Я сидел на подоконнике и смотрел в мир. В мире было пасмурно и безнадёжно. Шёл дождь, мелкий, серый… кап-кап по жестяному подоконнику, обречённая песнь осени. Резкие порывы ветра срывали с деревьев листья и бросали их на землю, под ноги редким прохожим. По телу пробегала невольная дрожь, и хотелось втянуть голову в плечи, сжаться в одну точку, так, чтобы не было, так, чтобы не болело, чтобы в глазах не щипало. Да и что такого в этом дожде? Что такого страшного в этой пустой, размытой улице? Всё как обычно, как всегда, как вчера, как сегодня днём, утром… а вот сейчас хочется исчезнуть, открыть окно, выпрямиться, встать в полный рост, вдохнуть сырой холодный воздух, так много, чтобы захлебнуться, раскинуть руки и прыгнуть, прыгнуть в мир… Навсегда оторваться от всего привычного, от обыденного, от навязанного. Слёзы отчаяния жгут щёки. Нельзя. Нельзя. Нельзя, чтобы он видел. Но грудь уже рвётся от невольных рыданий, навзрыд, взахлёб. Ужасная осень, кто тебя выдумал, глупая осень?
Холодное, стекло холодное, как то, что должно быть внутри. Идеально холодное сердце. Пульс восемьдесят в минуту. Он никогда не видел, как я плачу – это моя гордость, моё достоинство, моя выдержка.
Двое мальчишек быстро выбежали из подъезда, раскрыли яркие пятнистые зонты и, смеясь, поспешили по гравиевой дорожке к витой ограде, за которой их ждала чёрная машина с тонированными окнами. Родители приехали забрать их на выходные, спрятали за тёмными окнами своё счастье и уехали в темнеющий мир, куда-то где тепло, смех, дом…
Мальчишки учатся из рук вон плохо, но всегда улыбаются, веселятся. Люди любят смотреть на чужое счастье. Почему?.. Не люблю, не хочу, не могу… Завидно, завидно, до боли в суставах, до боли в ногтях и волосах завидно. И нет сил думать, почему всё не так, как хотелось, не так, как раньше, не так, как у всех.
«Ты привыкнешь».
Затыкаю уши, закрываю глаза. Никогда не привыкну, пока жив, не привыкну. Он не знает меня, я другой, я совсем другой… Я умею плакать, я умею чувствовать. Ненавижу осень, ненавижу его, ненавижу этот неправильный, несправедливый мир. Подняться на ноги, открыть окно… закрыть глаза, холодно, свежо, свободно. Мир во мне и я в мире. Всего один шаг…
- Закрой окно, Соби-кун, дует.
Он отрывается от компьютера и бросает всего один взгляд. Останавливающий, остужающий, осуждающий. Сколько таких взглядов было на моей памяти, сколько их ещё будет. Нельзя не подчиниться. Тело замирает, рука сжимает раму, щёки покалывает от мелких холодных капель, рвущихся в комнату. В голове – пустота, в душе – смятение. «Не смотри так на меня!» - кричит внутренний голос, а губы сжимаются сильнее.
- Соби-кун, что за ребячество?
Он опять отворачивается к компьютеру. Бой проигран. Кому нужна моя смерть? Никому. Кому нужна моя жизнь? Моей жертве. Я не имею права оставить её. Не имею…
Закрываю окно, опускаюсь обратно на подоконник. Опять плачу. За окном почти стемнело, в комнате тоже темно, потому он не увидит моих слёз. Да и даже если бы увидел... я не смог бы остановиться. Сорвался, теперь уж нужно дойти до конца, пока пульс не успокоится до нужных восьмидесяти в минуту.
Он встаёт из-за стола, я слышу шорох его шагов, непроизвольно вздрагиваю. Сейчас он будет говорить, что я ничтожен, слаб и безволен. Я готов… я всегда готов. Наказывай, сенсей. Он слегка касается рукой моей головы, гладит, перебирает волосы. Молчит. Невыносимая нежность, запредельная, запрещённая… Я поворачиваюсь к нему лицом, утыкаюсь носом в грудь, дышу его запахом, его теплом. Он позволяет. Опять плачу, но теперь легче, теперь намного легче. Сенсей… сенсей, спасибо.

Он сегодня проиграл. Семей кривит губы, мнёт в руках салфетку, с отвращением смотрит на стоящий перед ним поднос с едой. Его боец сегодня проиграл. Какая может быть еда, когда всё внутри горит от негодования, от праведного гнева?
- Говорят, что вы сегодня почти проиграли, Сей-тян.
В голубых глазах напротив горит триумф, улыбка белоснежная, ровная, вызывающе наглая. Мичиру – пятикурсник, высокий, сильный, непревзойдённый боец. Несдержанный, дерзкий и смелый. Самый смелый из всех этих сопляков, что учатся в школе Семи Лун.
