, - последнее не просьба, приказ. Так может приказывать лишь Боец, заклиная. Рицка вздрагивает от такого его голоса, вне Системы это звучит жутко. Зато действует лучше любых уговоров. Мисаки расслабляется в его руках, опускает нож и даже пытается улыбнуться.

- Вы обещаете мне, Агацума-сан?

- Да, Аояги-сан.

- Тогда идите, - вяло машет она рукой и даже не смотрит, как уходит из её дома не её Рицка.

Часть 4

***

Соби не приходит в себя двое суток. Вечерами непременно заскакивает Кио, приносит что-нибудь поесть и за ручку, как маленького и неразумного, отводит Рицку от постели Агацумы на кухню, буквально впихивая в него немного еды. Рицка не чувствует вкуса, совсем, поэтому понятия не имеет, чем его кормят. Ему кажется, что все это какая-то изощренная пытка, выдуманная Сеймеем специально для него. Кстати, брат так и не объявляется, хотя Рицка в любой момент ождал, что они с Нисеем все-таки вызовут их с Соби. А Соби спит беспробудным сном, а иногда, когда Кио уже уходит, мечется словно в бреду, хрипит. Рицка каждые полчаса меняет ему повязку на горле и засыпает у него под боком лишь под утро, когда его Боец успокаивается и начинает дышать ровно и тихо, так, что почти неслышно, но Рицка знает, что он не умер, что он дышит, и только этим живет. Двое суток агонии, и Рицка уже сам готов прийти к Сеймею и предложить ему сделать с ним что угодно, лишь бы Соби был жив, лишь бы ему не было больше так больно. Но, когда он уже решается осуществить этот бредовый план, с трудом сдерживая рыдания, которые готовы прорваться на каждом вздохе, его со спины обнимают родные руки, а теплые губы почти невесомо целуют в затылок.

- Соби?

- Рицка. Я так боялся, что ты мне лишь снишься. И так не хотелось просыпаться...

- Что?! - резко вскрикивает мальчик, переворачиваясь к нему лицом. - Так ты поэтому так долго спал?!

- Хмм, - улыбается ему тот, проводя пальцами по кромке длинных волосков на самом уголке кошачьего ушка, - Ты такой милый, когда злишься.

- Соби! - возмущенно трясет головой мальчик, протестуя против такого с собой обращения.

- Что, Рицка? - снова откидываясь на подушки и глядя на него снизу вверх, интересуется Соби.

- Да как ты можешь вообще, а? Я ведь... я... - сбивается он и мучительно краснеет, не в силах признаться, как ему было больно и страшно одновременно, как он жил все это время лишь его дыханием, лишь возможностью быть рядом и, подушечками пальцев ощущая биение сердце под почти прозрачной белой кожей, знать, что он еще живой.

- Я знаю, Рицка, - мягко произносит Соби и обнимает замершего в нерешительности мальчика, притягивая к себе, - Я люблю тебя, Рицка, - шепчет он куда-то ему в волосы между плотно прижатых к голове ушек. И мальчик послушно расслабляется в его руках и кладет ладошку туда, где под теплой и уже не кажущейся мертвенно-прозрачной кожей бьется сердце.

- Ты, правда, хотел вернуться к нему? - тихо спрашивает он, внутренне холодея от ужаса. Что, если ответ будет «да»?

- Он пытался меня заставить.

- А ты?

- А я хотел остаться с тобой. Ты позволишь мне?

- Почему?

- Хмм?

- Почему со мной, а не с ним? Сеймей красивый и... и намного больше подходит тебе, чем я.

- Потому что я не люблю его.

- Правда? - Рицка кладет подбородок поверх своей ладони, лежащей на груди Соби, и испытующе смотрит ему в глаза. Он все так же смущен, фиалковые глаза кажутся просто огромными от расширившихся до предела зрачков. Ему страшно, он никогда не скажет об этом Соби, но себе может признаться, что ему до сих пор безумно страшно, что все это чистый Боец говорит лишь по приказу своей Жертвы. Настоящей Жертвы, а не такой как он сам, что-то вроде бесплатного приложения или бонуса при покупке двух товаров в одном супермаркете.

- Ты все еще сомневаешься, что я твой Боец, да? - поднимая руку и зарываясь пальцами в волосы у него на затылке, уточняет Агацума, заранее зная ответ. Рицка лишь коротко кивает, краснеет еще больше, хотя и так казалось, что все лицо пылает, и судорожно облизывается, не зная, как сможет пережить, если Соби скажет, что он прав. Но тот неожиданно приподнимается и резко опрокидывает его на постель, утыкаясь лицом куда-то в шею, а Рицка заходится в диком крике и начинает бить его везде, где может дотянуться.

- Рицка! - потрясенно выдыхает Соби, резко отстраняясь и видя совершенно остекленевший взгляд мечущегося под ним мальчика. Перехватывает его запястья, удерживает, из широко распахнутых глаз по вискам Рицки на подушку текут слезы, он ничего не видит перед собой, не слышит, не чувствует, он сейчас далеко, в той безумной ночи, когда очнулся от того, что его брат пришел к нему, что он... он...

- Рицка! - звук пощечины получается хлестким, но вряд ли мальчик успевает почувствовать боль, потому что к щекам тут же приникают сухие и нежные губы, собирая соленые капли из уголков глаз, целуя в височки, успокаивая, моля очнуться, вспомнить, что это было давно, все кончилось и больше не повторится.

Мальчик успокаивается, медленно, но все-таки приходит в себя. Судорожно вздыхает, прижимаясь к Соби всем телом, и молчит. Нечего говорить, после случившегося уже нечего, и так понятно, что произошло в ту ночь между братьями Аояги, из-за чего он ушел из дома. Так стыдно, что просто нет сил взглянуть в голубые глаза, внимательно изучающие лицо, даже под сомкнутыми веками Рицка чувствует этот взгляд, знает, что Соби не отступит, но продолжает молчать. Это мучительно и так невыносимо, но кто-то же должен нарушить молчание первым.

- Он пришел к тебе ночью.

Короткий кивок и стиснутые в кулачки пальцы.

- Он успел что-то сделать тебе?

Отрывистое мотание головой по подушке и судорожно закушенная губа, еще немного и появиться кровь.

- Рицка, пожалуйста, посмотри на меня, - в голосе мольба и щемящая нежность. Но стыд выжигает изнутри, сваривает вместе ресницы, не позволяет приподнять веки, - Пожалуйста, Рицка, скажи мне, что он с тобой сделал?

- Поцеловал, - все-таки удается выдавить ему из себя.

- И все?

- И он почти меня раздел... но... но поцелуй он был совсем не такой, как у нас с тобой! - решившись, распахивает глаза Рицка и замирает, утопая в нежности взгляда Соби, слезы просыхают почти мгновенно, и отчего-то делается так жарко, что он даже упирается ему в грудь ладонью, отстраняя от себя. Боец мгновенно подчиняется, укладываясь на подушку рядом, стараясь не касаться мальчика.

- С языком?

- Откуда ты знаешь?!

- Так иногда целуют тех, в кого влюблены.

- То есть Сеймей...

- Ты сам сказал, что он хотел взять твои Ушки.

- Но я думал, что он просто был зол на меня за... - вовремя обрывает фразу Рицка, - за что-то.

- Из-за меня? - ровным голосом договаривает невысказанное Соби. И Рицка молчит, просто не может ему сказать, что «да», что до сих пор считает, что Сеймей любит своего Бойца, не нового - Нисея, а его Соби. Но слова не нужны, все и так понятно.

