Ты нервно подёргиваешь хвостиком; то прижимаешь, то навостряешь ушки; бросаешь на меня короткие взгляды и закусываешь нижнюю губу. Ты явно хочешь о чём-то попросить, но не знаешь, с чего начать. Я бы мог подтолкнуть тебя, но я выжидаю, когда ты решишься сам, к тому же любопытство так приятно щекочет нервы.
Мы идём к тебе домой, как ты соизволил меня осведомить: попить чайку. Около двери в твою комнату ты замедляешься, видимо, что-то окончательно решая и подписывая, а потом мило мне улыбаешься. От твоей улыбки мне становится немного не по себе. Ты улыбаешься так, как, я представлял себе, улыбается стоматолог, предлагая пациенту открыть рот.
Я вхожу в комнату, и ты закрываешь дверь на ключ.
- А чай? – спрашиваю я, снимая плащ. Ты удивлённо смотришь на меня, будто впервые услышал про чай. Я пожимаю плечами. – Можно и без чая.
По твоему лицу пробегает тень, и ты встряхиваешь руки, чтобы сбросить напряжение. Мне становится как-то очень не по себе.
- Рицка,… - начинаю я, но ты поднимаешь руку в останавливающем жесте, я замолкаю.
- Соби, давай поиграем в одну игру, - выпаливаешь ты на одном дыхании и, подлетев ко мне, тянешь за рукав рубашки, чтобы я сел на пол.
Я опускаюсь около твоей кровати и слегка улыбаюсь.
- Ну, давай. А что за игра?
Ты опускаешься на колени напротив меня и внимательно смотришь в глаза.
- Это простая игра. Я буду говорить тебе слова разные, а ты, долго не думая, отвечать, с чем у тебя ассоциируется то или иное слово. Согласен? – Твой пронзительный взгляд заставляет меня насторожиться. Что ты решил узнать, маленький бесёнок?
- Соби, это же так просто. – Ты строишь беспечную гримаску и картинно машешь рукой. – Ну вот, смотри, например, я говорю тебе слово «лес», а ты мне в ответ – «грибы», ну и так далее. Просто же…
Я прекрасно понимаю, в чём суть, но я также знаю, что это психологический тренинг, а вовсе не игра, но твой отчаянный взгляд и так мило раскрасневшиеся щёчки заставляют меня согласно кивнуть. Ты облегчённо выдыхаешь и поднимаешься на ноги.
- Будешь записывать? – спрашиваю я, доставая сигареты.
- Нет, я запомню. – Ты удобно устраиваешься на стуле и собираешься с мыслями.
Я щёлкаю зажигалкой и затягиваюсь. Играй, Рицка, я готов.
- Начали?
Я делаю приглашающий жест рукой.
- Ночь.
- Отдых.
- День.
- Солнце.
- Цветы.
- Красота.
- Облако.
- Лёгкость.
- Ветер.
- Свобода.
- Дождь.
- Грусть.
- Чувства.
- Страх.
- Надежда.
- Отчаяние.
- Беспечность.
- Рицка.
- Доверие.
- Боль.
- Голос.
- Звук.
- Сон.
- Отдых.
- Желание.
- Боль.
- Весна.
- Начало.
- Бабочки.
- Отчаяние.
- Слово.
- Приказ.
- Раскаяние.
- Ложь.
- Кровь.
- Боль.
- Поцелуй.
- Это приказ?
- Соби, ну не отвлекайся…
- Наслаждение.
- Дружба.
- Доверие.
- Ложь.
- Защита.
- Откровенность
- Боль.
- Смерть.
- Свобода.
- Семей.
- Жертва.
- Рицка.
- Надежда.
- Школа
- Боль.
- Боль.
- Сенсей.
- Небо.
- Полёт.
- Прикосновение.
- Желание.
- Битва.
- Напряжение.
- Приказ.
- Рефлекс.
- Отчаяние.
- Наказание.
- Страх.
- Разлука.
- Зависимость
- Наркотик.
- Семей
- Боль.
- Сенсей.
- Страх.
- Бездна.
- Глаза.
- Ночь.
- Разлука.
- Рицка.
- Тепло.
- Жизнь.
- Битва.
- Соби.
- Считает, что пора прекратить.
Ты сидишь, низко опустив голову, и теребишь в руках сломанный карандаш. Когда ты успел его сломать, я не заметил, как не заметил, что выкурил уже вторую сигарету. Мне хочется на пару минут выйти на балкон и глотнуть свежего воздуха, но я остаюсь на месте. Ты немного перестарался с психологией, и ты это понимаешь.
- Каков мой диагноз, Аояги-сенсей? – ласково спрашиваю, поняв, что этот тренинг ты узнал от своего врача.
Ты долго молчишь, не поднимая глаз.
- Слово «боль» у тебя ассоциируется с шестью словами из тридцати, - тихо отвечаешь ты, наконец, и поднимаешь на меня грустные глаза. – Это плохо…
Я, не моргая, смотрю на тебя до тех пор, пока ты не заливаешься краской и не отводишь взгляд.
- Рицка, ты хочешь взвалить на себя то, что не сможешь унести, - закуривая третью по счёту сигарету, говорю я. – Тебе не нужно копаться в моей душе, чтобы быть ко мне ближе.
- А что нужно? – сердито спрашиваешь ты, но я знаю, что ты злишься не на меня, а на себя.
- Иди ко мне, я тебе расскажу.
Ты кидаешь на меня возмущённый взгляд и наигранно обиженно вздыхаешь.
- Знаю я твои рассказы.
- Могу объяснить молча. Рицка, ну, иди, сядь рядом, не дуйся. – Я хлопаю ладонью по полу рядом с собой. Ты медленно поднимаешься со стула и, не спеша, подходишь ко мне.