- Мы выиграли, - сквозь зубы процедил Семей и с ненавистью воткнул вилку в хрустящую корку запеканки. Что бы ни случилось, нужно держать лицо. – Факт остаётся фактом.
Семей сдержанно улыбнулся и, изобразив полное спокойствие и присутствие аппетита, отправил запеканку в рот.
Мичиру хмыкнул и, не найдя слов для продолжения дискуссии, отошёл в сторону. Семей был прав. Факт остаётся фактом. Не важно, что Соби лежит едва живой в лазарете. Они с Семеем выиграли этот бой по официальной версии. Но Семей знал, что Соби проиграл самым позорным образом, пожалел противника и пропустил решающий удар. У жертвы-соперника пошла носом кровь, и они вынужденно сдались. Вынужденно. От этого слова перехватывает дыхание и хочется стукнуть кулаком по лакированной ровной поверхности, чтобы она пошла трещинами.
Семей отбросил вилку в сторону, через силу проглотил запеканку и встал из-за стола. Ему нужно было идти к Соби, в конце концов, он безрассудный боец, принимающий многие опасные удары на себя. Лучше бы думал, как их не допустить.
Семей поднимался по высоким ступеням на последний этаж. Дань обществу, правилам, системе. Жертва должна лечить своего бойца. Очередная дань. Когда же это всё закончится?

Соби – фарфоровая кукла. Красивая, послушная, хрупкая. Семей ненавидел слабости Соби, эти его ищущие робкие взгляды, едва уловимые улыбки, которые он незаметно посылал ему вслед. Для кого незаметно? Семей всё видел, всё понимал, каждый жест, каждое движение его мысли, и ему было противно. Соби нуждался в нём, а Семей хотел иметь идеального бойца, который не должен ни в чём нуждаться. Противоречие, рождённое на границе страха перед поражением, перед унижением, перед… вспыхивающей периодически страстью. Соби смотрел так преданно и невинно, что сердце сжималось от тревоги и хотелось либо избить его, либо зацеловать до смерти. Но обязательно разрушить, стереть этот кристально чистый взгляд. И навсегда забыть о его существовании.
- Семей, я так рад, что ты пришёл, - голос Соби звучит глухо – его горло сдавливает плотная повязка. После сражения имя сильно кровоточило. Глаза, как у побитой собаки. Горят сожалением, раскаянием, заведомым согласием с любым приговором.
Семей присаживается на край кровати и смотрит куда-то в стену, мимо Соби. Наказание начинается.
- Когда ты будешь в норме?
Соби тяжело опирается на здоровую руку и медленно поднимается, тонкие лёгкие волосы спадают на мальчишеские угловатые плечи, воротник рубашки открывает бледную гладкую кожу груди. Семей чувствует, как сердце бьётся где-то в горле. Соби с его светлым взглядом и тихим голосом создан для насилия. Эта неожиданная мысль поражает своей неуместностью.
- Когда тебе будет угодно, хозяин, - ровно говорит Соби и пронзительно смотрит Семею в глаза.
- Сегодня вечером. О твоём проигрыше пошли слухи, мы должны исправить твою ошибку.
Семей не отводит глаз. Никогда. Он никого не боится, а своего бойца тем более. Так должно быть, непременно должно…
- Как прикажешь, Семей, - Соби согласно опускает голову. Ему больно шевелиться, предплечье было сильно повреждено. Как он вообще может двигать рукой - загадка. Но Семей не намерен её разгадывать, Соби сам подставился и его подставил. Всё по чести. Но как же хочется коснуться этих волос, намотать их на руку и приблизить лицо Соби, чтобы глаза в глаза, без расстояний, бой на равных, бой со своим желанием.
Семей быстро встаёт с кровати и намеревается уйти, в палате стало слишком жарко, но слабый голос Соби его останавливает.
- Прошу, помоги мне, Семей. Я сам не…
Злость неожиданно вспыхнувшего возбуждения захлёстывает, быстро бегущая по венам кровь стучит в висках. Семей резко оборачивается, в его глазах горит презрение.
- Что ты ещё не можешь, Соби? – холодно говорит он, а в груди всё горит, жжёт, больно, страшно. Этот взгляд… опять этот ненавистный взгляд. – Ты вообще что-нибудь можешь?
Соби мотает головой и безвольно опускается обратно на кровать.
- Я сделаю всё, что ты прикажешь, Семей, - шепчет он, закрывая ладонью лицо. – Я больше тебя не подведу.
- Очень на это надеюсь, - коротко бросает Семей и быстро выходит, почти выбегает на улицу, на свежий воздух. Он делает всё правильно. Это воспитание. Рицу своим примером наглядно показал, что нужно Соби, чтобы он был верен. Вспомнив о Рицу, Семей чуть успокаивается. Несмотря на ненависть, что бродит в крови, примеру сенсея нельзя не следовать. А все эти запретные желания - всего лишь атавизмы процесса взросления. И дело тут вовсе не в Соби. Определённо не в Соби.