- Ты заблуждаешься, - все так же ровно продолжает Соби, - Я для него был и остаюсь не более чем качественно выполненной вещью, которую удобно всегда держать при себе.

- Что?! Соби, да что ты такое говоришь! Он же почти целовал тебя там, в моей комнате!

- Он пытался напомнить мне, кто мой хозяин.

- Это ведь правда он.

- Нет.

- Но как же...

- Я люблю тебя, Рицка. И всегда буду с тобой, если ты мне позволишь.

- Спасибо, Соби, - тихо вздыхает мальчик и сам первым вкладывает руку в ладонь Соби, лежащую на подушке между их лицами, - Останься со мной.

Часть 5

***

Бои не прекращались уже вторую неделю. Рицка не ходит в школу уже третий день. Усталость смертная, после очередного Поединка перед глазами пляшут цветные всполохи заклинаний, и сил остается ровно столько, чтобы добрести до кровати в квартире Соби и рухнуть лицом в подушку.

Соби курит беспрерывно, Рицка раньше этого не замечал, а, может быть, раньше было все по-другому, но теперь одна, две, три пачки, и это еще не предел. Наверное, он переживает, что с такой слабой Жертвой, он не может использовать всю свою силу Бойца, не может ощутить ту поддержку, которая нужна ему, думает Рицка. И от этого становится грустно и тошно. Ощущать себя беспомощным и не способным помочь тому, кто стал для него действительно дорог, просто невыносимо. Он не знает, почему так происходит. Почему все эти люди, так не похожие друг на друга, приходят по его душу, говорят, что им приказали забрать его. Наверное, это месть Сеймея. Он не хочет сразу сам выходить против них, он хочет измотать Соби этими бессмысленными боями и прийти уже на все готовенькое, когда они просто физически не смогут оказать сопротивление, когда ему удастся забрать себе Рицку без боя. Рицка не хочет видеться с братом. Совсем. Не потому, что боится, а потому, что до сих пор хранит в памяти его образ как доброго, любящего, защищающего от бед, и не хочет ассоциировать его с болью, отчаянием, потерей. Все сложно. Все так немыслимо сложно, а ему всего тринадцать лет.

- Соби, - тихо зовет он, из последних сил поворачивая голову к Бойцу, устроившемуся с сигаретой и пепельницей у противоположной стены возле открытого окна.

- Да, Рицка? - мгновенно отзывается тот.

- Если я тебе мешаю во время Поединков, ты лучше сразу скажи, хорошо? Может быть мне лучше вернуться к Сеймею?

- Что? - севшим голосом переспрашивает Боец, вымотанный этими безумными днями не меньше своей маленькой Жертвы.

- Они ведь все такие сильные, - с трудом ворочая языком, принимается объяснять Рицка, - Настоящие Пары, а я не могу так, я тебе все время только жизнь осложняю. Совсем я никудышная Жертва. Можно я вернусь к брату, Соби, пожалуйста?

- Нет, нельзя, - отрезает Боец, сам ужасаясь своей дерзости. Откуда она в нем? Куда делось все воспитание Рицу-сенсея, впитанное с кровью под хлесткие взвизги бича?

- Но, почему?

- Ты этого не хочешь, Рицка.

- Я не хочу быть тебе обузой, - зарываясь лицом в подушку, чуть не плача шепчет мальчик и замирает, когда его спины касаются ласковые руки, разминая и поглаживая, успокаивая, прося не бояться.

- Ты такой маленький, - шепчет Соби, склоняясь к выглядывающему из волос черному ушку, - Такой наивный.

Рицка хочет возмутиться и, наверное, давно бы уже раскричался в голос от такого с собой обращения, но сил совсем не осталось, а ласка Соби так приятна, что хочется и правда хотя бы ненадолго представить, что он такой и есть, как говорит его Боец. И, значит, можно ни о чем не думать и позволить Соби самому решать, что лучше для них обоих. Но так нельзя, ведь он же Жертва, а Соби, да и Сеймей тоже, говорил, что Боец в Паре главным не бывает. Значит, он должен быть сильным и взрослым, чтобы отдавать приказы, чтобы в нужный момент не подвести своего Бойца. Но сейчас, когда они дома, вне Системы, он не сопротивляется и почти мурлычет от удовольствия, когда Соби зарывается лицом в волосы на затылке, а руками гладит все его тело, спину, руки, бока.

- Я люблю тебя, Рицка.

- Не надо, Соби. Не говори так.

- Почему? Тебе неприятно, - с тревогой в голосе уточняет Агацума, замирая, и продолжая гладить свою Жертву по спине лишь тогда, когда Рицка сам всем телом трется о его руки и обвивает одно из запястий хвостом.

- Это так смущает, - тихо признается мальчик, зарываясь в подушку глубже, и отрывисто вздыхает, когда чувствует губы своего Бойца на шее и за человеческим ушком, почти невесомо и так нежно, что хочется не мурлыкать, а отчего-то застонать.

- Ты самая лучшая Жертва на свете, с тобой я всегда буду побеждать, - шепчет Соби нараспев. И Рицка знает, точно знает, что сейчас Боец заклинает его, обращает свое умение складывать слова в заклинания на него, и он верит каждому его слову, именно в этот момент, пока действует заклинание, верит, хоть и знает, что это неправда. Соби так часто врет.

- Ты снова меня обманываешь, - вздыхает Жертва, переворачиваясь и упираясь ладонью в грудь, нависающего над ним Бойца.

- Нет, Рицка, - улыбается ему Соби, все еще не понимая, что тот всерьез.

- Да, Соби. Да, - серьезно смотрит на него мальчик и отворачивается, - Я знаю, что никчемен и беспомощен, как Жертва, пожалуйста, не успокаивай меня.

- Нет! Рицка, нет! - растеряв всю свою невозмутимость, резко заставляет его посмотреть на себя Соби. Но, прежде чем он успевает хоть что-то сказать, в ушах раздается нестерпимый писк. Рицка уже знает, что это значит. Чужой Боец загружает систему для Боя. На этот раз им даже дух перевести не дали. На часах пол первого ночи, а в животе ледяные осколки стали и голубые глаза проникающие в самую душу. И в них так хочется утонуть.

Часть 6

***

- Нелюбимый! - резкий окрик Акаме разрезал тишину теплой лунной ночи, словно нож, пронзивший еще секунду назад живое и бьющееся сердце. Черноволосый, язвительный, странный, худой, почти тощий, но при этом совершенно не кажущийся хрупким, а совсем наоборот, опасный, злой, как тысяча чертей из самых жутких кругов преисподней. Таким был природный Боец Сеймея - Акаме Нисей. Рицке он не нравился, и дело даже не в том, что от злобы в его глубоких черных глазах по спине мальчика начинали бегать мурашки, и хотелось обнять себя руками, чтобы хотя бы мнимо отгородиться от пронизывающей глубины этого взгляда. Просто Рицка никак не мог понять, как Сеймею удается руководить им, и почему Нисей так беспрекословно подчиняется. Сам Рицка так не умел, совершенно не умел приказывать Соби, но должен был и поэтому учился, но все-таки не достаточно быстро, а иногда, особенно сейчас, ему казалось, что так медленно, что они просто никогда не смогут победить. И ему придется вернуться, а Соби, Соби покинет его навсегда. От этих мыслей внутренности свернулись в какой-то жуткий жгут, а ладони вспотели. Стоя за спиной Соби, Рицка аккуратно, чтобы никто не заметил, вытер их о ветровку.