- Только если будешь приставать, я тебя выгоню, понял? – предупреждаешь ты и нервно дёргаешь хвостиком.
Я согласно киваю и тут же сгребаю тебя в охапку. Ты шипишь, брыкаешься и пытаешься вырваться.
- Соби, ты же обещал!
- Ну, я только чуть-чуть. Это такая простая, детская игра. Хочешь, объясню правила?

Листья горели жёлтым и красным, словно яркие большие фонарики, подаренные на осенний фестиваль самой природой. Воздух ночью остывал, и лужицы покрывались тонким, хрупким ледком, звонко поющим под ногами. Щёки щипало на морозе, но тёплый шерстяной шарф, подаренный ещё братом, грел озябшее лицо и радовал душу.
Сегодня отчего-то не сиделось на уроках. Проблема расцвета японской литературы в эпоху Эдо, так сильно волновавшая ещё вчера, сегодня казалась неинтересной и скучной. И даже вдохновенно горящие глаза сенсея и её приятный эмоциональный голос не смогли завоевать хотя бы малую долю внимания. Хотелось туда, где падают листья, где стоит одинокая деревянная скамеечка, покрывшаяся инеем. Та самая скамеечка, на которой ещё вчера ты сказал, что у меня смешные ушки, вечно выдающие все тайны. А я краснел то ли от холода, то ли от смущения, то ли от счастья. Смешные ушки. Почему именно смешные? Обычные, как у всех. Выдумаешь же вечно!
Рука сама собой тянется к ушкам. Ничего особенно. Тёплые. И что в них смешного? Губы трогает лёгкая улыбка, стоит только вспомнить, как ты легонько касался их, надеясь, что я не замечаю. Неужели я теперь тоже думаю, что они смешные? Дурной пример заразителен.
К чему на уроке литературы эта глупая улыбка? На уроках принято учиться, а не думать о всяких глупостях.
Быстро открыть учебник на пятьдесят второй странице. Там есть стихотворение. Его сейчас будем читать. Кажется, именно это только что сказала сенсей.
Я?
Ну почему именно сейчас, когда я думаю об этой скамеечке и твоём тихом голосе, говорящем, что у меня смешные ушки?
Механически протараторив первое четверостишие о любви какого-то бедного поэта к нескромной актрисе, я вдруг замолкаю и широко улыбаюсь. Я не могу читать это фальшивое стихотворение о чьёй-то далёкой и абсолютно непонятной мне любви.
- Сенсей, а вы влюблены?
Мой вопрос взлетает в воздух, как отчаянный маленький бумажный змей в ветреную погоду.
Класс ахает, тихонечко посмеивается, и все как один устремляют пытливые прояснившиеся взгляды в сторону вспыхнувшей девушки у доски. Она несказанно красива в своей застенчивости, а я невозможно смел. Завтра мне будет стыдно, но до этого ещё так далеко. Ведь будет ещё вечер. И парк.
- Это слишком личный вопрос, Аояги-сан, - дрожащим от волнения голосом отвечает сенсей и прячет глаза, она бы, наверное, всё на свете отдала, чтобы так же легко спрятать свой отчаянный румянец. – К тому же у нас сейчас урок литературы…
- Но мы читаем стихи о любви, не зная, что это такое. Это нечестно. Зачем нас заставляют учить то, чего мы не понимаем?
- Аояги-сан, это школьная программа, установленная Министерством образования, - совсем растерявшись, пытается спорить та, которая должна меня учить. А я не прекращаю улыбаться и стоять на своём, потому что я прав. Сегодня я хочу быть честным со всем миром. – А что, по-вашему мнению, нужно делать?
- Любить, - отвечаю я так искренне и звонко, что класс ахает повторно. – Нужно любить, а не читать об этом стихи, вот что я думаю.
Теперь все смотрят на меня. Девчонки в романтическом восторге, словно героини сентиментального кино, мальчишки – в недоумении. Я сам от себя в недоумении.
Это всё ты виноват со своей безумной фантазией.
- Сенсей, давайте я о вас напишу стихотворение? – привстав на месте, говорю я. – И мы все его выучим наизусть и вам расскажем.
Сенсей вспыхнула ещё ярче. Её губы затрепетали, но так и не смогли оформить чувства в слова. Она медленно опустилась на стул и закрыла лицо дрожащими ладонями. Класс одобрительно загудел.
- Да, это будет правильно, сенсей! Дайте Рицке-кун такое задание. Мы вас любим и выучим его стихотворение, - кричали со всех сторон. А сенсей подняла голову и кротко улыбнулась. На её ресницах дрожали слёзы, но я видел, что она смотрела на меня с благодарностью.
А потом прозвенел звонок. И я, наконец, вырвался из душных классов в морозный день и твой тёплый взгляд.
- У тебя задумчивый вид, Рицка. Что-то натворил? – улыбаясь, спрашиваешь ты, согревая мои озябшие ладошки в своих горячих руках.
- Это ты натворил, - коротко, с деланной неохотой отвечаю я. Не хочу тебя провоцировать на ещё какую-нибудь глупость, вроде той, что у меня смешные ушки. До сих пор не могу понять, что ты имел в виду.
- Да? – Твои брови удивлённо взлетают, и ты наклоняешься, чтобы поцеловать меня. – Что именно я натворил, Рицка?
Я взволнованно вздыхаю и закрываю глаза. Не хочу ничего говорить. Боюсь испортить. Твои губы тёплые, а я уже весь промёрз. Ты закутываешь меня в полы своего пальто, и я согреваюсь. Хвостик по-хозяйски устроился у тебя на ноге.
- Твой хвостик забавный, Рицка. И ушки смешные.
- Соооби, только не это… Теперь ещё и хвостик. А завтра математика…