Рицка уже спит, когда Семей заходит домой. Он долго стоит, прислонившись к дверному косяку, и смотрит на маленькое, умиротворённое лицо младшего брата, на чёрные, прижатые к голове ушки. Рицка – сама невинность и чистота. Но её не хочется разрушать. Ею хочется любоваться, дышать, знать, что она целиком и полностью принадлежит тебе, но от этого не теряет своей первозданной прелести.
Семей подходит и садится на край кровати, поправляет сползшее на пол одеяло и скользит кончиками пальцев по мягким волосам. Тонкий запах детского шампуня приятно щекочет ноздри. И хочется уткнуться носом в эти волосы и дышать так вечно.
Мальчик начинает возиться и медленно открывает глаза.
- Сей, ты что так поздно пришёл? – зевая, спрашивает Рицка и жмурится от прикосновения брата к щеке.
- Были некоторые сложности, но я всё разрешил, - улыбаясь, говорит Семей и, наклонившись, целует Рицку в лоб. Мальчик довольно вздыхает и вновь закрывает сонные глаза.
- Ты самый умный, самый сильный, нии-сан, ты со всем справишься, - шепчет Рицка, вновь засыпая.
- Конечно, справлюсь. Спокойной ночи.
Семей выходит из комнаты брата, плотно прикрыв за собой дверь. Он спокоен. Он прощён. Он готов.

- Не отставай.
Семей оборачивается, кидает быстрые уничтожающие взгляды на идущего следом за ним Соби. Тот двигается медленно, осторожно, видно, что каждый шаг даётся ему с трудом. Сам виноват, стискивает зубы Семей.
Небо чёрное, просмоленное, кое-где проглядывают дрожащие от холода звёзды. Вокруг тихо, слышен только низкий гул далёкого вечно работающего завода и шорох шагов по замёрзшему асфальту. Изо рта вырывается белый пар, уши мёрзнут, а щёки горят. Скоро всё решится. Или репутация пары Beloved будет восстановлена, или Семей останется без бойца. Не долго. Есть ещё этот… по коже пробегают неприятные мурашки, стоит лишь вспомнить истеричный взгляд зелёных глаз и его последние слова: «Мы ещё встретимся, Семей».
Они пришли в назначенное место на десять минут раньше срока. Это преимущество Семей решил оставить за собой. Он никогда не опаздывал. Осмотревшись по сторонам, он зябко поёжился и засунул руки в карманы тёплой куртки.
Заброшенное футбольное поле, ограниченное невысокими промышленными постройками, разбитый асфальт под ногами и обвисшие провода над головой. Лучшего места нельзя было и придумать. Мичиру знал около сотни подобных мест в многолюдном Токио. На счету Мичиру и его жертвы множество побед, а за плечами годы тренировок. Нет, это была не зависть. Семей никому никогда не завидовал, он считал это ниже своего достоинства. Это был вызов. Вызов сильнейшему бойцу. Вызов идеальному бойцу. Вызов жертвы бойцам. Посмотрим, кто сильнее.
Соби стоял на середине поля неестественно прямой и тонкий. Его длинные волосы развевал ветер, а белое лицо производило впечатление восковой маски. Семей улыбнулся своим наблюдениям. Идеальная игрушка, готовая умереть за него в любое время. В воздухе заметно потеплело.
Мичиру шёл вразвалочку, вызывающе приподняв воротник светлого пальто. Его чёрные короткие волосы были аккуратно уложены. Он явно куда-то собирался идти после сражения. Его жертва – невысокая кудрявая девушка с озорными непроницаемыми глазами шла следом за ним, что-то негромко напевая. Они были явно настроены на победу. Семея позабавила подобная беспечность. А как далеко вы готовы зайти ради этой самой победы?
- Добрый вечер, Сей-тян, - растягивая слова, поздоровалась жертва и окинула Соби внимательным взглядом. – Агацума, ты же вроде у нас в больнице лежал? Бедняжка, досталось тебе.
Соби даже не взглянул на жертву Мичиру. Его разум был на границе этого мира, и Семей почувствовал его состояние. Нужно спешить.
- Мы пришли сюда не для того, чтобы вести светские разговоры, - сказал он и, подойдя к девушке, посмотрел на неё сверху вниз.
- Я вызвал твоего бойца, потому что он посмел усомниться в моём.
Девушка побледнела, нахмурила брови.
- Авторежим?
- Да. Пусть они докажут, кто сильнее. Без нашей помощи.
- Мичиру, ты согласен?