- Боишься? - тут же издевательски прошипел Нисей, глядя только на него. Рицка вздрогнул. Потому что это было правдой: ему было страшно до дрожи в коленях, не за себя, за своего Бойца. Поэтому вместо растерянного взгляда тринадцатилетнего мальчишки, Акаме встретили, от серых кругов усталости под ними кажущиеся еще больше, чем есть на самом деле, фиалковые глаза, не дрогнувшие, даже когда губы Бойца Возлюбленного растянулись в глумливой ухмылке. - А ты, я смотрю, Агацума, времени не терял. Вон как мальчонка замаялся, как только на нем еще Ушки держатся. Или это накладные? - переключился он на Соби, но тот смолчал, даже не вздрогнув от столь пошлых слов, лишь обернулся и, протянув руку, привлек к себе свою Жертву, успокаивающе поглаживая по напряженным плечам.

- Нисей, прекрати! - раздалось из-за спины не в меру разговорчивого Бойца, и Сеймей, выйдя из тени, пристально впился взглядом в лицо младшего брата. По-видимому, осмотр его не удовлетворил, потому что он тут же перевел глаза на Агацуму и прошипел еще злобнее, чем Нисей минуту назад.

- О чем ты думаешь?! Как ты мог так его измотать! Он же еле на ногах стоит! - голос бил хлестко, словно чужие ладони по щекам, и до Рицки даже не сразу дошло, что брат кричит не потому, что Поединок уже начался, а потому что, как и любой старший брат, переживает, волнуется о младшем. Это было неправильно. Совсем. Ведь он же сам подговорил всех этих, которые приходили за ним, или нет?

- Ты сам избрал такой путь к победе, Возлюбленный, - холодно отозвался Соби, - Но смею тебя уверить, это не самый честный путь.

- Мне не нужны твои заверения! - закричал Сеймей и сделал несколько шагов к младшему брату, прижимающемуся к боку своего Бойца, но был остановлен Нисеем, впившимся ему в руку и дернувшим на себя. Обернувшись, Сеймей смерил своего Бойца уничижительным взглядом и резко дернул рукой, вырываясь.

- Но они же... - попытался вразумить его тот.

- Заткнись! - грубо прервала Бойца Жертва. И уже через несколько шагов Сеймей оказался достаточно близко к Рицки, чтобы протянуть руку и коснуться. Но Соби не позволил ему сделать это.

- Пусти! - зашипел он, когда на запястье сомкнулись железные пальцы.

- Соби, не надо! - закричал Рицка, очнувшись и повисая на локте своего Бойца.

- Но, Рицка...

- Пожалуйста, Соби, я прошу...

- Хорошо... - тихо отозвался тот и разжал пальцы. Сеймей, наблюдавший за этой сценой, демонстративно потер онемевшее запястье и встал на колени перед младшим братом, заглядывая в глаза.

- Рицка, зачем он тебе? Посмотри, как он тебя измучил! - сжав предплечья младшего брата, уже чуть мягче спросил он.

- Это не он, - непослушными губами ответил Рицка, облизываясь, чтобы хоть как-то заставить их шевелится, - Разве не ты подсылал их?

- Кого?

- Другие пары. Мы теперь сражаемся каждый день.

- Что?! - вскричал Сеймей ошеломленно, вскакивая и резко вскидывая взгляд на Соби, замершего рядом, подобно статуе.

- Ты не знал? - тихо уточнил тот, всматриваясь в глаза своей бывшей Жертвы, которую, как бы Сеймею не хотелось обратного, знал лучше, чем кто-либо другой.

- Сколько пар? - севшим голосом уточнил он, прижимая к себе растерянного младшего брата, который совершенно искренне и по-детски, в миг забыв о всех обидах и страхе, прижался к нему и обнял за талию, тихо вздыхая.

- Значит, это был не ты? - прошептал он и прикрыл глаза.

- Рицка... - боясь спугнуть мгновение, почти неслышно выдохнул Сеймей, гладя мальчика по голове и Ушкам, которые были живыми и настоящими, а вовсе не накладными, во что он недавно позволил себе поверить.

- Сколько их было? - тихо спросил он Соби, продолжая осторожно прижимать к себе Рицку, который, устав от склок, насилия и боли, расслабился в руках старшего брата и тихо сопел, прислушиваясь к их разговору.

- Вы будете одиннадцатыми, - отозвался Соби, встретившись с ним взглядом. Сеймей вздрогнул.

- Десять пар подряд - это невозможно, - потрясенно выдохнул Нисей, подошедший к ним.

- Отнюдь.

- Но не с такой Жертвой! - все еще не веря, вскрикнул он, отчего Рицка вздрогнул, а Сеймей поспешил его успокоить, прижимая ближе.

- Рицка лучшая Жертва, которую можно только себе представить, - ровным голосом произнес Соби, но даже Нисей, всегда ненавидящий сентиментальность и прочие слащавые, по его мнению, слабости, услышал, что имя своей Жертвы он произнес удивительно мягко, почти нежно, почти лаская каждый звук. Невозможно так притворятся, даже если ты лучший Боец Семи Лун, и сам Рицу-сенсей учил тебя скрывать свои эмоции. Сеймей об этом знал, Нисей догадывался.

- Не надо, Соби, - тихо выдохнул мальчик, но в наступившей после признания Бойца тишине, его услышали все. Он поднял на брата огромные глаза, в которых не было ничего кроме усталости и тепла, предназначенного лишь ему одному, самому лучшему брату на свете. А потом он сморгнул, вздохнул глубоко и словно решившись, отстранился, даже несмотря на то, что Сеймей попытался удержать, не отпускать, оставить возле себя, с собой. Но Рицка выскользнул из-под его рук и нетвердой походкой, голова кружилась немилосердно, доплелся до Соби, беря его за руку и замер, твердо глядя на Возлюбленных.

- Соби...

- Да, Рицка?

- Загружай Систему, если не сейчас, то я уже больше не смогу.

- Мы вызываем, - не дрогнувшим голосом произнес ритуальную фразу Боец, подчиняясь решению маленькой Жертвы.

- Мы при... - тут же осклабился Нисей, но был прерван.

- Отклоняем! - громко выкрикнул Сеймей, не позволяя Системе поглотить их, разрывая ритуал начала поединка. Оба Бойца синхронно замерли, ощущая, как прогнулись и сплелись линии Связи, удушливой волной отторжения сметающие все их готовые влиться в Систему заклинания. А Сеймей смотрел лишь на младшего брата, и не было в целом мире никого, кто смог бы заставить братьев Аояги сейчас прервать этот зрительный контакт.

- Отрекись от него, и я смогу простить тебе все, даже предательство.

- Я не предавал тебя, Сеймей.

- Да? Ты предпочел его, ты ушел с ним, ты разлюбил меня.

- Нет! Я люблю тебя, правда, люблю. Ты мой брат. Но ты... ты любишь меня иначе.

- Нет! Ты все не так понял.

- Правда? Тогда почему ты не хочешь меня отпустить?

- Я не хочу потерять тебя!

- Ты и не потеряешь, я всегда буду твоим братом.

- То есть ты хочешь остаться с ним, - бросив быстрый взгляд на Агацуму, подвел итог Сеймей. В душе кружился в танце отчаяния пепел, все, что было дорого, все, что казалось единственно ценным, умирало в нем сейчас. Разве можно возродиться после предательства того, кого любишь больше жизни? Разве можно остаться прежним, не озлобиться, не возненавидеть весь белый свет? Можно, но нужно ли.

Вместо ответа Рицка переплел свои пальцы с пальцами Соби, вздрогнувшими от холода прикосновения озябшей ладошки, и негромко, но внятно произнес, не сразу посмотрев в глаза своего Бойца.

- Соби, почему ты никогда не целуешь меня так, как Сеймей?

- Что? - потрясенно выдохнул тот.

- Ты же сказал, что любишь меня. Ты соврал, да? Ответь!

- Нет, Рицка. Нет, - тут же покачал головой Соби, уже совершенно не понимая, чего ожидать от своей Жертвы.

- Не смей! - резко вклинился в разговор Сеймей, - Я приказываю тебе, Агацума!

Бинты на шее Соби окрасились алым, он так и не успел снять их, что делал, как правило, уже находясь в Системе. Две нити Связи скрутились в жгут, пронизывая, утягивая в бездну, одна - в фиалковую, как кроткие лесные цветики, другая - в черную, как ночь без звезд. Душу разрывали два совершенно противоречивых чувства. Одно кричало во весь голос, подчинись, вот он, твой Хозяин, твой долг служить ему. Другое было любовью, и тихо шептало одно единственное слово «люблю», что билось в висках вместе с кровью, что отбивало ритмом морзянки сердце, что кружилось в голове стайкой ультрамариновых мотыльков.

- Соби, - тихо прошептал Рицка, почти на периферии звука, лишь шевеля губами, страшась озвучить вслух слова, - Ты сказал, что так целуют тех, кого любят. Ты не любишь, вот и вся правда.

- Нет, - не громче дыхания или шороха от взмахов крыльев бабочки. И не остается ничего, кроме сухих и теплых губ на губах, и пленительно сладких глубин рта, впускающего, приглашающего, дозволяющего и стремящегося принять, разделить, познать. Тонкие руки обвивают шею, зарываясь в льняной водопад, мальчик встает на цыпочки, тянется всем телом, приникает, отвечает на поцелуй. Голова кружится, под веками мелькают неясные тени, и так мучительно страшно открыть глаза, что остается лишь длить и длить этот запретно-сладкий, горчащий чувством незавершенности поцелуй, лишь бы не потерять щемящую нежность, сшивающую их, словно иголкой с нитью Связи выписывающей на коже имя, одно на двоих.

В глазах старшего брата гнев и отчаяние, чувство потери рвет на куски сердце, выплескивает в разум яд безумия. Но Рицка оторвавшись от губ своего Бойца, попытавшегося удержать его подле себя и не преуспевшего в этом, оборачивается к нему, позволяя увидеть все, что скрывал даже от себя самого. Счастье, беспредельное счастье маленького человека, сумевшего обрести нечто по-настоящему бесценное. Этим глазам хочется верить... нет, по-другому, эти глаза не умеют врать.

- Я люблю тебя Сеймей. Ты мой брат. Но если ты захочешь отобрать у меня Соби, я буду сражаться за него, за нас.

Часть 7

***

«Ты пожалеешь!» - единственное, что смог выдавить из себя Сеймей, прежде чем уйти с поля так и не начавшегося сражения вместе с плетущимся за ним Нисеем. Акаме был зол, раздражен и даже раздавлен, он хотел доказать, что лучше Соби, лучше этой бездушной машины для уничтожения, но машина показала, что у неё тоже есть сердце, живое, любящее, за это нельзя было не уважать.

А Сеймей бесился, как мог. Устроил в комнате Рицки настоящий погром, благо, что не додумался перекорежить всю мебель, точнее просто не успел, в одном из ящиков письменного стола обнаружив стопки фотографий. Рицка так боялся что-то забыть, потерять бесценные мгновения памяти навсегда, что скрупулезно подписывал фотографии на обороте. Некоторые надписи шокировали, некоторые вызывали непреодолимое желание сесть на пол и заплакать горько и отчаянно, как не плакал даже в детстве. Но больше всего ему запомнилась одна, на фотографии Рицка был с Соби, младший брат улыбался в объектив так открыто и тепло, что Сеймею на секунду показалось, что эту свою улыбку он приберегал именно для него. Соби обнимал его сзади, склонившись губами к кошачьему ушку, и тоже в кое-то годы соизволил растянуть губы в улыбке и допустить смешинки где-то в глубине глаз. И надпись на обороте: «Солнечная осень, младшая школа, Соби - друг Сеймея, мой первый поцелуй». Сеймей сам не подумал, что плачет, пока не почувствовал горячую дорожку на коже от глаза по щеке вниз к подбородку, павшую каплей на матовый листок фотографической бумаги, перечеркнувшей все.

Как прошли последующие три или четыре дня Сеймей не помнил. Зато Нисей запомнил надолго. Таким свою Жертву он еще никогда не видел и искренне надеялся, что больше не увидит. Аояги не реагировал на внешние раздражители, вообще ни на что не реагировал. Даже когда Нисей набравшись наглости, подошел к нему, сидящему с ногами в глубоком кресле, и коснулся губами губ, чего никогда бы себе не позволил, будь Сеймей в другом состоянии, хоть и всегда хотел это сделать. Тот лишь замер на секунду, задержав дыхание под неожиданной лаской, но стоило Акаме разогнуться, как тут же поднялся на ноги и ушел в свою комнату, упав лицом в подушку на кровати. Больше его дозваться в этот вечер не получилось. И Нисей предпочел больше не экспериментировать. А на следующий день зазвонил телефон.

- Сеймей, пожалуйста, если можешь, принеси сам или передай с Акаме какие-нибудь документы Рицки, - голос Соби невозможно было узнать, и дело было даже не в том, что Агацума никогда не просил, даже пощады, когда Сеймей причинял ему такую боль, что казалась невыносимой, не просил. Но таким обреченным и надломленным он не слышал его никогда.

- Зачем, - очнувшись от своей апатии, зло рыкнул Возлюбленный, не захотев обратить внимание на столь несвойственное поведение своего бывшего Бойца - Жениться надумал, а?

- Для госпитализации.

- Что с ним? - голос сел, руки задрожали. Так страшно ему еще не было.

- Он бредит с той ночи, как мы с вами встречались. Почти не приходит в себя.

- Почему ты не позвал меня раньше?!

- Я не хотел его потерять.

- Да, что ты такое несешь, Агацума?! - вскричал он, на ходу натягивая куртку и пытаясь найти документы младшего брата, - Я буду у вас через полчаса.

И короткие гудки набатом.

Так быстро в своей жизни Сеймей не бегал никогда. Он не помнил, как очутился возле квартиры Агацумы, не помнил, как вошел, кажется, дверь была открыта, его здесь ждали. Но зато Соби с серыми кругами под глазами, припухшими прокушенными губами, мертвенно-белым лицом и руками, задрожавшими, стоило Аояги прямо с порога протянуть ему документы, свидетельство о рождении, медицинский полис, врезался в память глубоко и, кажется, уже на всю жизнь.

- Где он? - выдохнул он, сбиваясь с дыхания от быстрого бега. Соби в ответ лишь махнул рукой в сторону комнаты и, не глядя, стал набивать номер больницы, рискуя с такой судорожностью промахнуться мимо кнопок мобильника.