Парень хмыкнул и кинул короткий взгляд на неподвижного Соби. Ещё бы он не был согласен. Дело на пять минут.
- Мы согласны, - ответила жертва и протянула Семею узкую ладонь. – По рукам?
- По рукам, - пожал руку Семей. – Я приказываю тебе, Соби, победи. Если ты победишь, то я выполню любое твоё желание.
Соби повернул голову в сторону Семея, в глазах его загорелся огонь, губы тронула едва заметная улыбка, и он согласно кивнул.
- Мичиру, загружай систему, - приказала девушка, и её голос высоко взвился в морозном разреженном воздухе.

Время шло, минута за минутой растворялись в ночной тишине. Девушка-жертва заметно нервничала, курила одну сигарету за другой, молчала. Семей был спокоен. Если Соби не вынесли в первые десять минут, то надежда есть. И к тому же возможность исполнения желания для Соби будет самым верным стимулом. Он не упустит такого шанса.
- Как же долго, - наконец, не выдержала девчонка. – Этот Агацума еле-еле на ногах стоял, что там можно так долго делать? Мичиру кретин.
- Ты недооцениваешь своего бойца, Каори-сан? – вызывающе спросил Семей. – Расслабься, Соби не убьёт его, если я не прикажу.
- А ты у нас вместо бога сегодня, да? – сорвалась девушка и закурила очередную сигарету. – Малолетка несчастная.
Семей снисходительно улыбнулся и тут же спрятал улыбку в пушистом воротнике куртки. А она проницательная, эта Каори.
- Возраст – это лишь цифра, Каори-сан, - делая ударение на суффиксе, ответил Семей. Определённо, эта ночь ему запомнится надолго.
- Молчи там себе, выскочка. Сейчас твоего Агацуму размажут по асфальту, тогда я послушаю, как ты запоёшь.
- Соби победит, и ты это знаешь, иначе была бы спокойна.
Каори скривила губы, глубоко затянулась, но больше ничего не сказала. Семей бил в самое слабое место. Ему доставляло удовольствие понимать людей, видеть их слабости, высвечивать до самого дна, и использовать их оружие против них самих. В конце концов, сегодня его считают за бога. Отвечай за свои слова, Каори.
Пространство системы разверзлось внезапно, обнажая последствия прошедшей битвы. Мичиру стоял, низко опустив голову. Его аккуратная причёска распалась на слипшиеся от крови пряди, по светлой ткани пальто расползались чёрные пятна. Подняв на Каори тёмные от боли глаза, он болезненно улыбнулся и неровной походкой направился к ней. Соби сидел на коленях, опираясь о землю обеими руками. Крови на нём не было.
- Ты победил? Мичиру, ты победил? – нервно тараторила Каори, подбегая к своему бойцу и осматривая его повреждения. – Ну что ты молчишь?! Ты ведь победил?
- Пошли отсюда, - едва слышно прошептал Мичиру, обнимая Каори за плечи, и посмотрел на Семея. Тот тревожно ждал его слов. – Твой боец сильнейший. Ты победил.
Каори издала придушенный возглас, уткнулась носом в окровавленную грудь бойца и заплакала.
Мичиру слегка склонил голову перед Семеем и медленно ушёл с поля, тяжело опираясь на свою хрупкую плачущую жертву.

- Чего ты хочешь, Соби?
Семей возвышался над Соби и смотрел на его склонённую голову. В голосе его не было благодарности, только дань. Дань своему обещанию, которое непременно выполнит.
- Я ничего не хочу для себя, Семей, - прошептал Соби и осел ещё ниже. Больное предплечье сдалось, и он опустился на землю всем телом.
Семей презрительно хмыкнул, его боец позволяет себе слишком много, очередную слабость, которая вызывает ответную реакцию и в его теле. Семей опустился на колени и убрал волосы с лица Соби. Фарфоровое лицо. Идеальное лицо. Открытое лицо, потерявшее свою обычную маску. Соби дышал тяжело, ресницы его дрожали, губы горели. Он умирал. Он был красив, как никогда. Сломанный, безвозвратно покрывшийся трещинами фарфор. И процесс разрушения уже не остановить. Никому не остановить. Только богу это под силу.
- Скажи, Соби, чего ты хочешь? – проведя ладонью по холодной бледной щеке, тихо спросил Семей. – Сейчас.
Светлые, почти прозрачные ресницы дрогнули, и Соби открыл глаза. Он был спокоен, он чувствовал, что сама смерть смотрит на него глазами Семея, и с ней он может быть откровенным.
- Не оставляй меня, Семей. Это всё, чего я хочу.
- Не оставлю. Что бы ни случилось, ты всегда будешь моим, Соби, - наклонившись к самому его уху, ответил Семей и коснулся губами холодного высокого лба. Жертва должна лечить своего бойца. – А теперь поднимайся. У нас ещё есть дела.