Рицка метался по постели в бреду, что-то шептал пересохшими губами, судорожно стискивал одеяло побелевшими пальцами, чтобы в следующую секунду замереть на середине очередного рывка и обмякнуть тряпичной куклой. А через несколько секунд все повторялось вновь. Сеймей упал на колени возле кровати младшего брата, обнял, зашептал на ушко мальчику какие-то глупости и, кажется, заплакал. Теперь-то уж не все ли равно. Потому что Рицка его не слышал, совсем, продолжая метаться, продолжая звать кого-то. Не его. Но теперь, когда страх за то, что можно вот так просто ни с того ни с сего лишиться брата, спалил легкие дотла, не давая дышать, Сеймею стало все равно, кого любит его брат. Даже если не его, пусть, лишь бы не было так больно, лишь бы его собственная любовь к этому маленькому и невероятно важному существу, такому беспомощному в своей болезни, была неизменной. И он любил. Любил своего младшего брата так сильно, как только может любить человек, осознавший, что может лишиться самого дорогого в этой жизни навсегда.

Когда появился врач, он думал, что все самое страшно уже позади. В ожидании они провели всего чуть больше получаса, но Сеймею казалось, что прошла целая вечность. Как только Агацума закончил говорить по телефону с дежурным врачом, он прошел в комнату, нетвердой походкой доплелся но кровати и, не стесняясь, да и вообще, похоже, плохо соображая, что делает, забрался в кровать к Рицке, обнимая его и прижимая к себе. Мальчик, находящийся на новом витке метаний, резко успокоился, как-то даже глубоко вздохнул и затих, но при этом дыхание его стало таким слабым, что почти не было слышно, дышит ли он на самом деле. Сеймей мог бы разозлиться, мог бы оттащить от брата забывшую свое место вещь, но вместо этого, лишь лег на кровать рядом с ним с другой стороны и тоже обнял. Мальчик задышал ровнее и громче, и, кажется, все же уснул, а не провалился в очередной бред. Это так поразило старшего Аояги, что все эти тридцать минут с небольшим до приезда скорой он смотрел на разгладившиеся морщинки на лбу братишки и не прекращал гладить его по голове и кошачьим Ушкам, не обращая внимания на то, что иногда его пальцы соприкасались с пальцами Соби, делающего то же самое. Но врач, осмотрев мальчика, который, стоило брату и Бойцу покинуть комнату, снова заметался и стал даже кричать в бреду, сказал, что понятие не имеет, что происходит, но рекомендует экстренную госпитализацию, не особо обнадеживая, что в больнице Рицке смогут помочь. Сеймей растерялся, как теряются люди, осознающие свою беспомощность перед судьбой. Он смотрел на грустно улыбающегося ему врача стеклянными глазами и понимал, что именно сейчас больше всего на свете желает ударить и в кровь разбить лицо, безразличное к боли его брата.

Зато не растерялся Соби. Все-таки он был старше, все-таки он был Бойцом, сумевшим почти год сражаться в авторежиме, прежде чем Рицка запретил ему это делать окончательно и научился слышать запуск его Системы. Вежливо поклонившись врачу, он тихо, но твердо произнес, протягивая мужчине его верхнюю одежду.

- Благодарю вас, но лучше, в таком случае, Рицке остаться дома.

- Молодой человек, вы не понимаете, это...

- Я все понимаю. А теперь уходите.

- Нет, вы не понимаете. Он вам никто, а значит я...

- Прочь, - голос Сеймея прозвучал холодно и отстраненно, так говорил не темноволосый юноша, судя по сходству внешности, старший брат больного малыша, как определил для себя врач, так приказывала Жертва и человек, пусть даже взрослый и опытный, но обычный человек, просто не смог сопротивляться этому голосу. Вернувшись в машину скорой помощи, он даже не вспомнил, где был только что и кого оставил там, в квартире на втором этаже, и был ли там вообще кто-то.

Рицка продолжал метаться в беспамятстве, скидывая с себя одеяло, пока Соби не лег рядом, удерживая его укрытым. А Сеймей позвонил Акаме, сам не понимая, зачем это делает. Просто именно в этот момент хотелось, чтобы рядом был хоть кто-то небезразличный к нему, даже если он сам был не способен испытывать подобные чувства.

Эпилог

***

Обычно Сеймей не курил, точнее не любил курить, но иногда, в некоторые моменты, желание хоть как-то успокоить нервы пересиливало любой природный рационализм. Стоя на балконе и невидяще глядя на спящий город, он курил уже вторую сигарету из пачки Акаме, который тоже стоял здесь же, не рискуя лишним словом нарушить уединение своей издергавшейся вконец Жертвы. Но молчание затягивалось и давило на уши. Вскоре просто вот так стоять рядом и осознавать, что твоя собственная Жертва далека от тебя, как никогда, стало для Нисея невыносимо, и он тихо спросил, чтобы спросить хоть что-то.

- Ты простишь его?

- Кого?

- Агацуму.

- Уже простил.

- То есть мне теперь не приведется сразиться с ним? - разочарованно протянул Боец Возлюбленных.

- А ты хотел бы?

- Да!

- А не страшно?

- Сеймей, да я...

- Забей, - отмахнулась Жертва и требовательно протянула руку за еще одной сигаретой, - Если Рицка не выкарабкается, - голос его ощутимо сел на выдохе, - Он скорее всего тоже умрет.

- Какая преданность, - саркастически ухмыльнулся Нисей, поднося к сигарете Сеймея зажигалку, - Что просто вот ляжет и умрет?

- Ага, - затягиваясь и стараясь скрыть от собственного бойца дрожь в пальцах, кивнул Сеймей, облокотившись на перила балкона, - Ляжет на его могиле и как пес сдохнет.

- Сеймей... - тихо позвал Акаме и протянул руку, чтобы коснуться, словно желая убедиться, что тот все еще с ним, здесь, хоть его мысли и где-то далеко, где-то, где очень страшно. Но Сеймей, почувствовав его движение, передернул плечами, отвергая, и резко обернулся, когда дверь на балкон распахнулась, и к ним присоединился Соби, помятый и всклокоченный с совершенно идиотской улыбкой в глубине посветлевших глаз. Не говоря ни слова, он вынул из пальцев пораженно замершего Сеймея сигарету и жадно затянулся, выкуривая почти до фильтра и запрокидывая голову, выпуская дым в небо. А потом опустил глаза, протянул руку и, как ни в чем не бывало, провел пальцами по щеке неподвижного Аояги и, прежде чем тот сообразил, как следует на это реагировать, произнес.

- У Рицки проявилось имя. Он зовет тебя.

- Зачем? - совершенно перестав понимать что-либо, глупо уточнил Сеймей.

- Хочет поделиться радостью с братом.

- Он счастлив?

- И еще как, - и Соби рассмеялся легко и непринужденно, как не смеялся очень давно, с самого детства, когда еще были живы его родители, и он ничего не знал ни о Бойцах, ни о Жертвах. И в этот момент Нисей завидовал ему как никогда, а Сеймей неожиданно для себя самого, да и для обоих Бойцов тоже, улыбнулся ему, похлопал по плечу и исчез за дверью.

***

- Я люблю тебя, Сеймей, - тихо прошептал обессиленный, но выглядящий до неприличия счастливым, Рицка.

- И я люблю тебя, братишка, - прошептал тот в его волосы, обнимая и крепко прижимая к себе.

- Но Соби я люблю тоже, и очень сильно, - отстраняясь и с тревогой заглядывая в глаза старшему брату, произнес Рицка, замирая в его руках и ожидая решения, как приговора.

Сказать это было трудно, хотелось не улыбаться, не успокаивать, не произносить те слова, которые его младший брат так трепетно ждал он него, а уничтожить, растерзать на куски, не важно кого, лишь бы нашелся виноватый. Но Сеймей не был бы собой, если бы не сумел остаться сильным до конца, даже сейчас, разделяя любовь брата, которой хотел властвовать безраздельно, с тем, кого долгое время даже за человека не считал.

- Я знаю, - улыбнулся он, запуская руку в волосы на затылки Рицки и на ощупь прослеживая все еще светящиеся и выпуклые, как при Поединке, латинские буквы - «Нелюбимый». - Теперь это на самом деле твое имя, поздравляю, - тихо прошептал он, целуя младшего брата в уголок губ.

- Спасибо, - прошептал в ответ мальчик, послушно приоткрывая губы, ведь он хорошо помнил, что старшему брату нравится целовать его именно так, и не хотел отталкивать его, не сейчас. Но Сеймей сам тут же отстранился и приложил палец к его губам, покачав головой.

- Не нужно. Братьев так не целуют, Рицка.

- Но ты сам...

- Я был не прав, прости.

- И ты меня, - умиротворенно вздохнул Рицка, укладывая голову ему на плечо и обнимая ногами, - Я так боялся, что ты разозлишься.

- А я - что больше никогда не услышу, как ты смеешься.

- Не бойся, я еще посмеюсь для тебя.

- Только для меня?

- Ага.

***

- Ты неприлично счастлив, Агацума, - проворчал Нисей, опираясь спиной на поручень.

- Завидуешь?

- Немного. Похоже, они там совсем в нас не нуждаются.

- Нуждаются, и еще как. Однажды он поймет это...

- Мне хочется в это верить.

- Я верил, как видишь, не зря.

Рицка приходил к Соби каждый день вот уже почти неделю и каждый раз злился, когда его Боец, как ни в чем не бывало, шел готовить чай, кормил самым вкусным на свете обедом и неизменно вел себя так, словно ничего не произошло. Хотя, Рицка и сам понимал, что в сущности ничего и не изменилось между ними от того его признания в любви, когда он попросил нарисовать его. Это было так обидно, что просто слов не находилось, чтобы высказать этому взрослому идиоту все, что он о нем думает. Он как-то совсем иначе рассчитывал закончить тот поздний вечер, а все оказалось куда как прозаичнее. Услышав своё имя в ответ на вопрос «кого ты любишь?», Соби улыбнулся ему одними глазами, и Рицка облизнул губы, предвкушая поцелуй. Но его Боец просто потрепал его по волосам, между кошачьих ушек, и поднялся. Подошел к платяному шкафу, вынул оттуда одну из своих рубашек светло сиреневого цвета, в полутьме ночника показавшуюся какой-то пепельной, и протянул ему.

- Вот, надень.

- Зачем? - растерянно посмотрел на его руку Рицка, не до конца пришедший в себя после того всплеска эмоций, который вызвало в нем все произошедшее ранее.

- Я думаю, так будет сексуальнее, - мягко улыбнулся ему Агацума и, как только Рицка принял из его рук рубашку, снова вернулся к мольберту.

- Соби? - позвал мальчик, просовывая руки в широкие рукава.

- Да, - не глядя на него, отозвался художник, увлеченно затачивая простой карандаш для первого наброска.

- Что ты собираешься делать?

- Рисовать, ты же сказал, что хочешь рисунок, - поднял на него смеющиеся глаза Соби.

Таким Рицка его не видел никогда - легким, восторженным и, кажется, просто безумно счастливым. Ну, как он мог сказать, что не нужен ему теперь никакой рисунок, а нужен он, Соби, его Боец, человек, которого он полюбил? Поэтому ему ничего не осталось, как смутившись под этими счастливыми глазами, спрятать пылающие щеки в тень длинной челки и попытаться застегнуть пуговицы на рубашке. Первая эйфория от того, что признаться оказалось так легко, прошла, и он, ощутив стыд от своего столь откровенного вида, захотел как можно скорее прикрыться.

- Нет, Рицка, подожди, - голос Соби, в котором снова появились какие-то напряженные нотки, отвлек его от мечущихся, как в лихорадке, мыслей.

- А? - поднял он глаза на Бойца, который смотрел на него из-за мольберта.

- Не нужно.

- Что не нужно?

- Не застегивай. Останься так.

- Зачем?

- Так красивее.

- Правда?

- Да.

- Хорошо, - тихо выдохнул Рицка, подчиняясь. Дышать было трудно, а уж смотреть в эти светло-льдистые бездны и вовсе невыносимо. Поэтому он оставил рубашку нараспашку, положил голову на подушку и, согнув ноги в коленях, лег на кровать. Холодно не было, было жарко. Щеки горели, сердце билось в груди часто-часто, и отчего-то просто безумно хотелось, чтобы Соби бросил эти свои карандаши и краски и пришел к нему. Хотелось прикосновений, и поцелуев тоже хотелось, но признаться в этом он не мог. Он и так уже напризнавался сегодня, и было все не так просто, как показалось вначале. С такими невеселыми мыслями, убаюканный полутьмой, он сам не заметил, как уснул.

Науро его разбудил ароматный запах завтрака с кухни и мелодичная трель будильника, который Соби, похоже, завел специально для него.

Бездумно пережевывая кажущуюся безвкусной пищу, Рицка так и не смог ни в чем упрекнуть Соби, потому что в то утро тот улыбался, улыбался только ему. И от этой улыбки на душе становилось тепло, а сердце отчего-то сжималось и очень неохотно начинало биться вновь.

С того памятного вечера прошла почти неделя. Сегодня пятница, завтра уроков у Рицки нет, и он уже выглядывал во двор, чтобы убедиться, что Соби, как всегда, ждет его возле школы. Он искренне надеялся, что его нетерпение не будет заметно, но Юйко, как всегда оказавшаяся рядом, восторженно залепетала.

- Рицка-кун, а у вас сегодня с Соби-саном свидание, да? Он ждет тебя.

- Нет! - тут же взвился он, сам не понимая, почему от мысли, что это не так, стало горько. Какое же это свидание, когда они постоянно встречаются после его занятий, и только дальше совместных прогулок и обедов дело так никогда и не заходит. А хочется? Конечно, хочется, но как донести до Бойца столь простую мысль, Рицка не знал, поэтому продолжал мучиться и молчать. Он уже почти неделю общался с Соби междометиями и предлогами, почти ничего не спрашивая, почти никогда не отвечая. Если Соби чего-то и заподозрил, то виду не подал, и от этого становилось грустно, потому что сам Рицка просто не знал, как вообще можно начать разговор об этом. Только и оставалось каждый день с нетерпением ждать, когда же Боец придет к школе, чтобы забрать его, и боятся, что однажды он возьмет и не придет.

***

- Соби, - тихо позвал Рицка, заходя на кухню, где Агацума неизменно готовил обед для них обоих.

- Да, Рицка, - тут же откликнулся парень, отрываясь от своего занятия.

- Ты так и не показал мне тот рисунок, помнишь?

- Прости, - опустил глаза Агацума, а потом улыбнулся, вытирая руки полотенцем, - Я еще не закончил его. Можно потом?

- Конечно. А я думал, ты тогда всю ночь рисовал... - чувствуя, как щеки заливает румянец, пробормотал Рицка, усаживаясь за стол и в очередной раз поднимая глаза к часам с кукушкой над дверью.

- Я и рисовал, - отозвался Соби, но к прерванному занятию не вернулся, подойдя к мальчику со спины и положив ладонь ему на макушку между кошачьих Ушек. - Ты поэтому со мной уже неделю не разговариваешь?

- Нет, - тут же откинул голову назад Рицка, чтобы встретиться с ним взглядом, потому что различил в голосе печаль и какую-то обреченность, словно Соби и не надеялся на что-то другое.

- Тогда почему?

Ну, вот как он может ему ответить? Думать приходилось быстро, но отчего-то именно сейчас оправдания не придумывались совсем, а они были так нужны. Видя, как голубые глаза почти неуловимо сменили цвет, выражая смятение в душе Бойца, которое тот пытался скрыть от Жертвы, Рицка не нашел ничего лучшего, чем выпалить первое, что пришло ему в голову.

- Я хочу еще рисунок!

- Но я не закончил тот, и... - растерянно сморгнул Соби.

- Нет, я хочу такой, который смогу увидеть сразу.

- Рицка, - тут же принялся разъяснять Соби, как маленькому и неразумному, - Рисунок же не набросок, его очень сложно выполнить сразу в полном объеме, особенно если стараешься, чтобы понравилось тому, кому ты его рисуешь.

- Ты не понял, Соби, - таким же тоном, старательно передразнивая его, потому что просто терпеть не мог, когда Боец начинал общаться с ним как с ребенком, словно ему удовольствие доставляло лишний раз подчеркнуть какой Рицка незрелый и неопытный по сравнению с ним. Нет, Рицка, конечно, знал, что у Соби такого и в мыслях нет, но это все равно было так обидно. - Я не хочу рисунок на холсте.

- Рицка, но где тогда, если...

- На мне.

- Что?

- Ты можешь нарисовать на мне.

- Но как...

- Кисточкой, - смущаясь и краснея, но не отводя взгляд, принялся рассуждать мальчик, - Хотя пальцами, наверное, тоже должно быть приятно.

- Рицка! - тут же воскликнул Агацума, и мальчик распахнул глаза так широко, как только смог - он даже не предполагал, что Соби тоже умеет краснеть, пусть совсем чуть-чуть, едва заметно, но щеки его порозовели, а в глазах появилось какое-то неизвестное Рицке выражение, - Ты действительно этого хочешь?

- Хочу.

***

Стянуть через голову джемпер вместе с футболкой оказалось куда проще, чем вытерпеть взгляд, которым окинул его с ног до головы Соби, но Рицка всегда был решительным и отчаянно смелым, даже когда страшно было так, что колени подгибались. Поэтому он лишь глубоко вздохнул, на секунду зажмурившись, и снова распахнул фиалковые глаза.

- Ну что?

- Смотря, где ты хочешь, чтобы я рисовал, - испытующе глядя на него, обронил Соби, не делая не единого шага, чтобы приблизится.

- А где тебе будет удобнее.

- На спине, я думаю.

- Хорошо, - кивнул Рицка, со скрытым облегчением опускаясь на пол.

- Не нужно, - неожиданно оказавшись совсем близко, подхватил его под локоть Агацума.

- А? - растеряно посмотрел на него мальчик, снова поднимаясь на ноги.

- На кровать, - скомандовал художник, подводя его к ней.

- Но мы же можем испачкать простыни и... - начал было упираться Рицка, но было поздно, его оторвали от пола сильные руки и почти тут же опустили поверх покрывала.

- Соби! - только и успел возмущенно выдохнуть он, как к губам прижались пальцы, запрещая говорить, и он послушно остался лежать, глядя расширенными глазами на молодого человека над собой, - Соби?

- Перевернись.

Рицка послушно исполнил требуемое и замер в ожидании. Какое-то время ничего не происходило, но сил не было повернуться и посмотреть, что там делает его Боец. Потом кровать мягко спружинила, когда Соби поднялся и пошел разводить краски. Рицка продолжал все так же лежать, уткнувшись лицом в подушку, и боялся смотреть куда-либо, так велик был соблазн передумать, так страшно было идти до конца. Но Соби вернулся очень быстро, матрас прогнулся под тяжестью его тела, и Рицка вздрогнул, когда пальцы художника провели вдоль позвоночника невидимую линию.

- Соби, - почти неслышно пробормотал он, но тот его услышал.

- Да, Рицка?

- Краски, наверное, холодные...

- Вовсе нет, я развел их теплой водой.

- Правда? Спасибо.

- Ты все еще уверен, в том, что мы делаем? - напряженно уточнил Боец.

- Ага. Приступай.

- Хорошо.

Ощущения от первого прикосновения теплой и влажной кисти были такими острыми, что Рицка сам удивился, как ему удалось не застонать в голос. Нежно-нежно, одним слитным движением по позвоночнику мимо лопаток, выводя какие-то немыслимые завитушки. Это было чем-то настолько пронзительным и невероятным, что мальчик почти тут же пожалел, что решился на такое. Вот как он сможет дать Соби закончить только начатый рисунок, когда собственное тело предает его. Он обнял подушку и закусил губу, моля всех богов, чтобы Соби не заметил, какой шквал чувств обуревает его.

- Рицка, - тихий проникновенный голос, где-то возле уха, сказался бешеным биением крови в висках. Как близко!

- Если тебе неприятно, скажи, - продолжил Соби, ничего не подозревая, - Я закончу тот рисунок уже сегодня, поэтому...

- Нет, я хочу, - стискивая под подушкой кулачки, выдохнул Рицка, но даже головы не повернул, так боялся выдать себя.

- Правда? - не унимался Соби, так и не отстраняясь, - Я же вижу, что что-то не так. Если передумал, не заставляй себя, я все пойму.

- Да, сколько же можно! - вспыхивая до корней волос, резко вскинул голову мальчик, - Я же уже сказал, что хочу. Сколько мне еще нужно повторить, чтобы до тебя дошло?!

- Прости, - тут же стушевался Боец, глядя на воинственно прижатые к голове Ушки, когда Рицка снова спрятал от него свое лицо в подушке.

Глубоко вздохнув, Соби продолжил, как и требовала его Жертва. Он наносил линию за линией, штрих за штрихом. Стоило Рицке сказать, что хочет рисунок на собственном теле, как в мыслях Соби возник такой яркий и цельный образ того, что он хотел бы на нем нарисовать, что Агацума с трудом заставлял себя переубеждать свою Жертву в этом решении. И дело даже было не в том, что находиться рядом с полуобнаженным подростком было невыносимо, просто то, что он рисовал, было похоже на откровение, так много чувств и мыслей он вкладывал в каждый мазок кисти на гладкой смуглой коже, поразительно оттеняющей бледно-голубой тон краски. И остановился, а точнее пораженно замер только тогда, когда почувствовал, как тело под его кистью бьет крупная дрожь, будто человека сотрясают рыдания.

- Рицка! - тут же прервавшись и отложив кисть и краски, воскликнул он.

- Что? - голос подростка звучал хрипло, но вовсе не заплакано, это успокаивало, вот только плечи были все также напряжены и вздрагивали.

- Тебе плохо? - обеспокоено спросил Боец, склоняясь к плечу Жертвы, которого еще не успел коснуться своей кистью.

- Нет, хорошо.

- Правда?

- Да. Почему ты остановился?

- Ты дрожишь.

- Это потому... - судорожный вздох не остался не замеченным, но продолжение обнадежило, - ... мне щекотно.

- Вот как. Тогда я продолжу.

- Угу. Продолжай.

Образ жил перед глазами своей жизнью, развертываясь, обретая глубину. Мазок за мазком, штрихами, линиями, точками, задуманное рождалось в жизнь, заполняя цветными оттенками красок гибкую спинку, плечи, поясницу. Хотелось спуститься ниже, хотя бы чуть-чуть, но мешали джинсы, низко срезанные, модные, но сейчас просто невероятно лишние в картине на теле подростка.

- Рицка, - жаркий шепот, томный голос, возле шеи, так горячо, почти больно. Но надо сдержаться, нельзя показать, нельзя, нельзя, нельзя.

- Да, - совсем тихо, Соби и не услышал, просто почувствовал.

- Можешь снять джинсы? Мне не хватает места, - опьяненный картиной, попросил Соби. Он знал, что ответ будет «нет», просто был уверен, но не мог не попросить, картина даже незаконченной была прекрасна, но так хотелось целостности композиции, так хотелось продолжения.

- Хорошо, - чуть громче, но все также сипло, - Как? Мне повернуться?

- Рицка, я...

- Просто помоги мне, Соби, я не хочу движением что-нибудь испортить.

- Хорошо, сейчас. Аккуратней, приподними бедра, вот так. Можно мне...

- Не спрашивай!

- Хорошо-хорошо.

- Ай!

- Извини, я не хотел, - невесомо касаясь губами черной шерстки на придавленном хвостике, прошептал Соби, аккуратно высвобождая его из прорези в джинсах мальчика, - Кажется, все.

- Угу.

- Рицка?

- Ну, что еще?

- Плавки...

- Соби... - многострадальный стон вырвался непроизвольно, но тут он хотя бы был уместен, в отличие от желания стонать в голос от одного случайного прикосновения пальцев к коже. Смирившись с неизбежным и все также не оборачиваясь, Рицка отрывисто кивнул и снова приподнял бедра, чем Соби тут же воспользовался, стягивая с него плавки.

Переспрашивать, все ли в порядке, на этот раз Соби не стал, тут же вернувшись к незаконченному рисунку. Хотелось завершить поскорей, чтобы увидеть реакцию Рицки. Но Соби не спешил, стремясь к идеальности во всем.

- Соби, - тихо прошептал Рицка, неожиданно осознав, что тот подозрительно долго не прикасается к нему кистью, хотя бы кистью.

- Я закончил, Рицка.

- Правда? - тут же попытался встать мальчик, но был остановлен несильным тычком в плечо.

- Полежи еще немного так, хорошо?

- Зачем?

- Хочу запомнить тебя таким.

- Зачем так-то. Давай сделаем воспоминания, у меня в сумке фотоаппарат есть, - отозвался Рицка, снова расслабляясь на постели, точнее пытаясь расслабиться. А это было так трудно, особенно когда в голову то и дело лезли всякие мысли, например, что он сейчас полностью обнажен, и Соби смотрит на него. Как-то раньше он об этом не подумал. А сейчас не знал, куда деться от жгучего стыда, затопившего все иные чувства и душившего с настырностью маньяка-убийцы.

- Хорошо, я принесу?

- Ага.

Когда где-то над ним раздался звук выезжающего объектива цифрового фотоаппарата, Рицка вздрогнул, но не пошевелился, продолжая все также лежать, уткнувшись в подушку. Несколько нажатий кнопки, и вот он уже сфотографирован во всевозможных ракурсах. Соби не любил фотографии, но сейчас, пожалуй, это был единственный способ сохранить их маленькое чудо, общее таинство только для них двоих.

- Ну, что там? - в нетерпении протянул Рицка, продолжая мучиться от стыда и в тоже время не зная, куда деваться от любопытства. Что же он там на нем такое нарисовал?

- Все чудесно. Можешь идти ванну, смотреть.

- Почему в ванну? - поинтересовался мальчик, садясь на колени и даже не поворачиваясь, чтобы рассмотреть, что у него там на спине. Все равно бы всей картины не увидел, а хотелось охватить все и сразу.

- Только там у меня есть большое зеркало.

- А... - понимающе потянул Рицка и спрыгнул с кровати.

Снова стало жарко, но он просто не рискнул оборачиваться и смотреть, ведь и так знал, что так жарко ему может быть только под взглядом Соби.

В ванной было светло, не то, что в комнате. Белый кафель отражал свет трех небольших лампочек под потолком. Посмотрев на свое лицо в зеркало, Рицка немного нервно дернул хвостиком, потому что щеки оставались все такими же пунцовыми, а при одной мысли, что даже сегодня, несмотря на все усилия, ничего не произойдет, сделалось дурно. Зажмурившись для храбрости и глубоко вздохнув, он резко повернулся к зеркалу спиной, распахнул глаза и уже собирался обернуться, чтобы посмотреть, что там, как в дверях встретился глазами с Соби и замер, не зная ни что сказать, ни что сделать, а глаза отвести просто не получилось.

- Соби, - тихо выдохнул мальчик, утопая в глубине расширенных зрачков.

- Иди ко мне, - тихо позвал тот, сам не двигаясь с места.

Рицка не знал, почему его Боец это сделал, почему не подошел сам, как было не раз, почему позвал к себе, но он пошел. Один шаг, второй, третий. Все. Больше некуда. Ближе невозможно. Дыхание на губах и щеках, волоски на коже дыбом не от холода, от обжигающей близости, и глаза, проникающие в душу, до донца, где-то там глубоко-глубоко.

- Рицка, - выдохнул Агацума, сдаваясь раз и навсегда. О каких приличиях и социальных нормах может идти речь, когда так близко, когда ничего уже не страшно, позади пропасть, а впереди лишь они двое и целый космос для них одних.

- Я люблю тебя, - дыханием губы в губы до конца, до звездочек под веками, до срывающегося шепота, до тихого мурлыканья и черной шерстки ушек под пальцами, когда хочется расчесать волосы, а ушки мешают. Надолго ли?

- Соби! - как всхлип, как стон, как все и сразу, раскрываясь полностью, притягивая, прижимаясь, растворяясь, даря.

Нежно и одновременно страстно выгибаться навстречу губам, даже не задумываясь, как успели оказаться в спальне, даже не вспоминая, что спина вся в краске, подсохшей, но пачкающей покрывало. Да и черт с ним, этим куском ткани, ведь в руках нечто бесценное, а радость обладания еще только предстоит узнать.

Так хочется сразу и все, до предела, как можно глубже. Как хочется громко, взахлеб шептать, нет, кричать о любви. Как хочется умирать, лишь затем. чтобы снова и снова, возрождаться в объятиях друг друга, познавая все грани и смыслы, отдавая себя, принимая в себя и впечатывая души друг в друга оттиском на целую вечность, каждую частичку безвозмездно и навсегда.

Трепетная нежность пальцев, томность в искусанных губах и влажных дорожках, подсыхающих в уголках глаз.

- Прости...

- За что?

- Твоя картина...

- Это мелочь. Остались фотографии.

- Да, остались. А что там было, Соби?

- Восход солнца над океаном и несколько строк о любви.

- Каких?

- «Пусть Нелюбимый, я все равно люблю...»